В ловушке - Санин Владимир Маркович - Страница 23
- Предыдущая
- 23/48
- Следующая
И неторопливо, размеренно стал вгрызаться лопатой в снежную стену.
Мороз под шестьдесят пять, а полниши выкопал со ступеньками — пот пробил! Да так, что струился по всему телу, пропитывая белье и заливая лкцо, и теперь уже стало опасно подолгу отдыхать, потому что мороз быстро пробивал и каэшку <От слова КАЭ — климатическая одежда антарктической экспедиции. Каэшками полярники называют свои теплые, на верблюжьем меху куртки с капюшоном. — Прим. автора.> , и кожаную куртку, и свитер водолазный под ней, и схватывал пот, резко охлаждая беззащитное голое тело. Но не эта опасность была главная, а то, что мучительно трудно стало поднимать лопату очугуневшими руками, будто не лопату — бревно поднимаешь многопудовое. Сил не хватает на последний метр — вот она, главная опасность! И потому Семенов пошел на большой риск, сбросил каэшку, которая сковывала движения. Это помогло, но не очень надолго. До трапа оставалось каких-то полметра, а силы кончились, и резервов никаких больше не было. Сердце стучало, как отбойный молоток, рвалось из груди, и терпкий вкус крови стоял во рту, а лишенные отдыха легкие не успевали всасывать нужное количество кислорода, и оттого дыхание напрочь сбилось — настолько, что Семенов ощутил непреодолимое желание сорвать подшлемник и вдохнуть воздух открытым ртом. Но превозмог себя: несколько таких вдохов — и верное ознобление легких. Был уже такой случай в Центральной Антарктиде, когда один гляциолог увлекся работой и сорвав подшлемник: минут пять всласть подышал, а спасти не удалось…
Плохо стало Семенову работать. В ушах звенело, к горлу подкатывала тошнота, и серая от лунного света стена, в которую вгрызалась лопата, казалась багрово-красной. Всхлипывая и хрипя, он почти что в беспамятстве поднимал и поднимал лопату, сбрасывая новые пласты снега, и казалось ему, что работе этой нет конца. Переступая свинцовыми ногами по ступенькам — пазам, он втискивался в нишу и отдыхал, все меньше боясь, что замерзнет. А когда пошарил вверху рукой и нащупал трап — не поверил, а поверил — почувствовал такой прилив радости, что в гудящей голове просветлело, а из сухого и шершавого, как наждак, рта вырвался ликующий крик. Обеими руками вцепился Семенов в нижнюю перекладину трапа, повис на ней и тут же понял, что совершил большую, а может, непоправимую ошибку.
Нельзя было лишать ног опоры! Не подумал об этом и повис на перекладине тяжелым мешком, раскачиваясь наподобие маятника. Сил-то подтянуться нет, кончились силы, растворились в нише, как сахар в кипятке. Ох, как не хотелось отпускать трап, а пришлось: разжав руки и рухнул на дно шурфа — мягко, на горку выбранного из ниши снега. И хотя отчаяние, скверная мыслишка о безысходности снова затуманили мозг, вспомнил все-таки — надел каэшку, чтобы не застудить разгоряченное тело. Отдышался, прояснив себе сделанную им ошибку, сбросил каэшку и по готовым ступенькам стал карабкаться наверх. Добравшись до воткнутой в нишу лопаты, передохнул и начал сантиметр за сантиметром удлинять нишу. Много раз им, как утопающим при виде спасательного круга, овладевало искушение ухватиться за трап, но Семенов заставил себя даже не смотреть на него, пока он не оказался ниже уровня колен.
Теперь предстояло самое главное. Трап висел сантиметрах в семидесяти от стены, и действовать нужно было с холодным рассудком, наверняка. Семенов несколько раз отрепетировав в уме все стадии прыжка — несколько раз потому, что уж очень велика была цена неудачи, — и бросив свое тело вперед. Удачно бросил — попал ногами на нижнюю перекладину и мертвой хваткой вцепился руками в боковые веревочные переплетения трапа.
И тогда поверил, что остался жить.
Люди спали, и хотя время подъема уже миновало, Семенов решил сначала привести себя в порядок, чтобы не показываться в растерзанном виде и не вызывать ненужные вопросы. Преодолевая тошноту, выпил четверть стакана спирта, сбросив мокрую от пота одежду, вымылся и оделся во все сухое. Хорошо, тепло стало, так бы и улегся сейчас в постель, но нельзя. Посмотрелся в зеркало, причесался, смазал гусиным жиром помороженное лицо и только тогда поднял Пашку — объявлять побудку. И отправился к себе. Когда же ребята уселись за стол в кают-компании, вышел к ним, будто толькотолько встал. За полдником ребята пошучивали, что Николаич проспал побудку, а Севка Мирошников пожаловался:
— Николаичу что, у него комната отдельная, спи себе вволю. А у нас Петрович так храпел над ухом, что я два часа проворочался.
— Невезучий ты, Севка, — посочувствовал Семенов. — Так любишь поспать, а еще не начальник.
И стал с наслаждением пить горячий кофе.
Да, тогда его спас случай… Нет, не случай, а те несколько мгновений, в течение которых зародилась и сверкнула мысль о лопате. Здесь она тоже должна быть — лопата. Должна!
Семенова забило от волнения, которое охватывало его всегда перед рождением спасительной идеи. Он отключился от всего на свете и напрягся, словно собирая в кулак все силы своего мозга Ну? Где то здесь лежит лопата… Где? Где она, черт бы ее побрал?
Молнией сверкнуло: вот она!
Хорошо, теперь все спокойно разложим по полочкам. Разложили. Прикинули, проверили, уточнили.
Семенов вскинул голову.
— Всех прошу подойти поближе… Так. В первом дизеле где трещина?
— В крышке цилиндров, — по-ученически ответил Дугин.
— Во втором?
— Ну, в блок-картере, — подсказал Филатов.
— Значит, в каждом из дизелей имеются вполне пригодные части, так?
— Ну, так, — согласился Дугин. — А что из того, Сергей Николаич? Не собирать же из двух дизелей один, никаких сил не хватит,
— Тем не менее именно так мы и поступим.
— Размонтировать крышку цилиндров? — недоверчиво спросил Филатов. — Ну, скажу я вам…
— Ты что, серьезно, Николаич? — удивился Бармин.
Семенов уловил взгляд Гаранина: в нем были гордость и восхищение.
— Из двух дизелей будем собирать один, — повторил Семенов. — Это не шутка, Саша, это приказ.
- Предыдущая
- 23/48
- Следующая
