Меч на закате - Сатклифф Розмэри - Страница 29

• Предыдущая
• 29/143
• Следующая

Мы встретили старого Ханно, когда он, верхом на маленьком косматом пони, не спеша поднимался из болотистого конца долины; следом за ним, на другом пони, ехал незнакомый мне юноша. По всей видимости, Ханно совершал ежедневный осмотр своих владений. Он выглядел в точности так же, как тогда, когда я видел его в последний раз; в точности так же, как выглядел с тех пор, что я его помнил: широкий безгубый рот, маленькие блестящие глазки, выглядывающие из-под огромной овчинной шапки, которую он никогда не снимал, — я готов был поклясться, что и шапка была той же самой.

— Слышал, что ты вернулся в Дэву, — приветствовал он меня так, словно мы виделись в последний раз, может, неделю тому назад; потом продолжил слегка обвиняющим тоном:

— Эти последние три дня я каждую минуту ждал, что ты вот-вот появишься.

— Я не мог приехать раньше, — сказал я. — Слишком за многим надо было присмотреть. Как идут дела, Ханно, старый волчище?

Он вытянул руку, похожую на узловатый корень утесника:

— А как тебе кажется?

Но мне не нужно было всматриваться туда, куда указывал его палец. Я смотрел по сторонам на всем пути из верхнего конца долины, радуясь виду молодых лошадей, пасущихся у ручья, — будущих боевых коней — как скряга радуется сверканию золота, струящегося у него между пальцами.

— Отсюда это выглядит неплохо, — сказал я. Мы с ним не привыкли рассыпаться в похвалах, но мы улыбнулись друг другу, глаза в глаза.

— Поехали, посмотришь на них вблизи, — он дернул подбородком в сторону ручья, и мы все вместе направились туда.

Эмлодд, мой юный оруженосец, очень дружелюбный малый, поотстал, чтобы присоединиться к незнакомому пареньку, а мы с Ханно, Флавианом и Кеем всей компанией ехали впереди. От тех пятерых септиманских жеребцов родилось множество сыновей, трех-, четырех-и даже несколько пятилеток; и одного взгляда на ширококостых жеребчиков, которые при нашем приближении рассыпались в стороны, а потом, не в силах преодолеть любопытство, повернули обратно, было достаточно, чтобы сказать мне, что мой план работает. Не все они были такими высокими или такими массивными, как их родители, но каждый по меньшей мере на две ладони превосходил ростом лошадей нашей местной породы.

— Все объезжены? — спросил я.

— Да; еще не выезжены, но объезжены все. Несколько трехлеток еще не совсем готовы. Не так уж легко собрать достаточное количество людей для этой работы — таких людей, которых я назвал бы опытными, на этих-то тучных Равнинах.

И Ханно аккуратно сплюнул прямо на шелковистую созревшую головку болотного чертополоха, выражая тем самым свое мнение о наездниках с Равнин.

— Во всяком случае, в этом году у тебя будет достаточно объездчиков.

К тому времени, как мы посмотрели все, что нам хотелось увидеть на учебных выгонах, и Ханно сделал парням, прогонявшим перед нами лучших молодых жеребцов, знак заканчивать, осенний день близился к вечеру. Позже, когда мы поднимались на гребень холма, направляясь к единственному из наших выгонов, который был расположен на Равнинах, Ханно сказал:

— Лучше поезжай к загону, а мы приведем туда остальных лошадей. Если ты попытаешься объехать всю долину, то не успеешь проделать и половины пути, как опустятся сумерки, и ты скорее всего проглядишь самых лучших жеребят.

Я кивнул — мы были у него в руках, и это было его королевство — и, въехав на гребень холма, придержал лошадь среди растущего там искривленного ветром терновника и остался сидеть, глядя вдоль полого сбегающего к морю склона на племенной выгон, от которого меня отделяло, может, полвыстрела из лука. Расстилающаяся перед нами долина, заросшая по обращенной к морю стороне густыми, невысокими дубравами, была лучше защищена, чем та, которая осталась позади, и прекрасно подходила для своей цели; и в ее верхнем конце, среди мирно пасущихся кобыл с жеребятами, виднелся темный внушительный силуэт жеребца. Все обширное пространство долины было защищено только легкой изгородью, потому что волков в этих краях почти не водилось, а если бы какой-нибудь из маленьких местных жеребцов, свободно бегающих по болотам, попытался прорваться к кобылам, вожак косяка живо бы с ним расправился; а со взрослым жеребцом, вольготно живущим среди своих тридцати или сорока кобыл, куда меньше риска, что он вырвется и убежит, чем с холостым молодняком на учебных выгонах.

