Северные огни - Барлоу Джеффри - Страница 94
- Предыдущая
- 94/233
- Следующая
— Для начала, как насчет вашего настоящего имени, мистер Хиллтоп? — осведомился доктор Дэмп, не без вызова скрещивая руки на вишневом жилете. — Боюсь, «Хиллтоп» звучит как-то не вполне по-этрусски.
— При рождении меня нарекли Авле Матунас; я сын Сетре Матунаса и его второй жены Велии Велиунас, наречен лукумоном священного города Цисра, — прозвучало в ответ. — Когда я получил дар жизни от Аполлона, мне уже было за сорок.
— Лукумон, но обладающий также и талантом предсказателя! Ага, вижу, вам тоже пришел в голову тот давний эпизод! Мы с мисс Моной Джекс застали мистера Хиллтопа за ритуалом прорицания. Он стоял во дворе нашего славного, гостеприимного трактира в горах, наблюдая за полетом стаи птиц. Дело было утром того дня, когда мы выехали в «Итон-Вейферз», Тайтус. Мы побеседовали о людях, обладающих способностями предрекать будущее и толковать волю богов, наблюдая за явлениями природы. «Они давным-давно ушли в небытие», — мудро заметили вы в тот раз. Помните, мисс Джекс?… Похоже, небытие поглотило не всех, нет!
— Многие лукумоны обладали даром прорицания, сами понимаете, — отозвался мистер Хиллтоп. — Ничего необычного в этом нет.
— И что такого вы узнали по полету птиц?
— Что вскорости пойдет дождь.
— Так и вышло! — воскликнула мисс Мона, оглядываясь на остальных в поисках поддержки. — Ясное синее небо… чудесный погожий день… и все-таки вечером полило как из ведра. Да вы наверняка все помните.
— А что, мистер Хантер… Вел Сатиэс… он тоже предсказатель? — осведомился профессор Гриншилдз.
— И весьма могущественный, — отвечал мистер Хиллтоп. — Он — фульгуриатор, то есть гадает по молниям и грому, приверженец учения нимфы Вегойи, что открыла людям науку толкования молний. Но, что еще важнее, Вел Сатиэс некогда был мне близким другом.
— А теперь уже не друг? — удивился профессор Тиггз. И снова рябое лицо мистера Хиллтопа озарилось странной усмешкой.
— Вел Сатиэс вскорости обнаружил, что могущество и власть, ему доверенные — сперва его собственным народом, а затем и лучезарным богом, — заключают в себе немалую опасность. Великая ответственность неизменно чревата великими искушениями, сами понимаете. И, как в случае многих других в печальной истории мира, искушение одержало верх. Порча разъедала его душу, точно соленая вода — железо, пока сущность его не проржавела насквозь. Он сделался вероломен и лжив, и развлекался тем, что натравливал собратьев-лукумонов друг на друга. Тем самым он нарушил священные обеты, принесенные Вольтумну. Он воображал, будто повсюду вокруг него плетутся интриги и заговоры, подавлял любые попытки противостоять своей воле и между тем становился все богаче. Когда кое-кто из нас пытался образумить деспота, он угрожал причинить вред тем, кто был нам дорог. В ряде случаев, насколько мне известно, одними угрозами он не ограничился.
В это самое время города Этрурии сражались не на жизнь, а на смерть с заносчивыми выскочками, дикарями Румы (вы называете его Римом), вознамерившимися захватить богатства священных земель. В таких обстоятельствах мириться с деяниями Вела Сатиэса возможным не представлялось. Общим постановлением собратьев-лукумонов он был лишен титула главы Этрурии, и на его место избрали меня, лукумона города Цисра. Так наша дружба трагически оборвалась. Пожалуй, оно оказалось и к лучшему: с велениями сокрытых богов не поспоришь, сами понимаете. В свете истории все это ни малейшего значения не имело. Враг, угрожающий священным городам, был слишком могуч, наш народ — слишком разобщен и погружен в мелкие дрязги, чтобы оказать должное сопротивление. Город за городом пали; Рим обложил данью земли, где некогда правили могущественные лукумоны Этрурии.
Мой бывший друг и собрат-лукумон бесследно исчез в этом хаосе, и я надолго потерял его из виду. Сперва, как я понимаю, он бежал в северные города, стойко сопротивлявшиеся заносчивым выскочкам. За несколько веков он побывал во многих далеких землях, становясь все более жестоким, холодным и целеустремленным. Он, видите ли, отказался смириться с суровым приговором собратьев и решил, что в будущем восстановит на земле власть и величие расенов. Именно этого, леди и джентльмены, мистер Хантер пытается добиться с помощью Тухулки.
