Морфо Евгения - Байетт Антония С. - Страница 29
- Предыдущая
- 29/42
- Следующая
— Я не отчаиваюсь, — ответил Робин. — Но Ровена удручена и завидует семейному счастью Евгении.
— Иногда мне кажется, что все определяет окружение, наследственность же — ничего. Дети впитывают алабастерскую суть и вырастают вылитыми Алабастерами в миниатюре, лишь изредка я улавливаю в их чертах мимолетное сходство с собой…
Вильям подумал о порабощенных sanguinea рыжих муравьях, которые полагали, что и сами — sanguinea , и отогнал эти мысли. «Люди не муравьи, — сказал он себе, — кроме того, аналогии здесь неуместны, ведь порабощенный лесной муравей внешне остается лесным муравьем, хотя sanguinea по запаху признают его за своего. Я убежден, что узнавание у них почти полностью зависит от обоняния. Но, возможно, передвигаясь, они ориентируются по солнцу, а это значит, что и глаза не бездействуют».
— Вы замечтались, — сказал Робин Суиннертон. — Поедемте-ка галопом.
Той осенью однажды ранним утром одно неприятное происшествие позволило Вильяму обнаружить в Эдгаре скрытого кентавра или сатира. Вильям поднялся рано и направился во двор конюшни, когда услышал какой-то сдавленный звук в мойке, и свернул туда, чтобы выяснить, в чем дело. В мойке спиной к Вильяму стоял, склонившись над раковиной, Эдгар. Вильям не сразу понял, что Эдгар сжимает в объятиях его тараканьего эльфа Эми; за лето ее кудри приобрели блеск и стали гуще, хотя лицо осталось бледным и заостренным. Эдгар согнул ее назад, одной рукой зажимая ей рот, а вторую засунув за корсет. Увидев голый зад и член Эдгара, скрывавшийся в юбках девочки, Вильям позвал:
— Эми?
«Лучше уйти отсюда», — подумал он. Эми крикнула что-то бессвязное.
— Не знал, что вы испытываете интерес к этой крошке, — сказал Эдгар.
— Не интерес. Точнее, не личный интерес. Меня заботит ее благополучие…
— Ах, благополучие. Ответь же ему, Эми. Я сделал тебе больно? Или, может быть, мои ухаживания тебе неприятны?
Эми стояла все также, откинувшись на раковину. Эдгар медленно и нехотя убрал руку с ее груди. На лице Эми, вокруг рта и подбородка, краснели следы его пальцев. Она судорожно выдохнула:
— Нет, сэр. Нет, сэр. Ничего дурного. Со мной все хорошо, мистер Адамсон. Прошу вас.
Вильям не понял, что означает это «прошу вас». Возможно, она и сама не понимала. Но Эдгар все же отступил, и она выпрямилась, опустив голову, нервно застегивая пуговицы и поправляя пояс.
— Мне кажется, сэр, вы должны извиниться и оставить нас, — хмуро и холодно сказал Эдгар.
— А мне кажется, Эми лучше отсюда уйти, — возразил Вильям. — И как можно скорее.
— Сэр? — едва слышно спросила Эми у Эдгара.
— Ну что ж, дитя, беги, — согласился Эдгар. — Когда ты будешь мне нужна, я тебя найду.
Ни тени улыбки не мелькнуло на его полных бледных губах, когда он произносил эти слова. То была констатация факта. Эми сделала неопределенный книксен обоим мужчинам и убежала. Эдгар заявил:
— Слуги в этом доме не ваша забота, Адамсон. Не вы платите им жалованье, а потому будьте любезны, не вмешивайтесь в их жизнь.
— Малышка еще совсем дитя, — возразил Вильям. — У нее и детства-то не было.
— Чепуха. Она премилая пышечка, и ее сердце стучит чаще, когда я нащупываю его, и ротик открывается охотно и сладко. Вы ни черта не смыслите в жизни, Адамсон. Я уже заметил, ровным счетом ни черта. Возвращайтесь-ка к своим жукам и вьюнкам-ползункам. Будьте уверены, я не причиню зла этой киске. Только добавлю ей крупинку перцу. И вообще, это не ваше дело. Вы здесь прихлебатель.