Я развернул Ариана, и мы поехали дальше, мимо навесов из утесника, под которыми кобылы укрывались во время жеребения, к огороженному каменной стенкой загону у входа в долину; поравнявшись с воротами, мы привязали лошадей к кусту терновника, а потом я, Кей и Флавиан устроились ждать, а Эмлодд отправился помогать остальным двоим загонять табун.

Вороной жеребец наблюдал за нами с тех самых пор, как мы спустились к границам его владений, — без особой тревоги, но недоверчиво, из-за своих кобыл; он всхрапнул, вскинул голову, отчего его грива взлетела вверх темным облаком, и рысью побежал в нашу сторону, описывая широкий неторопливый круг, чтобы зайти между нами и своим косяком.

— Ворон хорошо заботится о том, что ему принадлежит, — заметил Флавиан.

Старый Ханно, проезжая мимо вороного на своем лохматом пони, что-то тихо и неразборчиво сказал ему, и огромный жеребец приветственно фыркнул. Бедуир оказался прав насчет него.

Ханно и его маленький отряд порысили дальше, уменьшаясь с расстоянием, а достигнув нижнего конца долины, начали разъезжать взад-вперед, то и дело скрываясь из вида среди зарослей утесника и терновника, спускающихся к болотам. И вскоре мы увидели, что вся долина движется в нашу сторону. До нас донеслись крики загонщиков, а несколько мгновений спустя — мягкий торопливый топот неподкованных копыт по траве. Они приближались рысью, растянувшись длинной линией, как огромная стая летящих уток; табунщики на своих маленьких косматых пони направляли их с обеих сторон; и на какое-то мгновение я мысленно перенесся на восемь лет назад, в один из весенних дней в Нант Ффранконе. Их загоняли в проем в стене криками и воплями; кобыл с перепуганными глазами и жеребят, все еще бегающих за ними по пятам; однолеток и косматых двухлеток, которые будут готовы к объездке этой зимой, неуклюжих и боязливых, любопытствующих, что же все это значит. И среди них по-прежнему — с чуть поседевшей мордой, но все еще могучий — был Ворон, охраняющий свой косяк. Среди загонщиков я увидел Эмлодда; его веснушчатое лицо раскраснелось, а глаза блестели, как у влюбленной девушки. После того, как широкий проем ворот был закрыт переносными плетнями, он соскочил с лошади и, накинув повод на руку, подошел ко мне, смеясь и задыхаясь.

— О, милорд Артос… сир… если бы я не был твоим оруженосцем, я стал бы неплохим табунщиком!

— К тому времени, как ты станешь капитаном третьего эскадрона, — отозвался Флавиан, называя свой собственный ранг и исходя из собственного опыта, — ты успеешь в достаточной степени побыть и тем, и другим, это я тебе обещаю.

Он бросил горсть ярких ягод шиповника, которые перекидывал с руки на руку, в подставленную ладонь мальчика и повернулся к топочущей массе лошадей.

Я подошел сначала к Ворону, который, по обыкновению своего племени, отделился от остальных и стоял немного в стороне, откуда мог присматривать за всем происходящим. Он наблюдал за нашим приближением, настороженно вскинув голову и помахивая хвостом, но был не более встревожен, чем раньше, потому что рядом со мной шла знакомая ему фигура в овчинной шапке.

— Если бы ты был певцом Бедуиром, — сказал старый Ханно, — он подошел бы к тебе.

— интересно… неужели лошадь может так хорошо помнить, год за годом?

— Она не забудет человека, который покорил и укротил ее, — проворчал Ханно, — так же как женщина не забудет мужчину, которому досталась ее девственность — в чем-то это одно и то же.

Я дал Ворону немного соли, и он неторопливо и отчужденно лизнул ее, принимая вместе с ней и то, что я не был врагом; и дав ему понять это, я вместе с Флавианом и Кеем вернулся в загон, чтобы досыта насмотреться на кобыл и их потомство. Мы ходили между ними, останавливаясь, чтобы вглядеться то в одного, то в другого жеребенка, осматривая, оценивая, отыскивая потаенную силу и отзывчивость в стройных задних ногах и гибкой шее, пока Ханно отжимал вверх какую-нибудь голову с прижатыми ушами или шлепком отталкивал лохматый круп, чтобы освободить нам дорогу в толчее. А потом тех, что показались мне самыми лучшими, подвели к нам по отдельности, кобыл и сосунков, однолеток и двухлеток, жеребчиков и кобылок. И во всех них бросалось в глаза одно и то же — увеличившийся рост, более массивная кость.

• Предыдущая
• 29/143
• Следующая