Четвертая вершина - Санеев Виктор Данилович - Страница 24

Для меня «квалификация» прошла легко. В первой попытке при легком попутном ветре я прыгнул на 16,77. Оливейра показался мне чрезмерно возбужденным, но он тоже легко прыгнул за 16,80, что само по себе говорило о серьезности его намерений. Валя Шевченко норматива не выполнил...

Еще с одним из старых соперников я встретился на состязаниях. В Монреале выступал и Нельсон Пруденсио. Прыгал он неудачно, «квалификацию» не выполнил. В память о последней встрече подарил мне красивый брелок и пожелал победы. Интересная деталь — он желал победы мне, многолетнему сопернику, а не своему соотечественнику Оливейре! Видно, верх в нем взяли воспоминания о мексиканской и мюнхенской баталиях, где он был призером. Нельсон считал себя атлетом нашего поколения и желал успеха своему ровеснику.

Он так и сказал на прощание: «Я в тебя верю!» Это тоже было для меня очень большой поддержкой.

И вот день решающего сражения. Снова получаю от Креера карточку с надписью. Оба понимаем, что теперь это не более чем привычный ритуал. Никакая памятка не спасет меня, если я не в силах буду сам справиться с волнением и забуду, что нужно делать. Но я беру эту памятку как талисман, который был со мной в Мехико и Мюнхене. Да и тренеру так будет спокойнее.

Выйдя в сектор, я понял, что публика против меня — на трибунах в основном американцы, болеющие за своих прыгунов. Все так же, как в Мехико и Мюнхене. Вот только соперники новые. Из «мексиканцев» остался я один, а из мюнхенского финала — только Корбу. План таков: с первой попытки постараться выйти в лидеры, а затем немедленно «отвечать» на каждую попытку соперников. Я знал, что от американцев можно ждать сюрприза в любом прыжке. И с Оливейры нельзя спускать глаз: в прыжках в длину он занял четвертое место и сейчас думает только о медали в тройном. Но недаром говорят: гладко было на бумаге.

Первая попытка мне удалась. Чувствую, прыжок в районе 17,50, и вдруг — красный флаг. Заступ. Подхожу к судье, прошу показать отметку на пластилине. Отказывается и флагом показывает, чтобы я шел к скамье для участников. «Спокойнее, — говорю я себе, — не заводись, есть еще пять попыток». В том, что попаду в финал, я не сомневался. Но нужно было как-то оградить себя от таких случайностей. Попросил присутствующего в секторе представителя ИААФ (Международной любительской легкоатлетической федерации) внимательно проконтролировать мой разбег. За мной прыгает кубинец Перес. Теперь он стал старше, опытнее и сразу сделал заявку на медаль — 16,81. Следом прыгают американцы, и рев после их прыжков стоял такой, как будто летят за 17 м. А прыжки всего на 16,60.

Во втором прыжке занял вторую строчку, но тут же американец Джеймс Баттс отодвинул меня на третье место. Я не волновался: никто не сумел прыгнуть за 17 м и вся борьба впереди. У Оливейры прыжки не получались: в первой попытке — заступ, во второй — 16,15.

В третьей попытке я прыгнул на 17,06. Оглядываюсь на Оливейру. Вижу, у него глаза потухли. Устал он после прыжков в длину и сегодня не соперник. А кто же? Теперь все внимание на американца Баттса. В ходе состязаний такая переориентировка очень трудна. Только подумал об этом, как Оливейра сумел справиться с волнением и вышел на второе место. Жаль, что я в четвертой попытке заступил буквально миллиметр,— прыжок получился далеким. И тут же Джеймс Баттс прыгнул на 17,18. Я думал, что стадион рухнет от рева. Но мне это было только на руку: разозлился и сумел ответить хорошим прыжком. Выхожу из ямы — тишина. Я даже испугался, может быть заступил? Нет, вижу судья держит белый флаг, значит, прыжок засчитан. Результат на табло — 17,29, а на трибунах — ноль эмоций! Как отличались эти зрители от темпераментных, но доброжелательных мексиканских, от квалифицированных, дотошных, но все-таки объективных мюнхенских любителей легкой атлетики. Забегая вперед, скажу, что не завидую тем, кто будет соперником американских атлетов на Играх в Лос-Анджелесе. Бороться придется не только с конкурентами...