— Хотелось бы мне знать, какой прок от вас этому миру, хоть одной живой душе, — с нарастающим раздражением сказал Вильям.
Услышав это, Эдгар неожиданно рассмеялся, не разжимая губ:
— Что я говорил, — произнес он. — Вы ничегошеньки не знаете.
И, уверенно пройдя мимо Вильяма, направился в конюшню.
Зимой 1862 года черновой вариант книги был готов. В окончательном виде ее заглавие должно было выглядеть так:
Вильям неотрывно работал над книгой, а Мэтти Кромптон читала, правила черновики и переписывала набело готовые главы. Они собирались посвятить еще одно лето уточнению и исправлению результатов прошлогодних наблюдений: в данных, полученных за два года, погрешностей должно быть меньше, чем в собранных за год; помимо этого Вильям рассылал письма с вопросами по сравнительной мирмекологии в разные части света, где изучали муравьев. По молчаливому уговору Вильям и мисс Кромптон никому не рассказывали, что книга предназначена для публикации; правда, очевидного повода скрывать это не было, но они с самого начала повели себя как заговорщики: будто остальные члены семьи считают изучение муравьев полезным развлечением, достойным времяпрепровождением, и только, тогда как они, писатели, думают иначе.
Книга обрела форму. Первая часть представляла собой повествование, что-то вроде детского путешествия по загадочным мирам. Первая глава называлась
В ней Вильям дал словесные портреты детей, Тома и Эми, мисс Мид с ее поэтическими сравнениями, хотя и не сумел охарактеризовать ни себя самого, ни Мэтти Кромптон, так что повествование велось от лица абстрактного мы, как склонны себя величать короли и ученые, и под этим мы могли подразумеваться они оба или один из них. Мисс Кромптон значительно оживила главу забытыми деталями: рассказом о дружеском соперничестве девочек, о том, как муравьи-фуражиры во время пикников утаскивали со стола кусочки пищи.
Вторую главу назвали
В ней подробно описывалась муравьиная жизнь:
Строители, уборщики, землекопы.
Инкубатор, спальня, кухня.
Прочие обитатели: питомцы, паразиты, хищники, гости и муравьиный скот.
Оборона города: война и вражеское вторжение.
Пленники любви: царицы, трутни, брачный полет и основание колоний.
Общественное устройство и власть: кто олицетворяет власть и принимает решения?
Вильям задумал добавить еще несколько глав с более отвлеченным содержанием. Он спорил сам с собой, решая, как их озаглавить:
Эти вопросы волновали его самого столь же глубоко, как вопросы о Промысле и Творце волновали Гаральда Алабастера. Он спорил сам с собой на страницах книги, но не был уверен, что стоит печатать свои размышления.
«Можно видеть, что люди, занимающиеся изучением этих интересных созданий, постоянно спорят о том, обладают те или нет, по отдельности или коллективно, чем-то, что можно назвать разумом. Хотелось бы отметить также, что отношение изучающего часто окрашено тем, во что он хотел бы верить, его отношением к Творению в целом, то есть всеобщей склонностью рассматривать всякую живую и неодушевленную вещь в свете антропоморфизма. Мы относимся к животным с точки зрения выгоды для себя; в частности, используем их как волшебные зеркала, в которых стараемся разглядеть подобие самих себя. Мы ищем в их сообществах аналогии нашим сообществам, структурам управления, языку общения. В былые времена считалось, что у муравьев и пчел есть короли, генералы и армии. Теперь наши знания расширились, и, описывая рабочих муравьев, мы употребляем слова раб, нянька, монахиня или рабочий . Те из нас, кто пришел к выводу, что насекомые не обладают ни речью, ни способностью мыслить, но одним только «инстинктом», склонны описывать их действия как действия автоматов, а их самих — как крошечные машины, которые движутся подобно колесикам заведенного часового механизма.
- Предыдущая
- 29/42
- Следующая