— Как же он намерен осуществить свой замысел? — скептически осведомился доктор Дэмп.
— При помощи электровых табличек, доктор, дающих доступ к запредельному миру. Таблички завещаны расенам, так что в час великой нужды бессмертные лукумоны могут воззвать к Аплу о помощи. Расены, видите ли, избранники и любимцы Аплу: он был и остается тайным хранителем этрусского духа. Так что сверкающий блеск табличек — своего рода связующая нить с самим лучезарным богом. Демон Тухулка, один из привратников подземного мира — его назначенный посланец. А в подземном мире, видите ли, в многобашенном царстве Акрум правит владыка Мантус; именно там пребывают ныне души всех этрусков — всех за исключением троих бессмертных. Закат расенов на земле Аплу весьма удручил, но даже он не в силах отменить велений судьбы и сокрытых богов, решающих судьбу человечества. Так что Аплу вручил расенам электр — своего рода средство смягчить жестокий приговор.
— В чем же именно состоит цель мистера Хантера? — осведомился профессор Тиггз. — Боюсь, вы так и не прояснили этой загадки.
— Его цель, господа, ни больше ни меньше, как установить власть этрусков в оставшихся городах мира.
Судя по лицу мистера Хиллтопа, он нисколько не шутил и меньше всего ожидал, что слова его будут встречены взрывом смеха. Во власти бурного веселья доктор Дэмп даже выронил трубку и осыпал пеплом вишневый жилет.
— По-вашему, это утверждение содержит в себе что-то комичное, доктор Дэмп? — надменно осведомился мистер Хиллтоп.
— Нет-нет… оно всего лишь абсурдно, — отвечал доктор. Он отложил в сторону трубку, стряхнул с себя пепел и приготовился внимательно слушать дальше.
— Эту мысль следует серьезно обдумать, Даниэль, — укорил профессор Гриншилдз своего бывшего ученика.
— Вы говорите, мистер Хиллтоп, — подал голос мистер Киббл, по всем признакам настроенный не менее скептически, чем доктор, — будто бессмертный царь-жрец из Этрурии нацелился воскресить орду этрусских покойничков и поставить их над нами правителями?
— С поправкой на неуклюжую формулировку, мистер Киббл, так оно и есть, — усмехнулся Джек Хиллтоп. — Он намерен вернуть на землю своих союзников и соратников и возродить сияние славы расенов. Но позвольте мне вернуться к рассказу. Электровые таблички, видите ли, хранились в святилище Вольтумна и считались ценнейшим сокровищем расенов. Однако римляне осадили и разграбили святилище, так что и таблички, и много других реликвий были перенесены в их собственные храмы в городе на реке Тибр. Распознав истинную природу и предназначение электра, жрецы римлян приказали захоронить таблички на Капитолийском холме, не обозначив при этом точного места. Уничтожить святыню они, конечно же, не могли: электр вечен и неуничтожим, так что иного выбора, кроме как спрятать заклинание, у жрецов не оставалось. Сами по себе таблички вполне безобидны и никакой опасности для Рима не представляли — пока не попадут в руки бессмертного лукумона. Повелевать ими не может никто, кроме бессмертного; только бессмертный обладает властью произносить священные слова и призывать хранителя врат Акрума. Да позволено мне будет указать, леди и джентльмены, что вы уже наблюдали своими глазами силу Тухулки. Достаточно вспомнить про треволнения в «Итон-Вейферз», про фантомы в городе, сами понимаете, и про черный корабль в солтхедской гавани…
— Итак, мистер Хантер — он же Вел Сатиэс — пустился на поиски табличек, дабы исполнить свою миссию, — подвел итог профессор Тиггз.
— Не сразу, — отвечал мистер Хиллтоп. Лицо его посерьезнело, задумчивый взгляд обратился в прошлое: нетрудно было ошибиться и приписать мысли и чувства, о которых рассказчик собирался поведать, ему же самому. — Долгое время, как я понимаю, он мрачно размышлял про себя и, переезжая от места к месту, упорно боролся со своими убеждениями и пытался заглушить голос совести. В глубине души он отлично знал, что упрямиться и сражаться с судьбой — бесполезно, не говоря уже о том, что просто опасно. Видите ли, все на свете циклично: за обретением следует утрата; мир движется вперед, непрестанно и безжалостно, и все в нем — даже величие и слава расенов — преходяще. Великий закон перемен и преемственности неизменно оказывает свое действие, везде и всегда. Оспаривать волю сокрытых богов — значит навлекать на себя кару. Но в конце концов желания его сердца одержали над ним верх.
- Предыдущая
- 94/233
- Следующая