Я не думал, что решил исход борьбы этим прыжком. И готовился к последней попытке. Отнес разбег на полступни и бежал вовсю, но уже на последних шагах почувствовал — заступаю. Вот уж не думал, что в конце состязаний у меня останется столько сил. А так хотелось улучшить свой олимпийский рекорд, который был установлен еще в Мехико. Но ничего не поделаешь: так и не состоялся прыжок, который — я в этом убежден — был бы самым дальним из моих прыжков.

Когда, отвечая на вопрос журналиста, я упомянул об удаче, то имел в виду чисто спортивный смысл этого слова. Ведь недаром говорят, что немного спортивного счастья нам, спортсменам, никогда не помешает. Конечно, речь идет не о каких-то особых обстоятельствах, которые помогают выиграть состязания. Есть такая спортивная поговорка: условия для всех одинаковые. И это верно, но все-таки не совсем. Например, бегуны на 200 м бегут одну и ту же дистанцию, но по разным дорожкам, а это значит, условия немного разные. Тот, кто бежит по ближней к бровке дорожке, видит своих конкурентов, а тот, кто выступает на последней, восьмой дорожке, рискует в конце поворота, при выходе на прямую, увидеть впереди сразу всех соперников. Так и у нас, прыгунов. Вроде бы все выступаем в одинаковых условиях, в одном и том же секторе, в одну и ту же погоду, но... бывает так, что ты прыгаешь первым, как говорят, открываешь соревнования и после своей последней попытки ждешь, как прыгнут все остальные участники. Или наоборот, ты завершаешь выступление и, значит, имеешь лишний шанс победить, когда соперники уже не в силах тебе помешать. Многое зависит и от ветра. Например, сектор в Лужниках считается у нас самым капризным. Там не бывает постоянного попутного (что мы любим больше всего) легкого ветерка. Он дует неравномерно, сильными порывами, и корректировать разбег порой становится почти невозможным делом.

Ветер — это вообще бич легкоатлетов. Даже к дождю, конечно, если это не проливной ливень, мы относимся терпимее, чем к порывам ветра, который вносит иногда совершенно непредсказуемые неожиданности в состязания. Тут мы солидарны с метателями копья и диска, которым изменение силы и направления воздушного потока прибавляет или отнимает порой несколько метров от результата.

Классическим примером коварства ветра считается описанный в книгах о метании копья случай на XVI Олимпийских играх в Мельбурне. Сильный встречный ветер не позволил в предварительных попытках ни одному метателю послать копье за 80 м. Перед финалом лидировали поляк Януш Сидло и наш Виктор Цыбуленко, а норвежец Эгиль Даниэльсен попал в финал только шестым. Но во время его первой финальной попытки ветер внезапно стих на несколько секунд. Этого перерыва хватило для того, чтобы Эгиль успел послать свой снаряд на 85 м 71 см, установить мировой рекорд и стать олимпийским чемпионом. Самое невероятное заключалось в том, что сразу после броска норвежца ветер снова, словно опомнившись, задул с прежней силой и ни один из участников не смог улучшить своих предварительных результатов. А все вроде находились в одинаковых условиях. Что же помогло Даниэльсену, как не спортивное счастье?

А сколько рекордов в спринтерском беге и прыжках не получили официального признания из-за того, что скорость ветра превышала норму. В прыжках в длину у женщин случались парадоксальные случаи, когда одна из участниц побеждала с результатом, превышающим мировой рекорд, но ей не засчитывали его из-за ветра, а спортсменка, занявшая второе место, становилась рекордсменкой мира, так как во время ее прыжка скорость ветра была в пределах нормы.

Вспоминая свой долгий спортивный путь, я могу назвать, пожалуй, только один случай, когда спортивное счастье было на моей стороне. Это произошло в Мюнхене, когда Йорг Дремель не обошел меня в своей пятой попытке, прыгнув на 17,31. Это не значит, конечно, что он непременно выиграл бы Олимпиаду, ведь у меня оставалась еще одна попытка. Но если бы он в своем лучшем прыжке улетел, например, на 17,36, то мое положение стало бы очень трудным.