Тайна старого Сагамора - Сат-Ок - Страница 16

• Предыдущая
• 16/32
• Следующая

– Ночь уже спускалась на землю, но ни Крученого Волоса, ни Тройного Медведя Заремба не обнаружил. У сверкающей прозрачными струями реки он, придержав коня, зорко всмотрелся в пригорки, поросшие кустарником, пробежал взглядом по берегу реки, густо поросшему осокой, задержался на группе верб. Никаких признаков присутствия живых существ не было. Ничего подозрительного не заметил он и на другом берегу реки. Неподвижно стояли одинокие клены, склонив ветви к воде…

Заремба соскочил с коня, потрепал его по широкой шее и отвел в сторону. «Поостынь, дружок, а я тем временем приведу себя в порядок». Раздевшись, офицер, предвкушая удовольствие, направился к реке. Холодная вода ласково обволокла его тело. С каждым взмахом руки восстанавливались в нем силы, а вместе с ними и способность мыслить, критически отнестись ко всему происшедшему.

Итак, им покинут злосчастный караван. Произошло это раньше, чем он себе представлял. «А кому это нужно? – спрашивает себя Заремба и, не задумываясь, отвечает: – Всем белым. Всем, кто в состоянии, кто хочет понять, что есть вещи, которых он не должен совершать. Другого пути, как дезертировать, чтобы уйти от убийства или быть хоть косвенным его участником, у меня не было».

А если вернуться? – оправдать свое исчезновение беспокойством за судьбу пропавших пленных? Именно этого-то никто и не поймет. Мерилом его поступку может быть все: положение офицера, цвет кожи, принадлежность к так называемому цивилизованному обществу, но только не его личные убеждения, не его моральные принципы. Кто из товарищей, не говоря уже о начальстве, поймет, что руководило им, когда он облегчал положение стариков, помогал женщинам и детям? «Что ни говори, – заключает Заремба свои невеселые думы, – а ошибка была сделана раньше. Надо было еще до вступления в армию решить для себя все „за“ и „против“. И тогда не было бы ни битвы при Аппалачах, ни этих мучительных дней экспедиции. И все-таки пусть с опозданием, но я вернул себе уважение…»

Ну а как поступить дальше?

«Пожалуй, лучше всего, – решает Заремба, – положиться на время. Сейчас же главное – узнать о судьбе пропавших индейцев, и если догадки мои подтвердятся, готов буду встретиться с убийцей один на один…»

Стряхнув с себя воду индейским способом – ударяя ребром ладони по телу, офицер подошел к коню. Теперь, когда он уже остыл после мучительного галопа, можно было подвести к воде и его. Четвероногий друг был нужен ему теперь больше, чем когда-либо. Напоив его и заботливо обтерев ему бока связкой мягкого тростника, Заремба вывел его из реки, распалил маленький костерок, обсушился и только было хотел отдохнуть, как увидел кружащихся над небольшой вербой грифов. «Что бы это значило?»– только подумал, как до слуха донесся не то стон, не то чье-то рычание. Замерев, Заремба напряг слух, и вот снова: «Аа… аа… и… и…»

– Что за черт?

Снова прислушался Заремба, но, кроме легкого шелеста веток, ухо не могло ничего уловить. «Послышалось, видно. Слишком напряжены нервы». И только шагнул он к своему коню, как снова послышался стон. Теперь уже было ясно: где-то близко в беду попал человек. Одним махом Заремба рванулся в кусты и остановился как вкопанный. Под склонившейся от старости вербой, освещенной молодым месяцем, лежали два человеческих тела. Всмотревшись, он, к своему ужасу, узнал в них оскальпированных Крученого Волоса и Тройного Медведя.

– О, проклятие тебе, Кровавый Том! – воскликнул Заремба. – Это твоих рук дело, это ты, мерзавец, для того и увел их подальше от людей.

Стиснув зубы так, что заломило челюсти, Заремба как мог осторожнее уложил поудобнее головы несчастных, а сам что есть духу побежал к реке: нельзя терять ни минуты, если он хочет им помочь. Только не поздно ли уже?

Заремба устроил возле раненых стетсон так, чтобы не пролить набранную в него воду, быстро стянул с себя мундир, разорвал сорочку и принялся за перевязку. Тройному Медведю уже не потребовалась его помощь – он был мертв. Крученый Волос издавал слабые стоны. Холодная вода привела его в чувство. Медленно, тяжело поднялись его веки.

