Враги народа. От чиновников до олигархов - Соколов-Митрич Дмитрий - Страница 40

Вот цитата из серьезной бумажки — обвинительного заключения, подписанного следователем Госнаркоконтроля капитаном М.Е. Андриановой, утвержденного прокурором Юго-Восточного административного округа Б.Ф. Кравцовым и принятого к рассмотрению федеральным судьей А.П. Севрюковым:

— Мы бы тоже посмеялись вместе с вами, — адвокат Борис Севастьянов долго дожидался, пока я справился со своими эмоциями, — если бы за эту статью моему подзащитному не грозило от 5 до 10 лет самого настоящего лишения свободы. Мы только что вернулись с предварительных слушаний, и там нам дали понять, что все по-взрослому. Это уголовное дело больше чем просто уголовное дело. Речь идет о репутации новой структуры — Госнаркоконтроля. Его первая серьезная операция не может быть провальной, хотя фактически она уже превратилась в фарс. Похоже, дана установка на обвинительный приговор. Судья нам прямо сказал: «Соглашайтесь на особый порядок». То есть условный срок при признании подсудимым своей вины. Но судимость, тем более за торговлю наркотиками, — это пожизненное клеймо. Почему мой подзащитный должен ломать себе жизнь только потому, что Минсельхоз забыл вписать в какую-то бумажку одно слово? И если свою ошибку признало это Министерство, то почему ее не может признать Госнаркоконтроль?

Сам подсудимый только чудом находится под подпиской. Обычно по такой статье назначается содержание под стражей. Константину 29 лет. У него типичная биография человека, который вошел в эту жизнь с твердым намерением служить Родине. В 2000-м он закончил военный факультет Московской государственной академии ветеринарной медицины и биотехнологии имени К.И. Скрябина. По собственному желанию был направлен на таджикско-афганскую границу, на должность кинолога в Пянджский погранотряд, где к 2003 году дослужился до начальника ветеринарно-санитарной службы в звании капитана ФСБ. Имеет личную благодарность президента России за образцовое выполнение служебных обязанностей. Рапорт об увольнении и уход в обычные ветеринары стал необходимой жертвой семье: на зарплату военного прокормить себя, жену и ребенка невозможно.

— В Таджикистане мы задерживали примерно 5 тонн героина в год. — Константин показал мне свой военный фотоальбом. На каждой третьей фотографии горит героин. Костры раза в два выше, чем стоящий рядом Константин. — Я думаю, весь московский Госнаркоконтроль еще долго не выловит столько героина, сколько я его сжег. А если и выловит, то не такой ценой. Там ведь приходилось и в боевых действиях участвовать, и друзей хоронить. Я был в шоке, когда они меня задерживали. Знаете, что они сказали? «Мы, — говорят, — вас уже три месяца разрабатываем. И наружную слежку вели, и досье полное составили, даже в Таджикистан запрос посылали. Но все никак поймать не могли, поэтому вот пришлось инсценировать вызов ветеринара на дом».

Адвокат Севастьянов наконец смог улыбнуться:

— Представляете? Три взрослых силовика во главе с майором полиции три месяца получают зарплату, работают в поте лица, чтобы в московской фауне одной кошкой-наркоманкой стало меньше. Фантастика!

— Они вас хоть не с пристрастием задерживали? — спросил я у Константина.

— Нет, очень даже культурно. Да тут в обвинительном заключении все написано. Почитайте.

«В кухню с кошкой на руках вошел ее хозяин, который по указанию Садоведова К.П. положил ее на стол… После того, как они вдвоем зафиксировали кошку на столе, ветеринар хотел сделать ей инъекцию, но в этот момент мужчина его остановил и предъявил служебное удостоверение сотрудника Госнаркоконтроля на имя майора полиции Курылева М.Л., сказав, что проводится оперативный эксперимент. Ему была предъявлена находившаяся в кухне видеокамера, после чего были приглашены понятые».

— Я им говорю: «Я что, должен был делать операцию без наркоза?» — «Да». — «Так это тоже статья.

