Ответный визит - Шейнин Лев Романович - Страница 34

— Точно.

— А в этот дом с Петькой лазили?

— Да вы что, — спрашивает сам, — опухли?

— Чем докажешь, что не лазили?

— Ничем, — отвечает. — Вы и доказывайте, если делать нечего, а мне, — объясняет, — нервы надо беречь: шесть лет за решеткой впереди…

Бились с ним две недели, а толку никакого. Из Оренбурга сообщили, что и Петька Гилев измотал тамошнюю милицию до посинения. Как сговорились с Колькой: слово в слово кладут…

Вот тогда-то и послали в Зайково Лисянского, старшего оперуполномоченного уголовного розыска области. Того самого, который позднее стал начальником отдела БХСС Свердловска и участвовал в расследовании дела Хоминой с лотерейными билетами.

Поехал, значит, Лисянский в Зайково. И пропал. Дней через пять нашли его там по телефону. Спрашивают об успехах. А он отвечает:

— Успехов нет.

— В чем загвоздка? — интересуются.

— Изучаю, — докладывает. — Дело-то старое, дайте еще дня три-четыре…

Дали. Дождались: сам позвонил. Сразу спросили:

— Разобрался?

— Как вам сказать? — отвечает.

— Не тяни душу! — посоветовали.

— Отправляйте, — говорит, — Кольку Ширяева туда, откуда привезли. И в Оренбург звоните, дайте отбой насчет Петьки Гилева. Не причастны они.

…На другой день Лисянский появился в управлении. Сразу отправился в научно-технический отдел к Сутыркину. Потом заходит к себе, зовет всех к столу и выкладывает патрон от пистолета «ТТ». Спрашивает не без ехидства:

— Какой это патрон?

— Для «ТТ» годится, — отвечают хором. — К автомату тоже подходит,

— Молодцы, — хвалит. Опять лезет в карман, достает пулю: — А пуля от какого патрона? Посмотрите внимательнее, не торопитесь.

Посмотрели, повертели, ответили:

— От револьвера… системы «наган».

— Академики! — возносит всех и продолжает: — Теперь скажите: можно ли из «ТТ» выстрелить этой пулей?

— Издеваешься? — хотят устыдить его.

А с него вся веселость слезла, как и не бывало ее.

— Так вот, братцы… В огороде Червякова нашли этот патрон от «ТТ» с осечкой. А нога его жены пробита вот этой пулей. Червяков в своих показаниях категорически заявляет, что слышал осечку. И это можно объяснить вот этим патроном, потому что «ТТ» с выбрасывателем. Стреляной же гильзы, которая должна была бы валяться там, не нашли. Скорее всего ее и не было. Не кажется ли вам после всего этого, что стрелял не «ТТ», а наган? Тогда можно понять, почему и гильза исчезла. Она осталась в барабане, насколько я догадлив…

— Может быть, у Ширяева наган и был? — предположил сразу кто-то.

— В таком случае объясните, откуда появился патрон от «ТТ» с пробитым пистоном?.. Посмотрите на него: чистенький, свеженький и сейчас, через полтора года после всей этой кутерьмы. Он не пролежал в земле и недели. Не появился ли он на огороде в ту же ночь?

— Ты прав. Но получается ерунда, задача со сплошными неизвестными.

— К сожалению.

— Послушайте, товарищи! А вдруг там было два ствола?!

— Не исключено, — согласился Лисянский.

— И что ты намерен делать?

— Возвращаюсь в Красногвардейск…

Возвращаясь в Красногвардейск, Евгений Константинович Лисянский не только не имел определенного плана оперативных мероприятий, но и не знал, с чего начнет вторичное расследование этого старого дела.

Допотопный, полуосвещенный вагон тавдинского поезда часто вздрагивал на стыках рельсов, уныло скрипел на кривых и на подходах к станциям. Положив под голову мягкий спортивный чемоданчик, Евгений Константинович лежал на второй полке. Завтра его ждало напряженное рабочее утро. Но ночь не обещала сна: слишком загадочным представлялось все, что произошло в Красногвардейске почти два года назад.