– Белый брат… – прошептали запекшиеся губы и. раздвинулись наподобие улыбки. Он хотел сказать что-то еще, но только взглянул на Зарембу большими, полными страдания глазами и снова потерял сознание… Прислонив его к своей левой руке, офицер правой осторожно смывал запекшуюся кровь с покалеченной головы.

«Подожди, я еще доберусь до тебя. Порукой этому страдания ни в чем не повинных людей», – думал он в то время, как руки его с ловкостью первоклассной сиделки бинтовали рану.

Индеец, не приходя в сознание, стонал, а когда наступали минуты просветления, стиснув зубы, молча смотрел на Зарембу, полностью отдавая себя на его попечение.

Закончив перевязку, Заремба разжег костер, вскипятил в котелке чистую воду, сохранившуюся в его мешке, привязанном к седлу, заварил кофе, подсластил его и поднес к помертвевшим губам раненого. Крепкий напиток, как и следовало ожидать, внес струю бодрости в измученное тело.

Жажда, видно, мучила раненого. Он пил не отрываясь и, когда на дне уже ничего не осталось, с благодарностью посмотрел на Зарембу.

– Надо бы тебя к врачу, – проговорил тот, устраивая голову индейца на свой скатанный в виде подушки мундир, – да далеко он. До ближайшего форта не меньше пятнадцати дней конного пути. Вдвоем на одной лошади мы в лучшем случае сможем сделать в день каких-нибудь двадцать миль. Что же нам делать, друг?

Индеец молча смотрел на своего спасителя. Да и что он мог сказать, что посоветовать?

А положение было действительно тяжелым. Оставить больного одного – это и в голову не приходило Зарембе. Ехать с ним в форт, если даже раненый и выдержит трудности пути, было небезопасно: о дезертирстве офицера там уже известно. Уж Кровавый Том сам позаботится подать это в лучшем виде! Ничего не оставалось, как положиться на волю случая.

Предав тело умершего Тройного Медведя земле и обложив могилу камнями, чтобы не добрались до него шакалы, Заремба усадил раненого перед собой на седло и, придерживая его одной рукой, тронулся в путь. Хоть и ехал он по самому берегу реки, держась самой спокойной дороги, Крученый Волос то и дело терял сознание. И только очередная повязка да крепкий кофе давали ему силы. У самого же Зарембы с тех пор, как оставил Дорогу Слез, ничего не было во рту. Тот небольшой запас сухарей, который оставался у него от пайка, он, размачивая, насильно впихивал в рот раненому.

Приближался полдень следующего дня. Самое тяжелое и изнурительное время на равнине. Солнце немилосердно жгло тела путников. Ехать в такой зной по открытой местности стало невыносимым. Заремба свернул к зарослям, устроил раненого в тени, а сам отправился присмотреть место для временного лагеря, с тем чтобы переждать до прохлады. Только зашел за один из ближайших пригорков, как вдруг навстречу выскочил волк. Он промчался с такой быстротой, что офицер даже не успел схватиться за оружие.

– Что бы это значило? – проговорил Заремба озадаченно. – Так просто ты не убежал бы от меня, тем более одного, если бы не был чем-то напуган. Но что напугало тебя? Во всяком случае, надо быть начеку…

Заремба взвалил раненого на плечи и начал медленно, с трудом пробираться по направлению к реке, вдоль которой пышно разбросали свои ветви прибрежные кусты. Набрать свежей воды было делом нескольких минут. Офицер освежил тело раненого, перевязал рану, осмотрелся вокруг. Все было спокойно. Теперь можно было позаботиться и о себе. Но не успел он войти в воду, чтобы обмыть обожженные солнцем плечи, как взгляд его упал на коня. Что-то в его поведении заставило Зарембу насторожиться. Поводя ушами и беспокойно подняв голову, конь, как бы прислушиваясь к чему-то, сначала замер, а потом, вздрогнув, затоптался на месте.

Заремба сунул за пояс пистолеты и подбежал к дрожавшему животному.

– Что тебя тревожит, дружище, или испугался волка? – только проговорил, как пронзительный вопль поразил слух. «Индейцы!»– промелькнуло в голове.

• Предыдущая
• 16/32
• Следующая