Жестокое обращение с животными». — «Значит, с другим наркозом». — «Другой наркоз — это слабодействующий рометар. Его придется вводить кошке в таких количествах, что ее рвать будет. Этот кетамин во всех ветеринарных справочниках рекомендуется. А распоряжение правительства Москвы читали?» — «Нет». — «Там есть такая глава. «Кастрация котов» называется. Она обязывает нас использовать кетамин». — «Мы этого ничего не знаем. Мы не ветеринары. Мы Госнаркоконтроль». Вот и весь разговор.

— Как кошку-то звали?

— Не знаю. Они ее потом в подъезд отпустили. Обычная такая трехцветная кошка лет трех от роду. Небось поймали на улице, хотя кошка чистая была. Постирали, наверное. Да и квартира, скорее всего, была конспиративной.

В результате сложной оперативно-следственной работы «Столичной» удалось разыскать в доме 17 по 3-й Институтской улице кошку, подпадающую под словесный портрет Садоведова. Зовут ее Надя, хозяйки нет, но животное постоянно обитает при детском саде № 168. Характер ласковый, всеядна, самочувствие — нормальное. Если кто увидит кошку-наркоманку, просьба срочно изолировать ее от детей и задержать ее по ст. 228 ч. 1 для дачи показаний в суде.

Громкие уголовные дела против школьных преподавателей в минувшем году породили в России миф об учителях-садистах и учителях-убийцах. Приговоры по этим делам еще только предстоит вынести судам, но репутация многих педагогов, да и система образования в целом уже подмочена. В результате спровоцирован отток кадров из школ, в которых и без того работать некому. Особую категорию школьных преступлений составляют случаи гибели учеников на уроках физкультуры. Последним в этом печальном списке стал физрук школы № 9 города Ижевска Алексей Соколов. 19 сентября на его уроке умер от сердечного приступа ученик 10-го класса Иван Быданов, самому учителю предъявлено обвинение в причинении смерти по неосторожности в результате ненадлежащего исполнения своих профессиональных обязанностей. Кто он — преступник или стрелочник? Ответ на этот вопрос в Ижевске очевиден для всех, кроме работников прокуратуры.

Антон и Иван Быдановы — братья-близнецы. Антон родился здоровым, Иван — с пороком сердца. Врачи сразу сказали, что он не жилец, но родители набрались мужества и выходили ребенка. Когда Ивану исполнилось 7 лет, медики сказали, что если ему не сделать операцию сейчас, то в 20 лет его придется водить под руки: слабое сердце не справится со взрослым организмом. Операция прошла успешно: межжелудочковую перегородку восстановили. Осталась проблема с недостаточностью аортального клапана. Врачи сказали, что, когда Ивану исполнится 17 лет, можно будет поставить искусственный клапан, а до тех пор жить можно, но осторожно.

В 2000 году Ивану дали инвалидность, но потом почему-то сняли. Родители считают, что государство решило сэкономить на пенсионном обеспечении. Если бы инвалидность у него была, он был бы полностью освобожден от физкультуры. А так — был обязан ходить на уроки, но занимался по облегченной программе, без сдачи нормативов. Таковы правила, установленные законом.

— В тот день 10-й А класс сдавал стометровку, — рассказывает обвиняемый Алексей Соколов. — Я знал, что Иван от нее освобожден. На прошломуроке, когда его класс сдавал кросс, я запретил ему бежать дистанцию. Точно так же я поступил и на этот раз. У Ивана даже пары для забега не было, он сидел в стороне и смотрел, как бегают другие. Насколько я знаю, такое положение он переживал болезненно. Да и не только он. У нас почти в каждом классе есть по два-три ученика, которые занимаются физкультурой по облегченной программе. Такая забота о физическом здоровье ребенка часто оборачивается проблемами с психикой — особенно у мальчиков. На занятиях они фактически оказываются в положении неполноценных детей второго сорта. Одноклассники подтрунивают над ними: «А ты чего не бежишь? Слабо?» Учителя физкультуры борются с такой дискриминацией, как могут, но за всеми не уследишь. В итоге такое положение провоцирует мальчишек на бунт против правил: «Мне нельзя бежать, но я все равно побегу. Я докажу, что я мужчина». С педагогической точки зрения, правильнее было бы объединить таких детей в спецгруппу и заниматься с ними отдельно. Но на дополнительные часы физкультуры школам не выделяют денег, да и поместить в расписание такой урок крайне сложно: ведь все дети из разных классов.