Еще на прошлой неделе, во время первого приезда в Зайково и знакомства с делом, ему, давно не новичку в уголовном розыске, не понравилась та поспешность, с которой когда-то сделал свои выводы Никишин. А после встречи с рассудительным и обстоятельным Ефимом Афанасьевым, выяснив, что Никишин, по сути дела, решал все единолично, Лисянский усомнился в категоричности его выводов вообще. Поэтому-то он и не торопился докладывать в управление.

Евгений Константинович сразу понял тогда, почему зайковские дознаватели безуспешно топтались возле Николая Ширяева, который отказывался признать свою вину. Против него свидетельствовали обстоятельства, связанные с отъездом из Красногвардейска. И свидетели, установленные в то время Никишиным, подтверждали только эти обстоятельства, а не само преступление, которое сейчас приписывали Ширяеву.

Да, Ширяева видели с Гилевым, торопившихся около полуночи на вокзал, к поезду. Больше того — теперь имелось подтверждение и самого Ширяева, что он бежал на дорогу к вокзалу по тому проулку, на который выходил огород усадьбы Червякова.

И это все, если не считать дурной славы подозреваемых, которую к делу не пришьешь.

О самом же преступлении не было ни одного, даже косвенного свидетельства. И Евгений Константинович не мог не оценить осторожности Ефима Афанасьева.

— От таких людишек всего ждать можно, — говорил он, но дальше этого в своих выводах не шел.

Целый день убил тогда Лисянский на изучение протоколов допросов. Все в них притиралось одно к другому, как по заказу, если не считать некоторых пробелов. Казалось странным все-таки, что никто из близких соседей Червяковых не слышал выстрела, хотя ночью он значительно громче, чем днем.

Несколько смущало и то, что Червяков не назвал ни одной характерной приметы во внешности парня, пытавшегося проникнуть в его дом через окно. В протоколе на этот счет имелось подробное объяснение, что преступников нельзя было разглядеть на далеком расстоянии, то есть в тот момент, когда они выбегали из темного переулка на освещенную дорогу. Но ведь одного-то, которого Червяков видел в четырех-пяти шагах от себя, в распахнутом окне, можно было хоть как-то запомнить!..

Нет, протоколы допросов свидетелей Лисянского не устраивали.

Тогда он занялся Николаем Ширяевым сам. Разговаривал с ним без всякого официального предупреждения об ответственности за ложные показания, с которого начинают допрос.

— Когда в последний раз был в поселке до отъезда? — спросил Ширяева.

— Месяца за два, — ответил тот.

— Что ж так? У тебя же там подружка жила. Не навещал, значит, ее?

— Какая еще подружка?

— Катя из столовой.

Ширяев захохотал от удивления, замотал крупной головой:

— Ни хрена же вам делать нечего, гражданин следователь, ежели вы всякие байки собираете. К тому времени, как уезжать, я и как звать-то ее забыл. А вы вспомнили…

— Чего ты смеешься? — улыбнулся Лисянский. — Я к тому спрашиваю, что хочу понять, почему ты на поезд опаздывал… Подумал: прощаться забегал…

— Тот кросс нам сдавать пришлось из-за старой ведьмы, что в общежитии у дверей сидит.

— Расскажи.

— А чего там! Выходим с Петькой из общежития, а старуха вахтерша к нам.

— Уезжаете, слышала, — говорит.

— Поехали, — отвечаем.

— Бумажку давайте, что имущество казенное сдали. А то, — грозится, — не выпущу.

— Бабуся, — пробую образумить ее вежливо. — Ты же видишь, что у меня за пазухой кровати нет. Да и до поезда времени в обрез.

А она и понесла.

— Ты, — говорит, — рожа нахальная, может, простыни с наволочками прихватил да полотенца!..

…Днем позже в Красногвардейске Лисянский вместе с Афанасьевым побывал в химлесхозе. Многие из тех, кто работал с Ширяевым и Гилевым, уже уехали. Но двух человек, знавших об их отъезде, которые не фигурировали ранее в деле, нашли.

Бухгалтер расчетного стола вспомнила, что Ширяев и Гилев почти два месяца не выходили из леса и даже пропустили две получки, видно, для того, чтобы сразу получить крупную сумму.

Еще лучше, из-за незаслуженной обиды, вспомнила их вахтерша общежития. Это она требовала у парней документ о сданном казенном имуществе, несмотря на то, что они торопились на поезд.