Кандзявые эссе - Вурдов Александр - Страница 27

Это всё вопросы «на засыпку», а мы, раз уж речь зашла о дающих шерсть животных, не забудем и про саму шерсть.

[毛 - Шерсть, волосы, мех МО:_кэ (毛 (82) шерсть)]

Здесь главное не спутать шерсть 毛 с рукой 手.

羊毛 (ё:мо:) - шерсть.

毛のシヤツ (кэ но сяцу)[212] - шерстяная рубашка.

OH кандзи «Шерсть» запоминается элементарно, ведь именно с этого иероглифа начинается имя «Великого кормчего» Мао Цзэдуна[213] (毛沢東)[214], которого в Японии именуют Мо:такуто:.

Если к «овце» добавить «воду», то получится иероглиф Морская овца? Здесь допустимо некоторое сравнение с нашей морской свинкой, которая, как известно, не столько свинка морская, сколько (за)морская. Да и не свинка она вовсе. А поскольку Япония - островная страна посреди океана, то выходит, овца уже даже не столько заморская, сколько заокеанская. Вот и получается, что она - диво-дивное из-за морей-океанов завезённое, а кандзи 洋, в свою очередь, стал символом всего заокеанского, преимущественно западного[215].

[洋 - Океан, западный Ё:_(-) 9 (氵, 水 (85) вода)]

Следует обратить внимание на факт, способствующий удержанию в памяти ОНа кандзи «Океан»: «овца» выступает в роли фонетика, передав свой он «Ё:» более сложному кандзи (океан), в состав которого она входит.

洋服 (ё:фуку) - западный стиль одежды.

洋風 (е:фу:) - западный стиль.

太洋 (тайё:) - океан.

太平洋 (тайхэйё:) - Тихий океан.

Кандзи 太 (ТАЙ) только с виду похож на кандзи 大 (ДАЙ) - (большой). И хотя его значение «толстый», но применение его в слове (океан) слегка настораживает - не может же океан быть толстым. Нет, здесь, по всей видимости, не всё так просто, да и точка, дополняющая знак «большой», явно указывает не столько на наружную полноту, сколько на какое-то внутреннее наполнение. Но об этом в следующем эссе, а пока для нас этот иероглиф обозначает именно то, что он и обозначает: толщину цилиндрических предметов (ног, деревьев, брёвен и т. д.)[216], жирность линий, густоту голоса и даже крепость нервов.

[太 - Толстый, жирный ТАЙ_футой 4 (大 (37) большой)]

この道や行く人なしに秋の暮 (коно мити я ику хито наси ни аки но курэ). Нелитературный перевод: Эта дорога. Идущих людей нет. Осенний вечер (а, может, осени закат). Посмотрим, что нам здесь еще неизвестно.

行く (ику) - идти. Обычно иероглиф 行 трактуется либо как «шаг - стоп», либо как «левый шаг - правый шаг» (левая часть иероглифа изображает человека, делающего маленькие шажки). Можно также встретить объяснение иероглифа 行 как изображение перекрёстка (отчётливо видны три расходящиеся дороги).

Интересно, что 行く (идти) может читаться как «ику», а может как «юку». Сегодня глаголы «ику» и «юку» - равноправные синонимы, и в большинстве случаев не будет ошибкой применить любой из них.

秋田へ行くバス (акита э юку басу) - Автобус, который идёт в Акита.

この道を行くと林へ出ます　(коно мити о юку то хаяси э дэмас) - Эта дорога выведет к лесу (если идти этой дорогой, то выйдешь к лесу).

私は秋田へバスで行きます (ватаси ва акита э басу дэ икимас) - Я поеду в Акита автобусом.

Конечно же, есть конкретные устоявшиеся случаи, требующие в тех или иных конструкциях применения только «ику» или только «юку», но такие случаи надо просто знать. Так, 行き (в смысле «юки») участвует в указании станции назначения транспорта:

秋田行きのバス (акитаюки но басу) - Автобус (идущий) в Акита.

[行 - Идти КО:, ГЁ:_ику, юку 6 (行 (144) идти)]

行人 (ко:дзин) - прохожий.

平行の (хэйко: но...) - параллельный (ровно идущий).

Кроме «идти» кандзи 行 может также обозначать:

- вертикальную строчку текста «гё:»: 一行 (итигё:) - одна строка;

- группу людей. 一行 (икко:) - группа, партия (не политическая, а именно как группа), свита, спутники, 十人の一行 (дзю: нин но икко:) - группа из десяти человек;

- поведение: 私行 (сико:) - личное поведение, частная жизнь; 知行 (тико:) - знание и поведение;

- осуществление как частный случай поведения (или наоборот): 行う (оконау) - осуществлять, совершать, поступать, вести себя и так далее. Именно от «оконау» происходит 行 い (оконаи) - поступок, действие, поведение, манеры.

Смысловая ёмкость кандзи 行 никого не должна смущать, ибо тех, кого избрал японский язык, ждут впереди 大行 (тайко:) - великие дела, и 行々 («ко:ко:» - шаг за шагом, мало-помалу) каждый эти дела сможет 行う (оконау) - осуществить.

Мацуо Басё жил достаточно давно (1644-1694 гг.) и пользовался отнюдь не современным японским языком. В те времена, в эпоху царствования высокого книжного стиля, частица «я» выражала эмоциональный настрой (восхищение, восторг, иронию, сомнение)[217]. Мы же, чтобы чрезмерно себя не утруждать, можем рассматривать её в качестве устаревшего аналога глагола-связки «дэс». Что же касается «наси», то это устаревшая форма нынешнего отрицания «най».

Всем, кто изучает японский язык, прекрасно или более-менее известны три кандзи, употребляющиеся для обозначения вечерне-ночного времени[218]. Что же касается иероглифа 暮 то он, возможно, менее известен, хотя значимость его в делах «вечерне-сумеречных» умалять ни в коем случае нельзя, поэтому уделим ему чуть больше внимания.

Все элементы иероглифа 暮, кроме самого верхнего, нам хорошо известны - это 日 (солнце) и 大 (большой). А в элементе ⺾ совсем нетрудно увидеть пробивающуюся через поверхность земли траву. Скрывается за высокой травой ⺾ солнце 日. Заканчивается большой 大 день 日. Наступают сумерки 暮れ (курэ). На сердце неизвестно откуда наваливается печаль, хочется погрустить, поразмышлять и помечтать. И вся эта красота сконцентрировалась в одном единственном иероглифе 暮!

Как, спрашивается, после столь живописного описания определить одним словом значение этого многогранного образа? Да очень просто. Оказывается, глагол 暮れる (курэру), образованный этим кандзи, выражает оба значения: и «предаваться печали» (размышлениям, мечтам), и «кончаться» (если речь идёт о времени года или суток):

日が暮れる (хи га курэру) - день кончается, смеркается;

暮れ (курэ) - и «конец дня» (сумерки), и «конец года»;

日の暮れに (хи но курэ ни) - к концу дня.

[暮 - Кончаться, предаваться печали БО_курэру 14 (日 (72) солнце)]

Учитывая всё только что сказанное, становится непонятно, что всё-таки имел в виду поэт - осенние ли сумерки (осень, вечер) или сумерки осени (наступление поздней осени). Но такова образность японского языка и переводчику, похоже, вполне удалось подчеркнуть двусмысленность строк в произведении одного из величайших поэтов Японии: