Душитель из Пентекост-элли - Перри Энн - Страница 35

• Предыдущая
• 35/101
• Следующая

Питт не сомневался в искренности Джонса, но не мог освободиться от чувства, что тот заранее приготовил эту речь на тот случай, если ему будут задавать вопросы.

– Вы мне немало рассказали о себе, отец Яго, но не о Финли Фитцджеймсе, – заметил полицейский.

Священник еле заметно покачал головой:

– Мне нечего вам сказать. Мы все были слишком поглощены собственными персонами. Если вы хотите узнать у меня, изменился ли Финли с тех пор, повзрослел ли он, то я скажу вам, что не слышал ничего о нем в эти последние три года и едва ли могу дать вам ответ. Так, по крайней мере, мне кажется.

– От его сестры я узнал, где вас найти. Должно быть, вы все еще знакомы с ней, – не отступал Томас.

Яго усмехнулся:

– С Таллулой? Да, в какой-то степени. Она пребывает в том же состоянии самовлюбленности и поисков удовольствий, в какой были мы, члены «Клуба Адского Пламени», лет семь назад. Ей предстоит еще найти цель в жизни.

Усталость на его лице и плотно сжатые губы сказали Питту больше, чем слова: этот человек мало во что ставил мисс Фитцджеймс. Казалось, ему не хочется презирать ее, но не делать этого было выше его сил. Он с осуждением относился к своей юности и вместе с тем просил быть снисходительным к Финли. Почему? Были ли это опасения, что его бывший друг так и не повзрослел и, подобно сестре, по-прежнему ставит удовольствия выше чести и долга?

– Почему так внезапно кончилась ваша дружба? – спросил суперинтендант словно из любопытства.

Яго не шелохнулся и продолжал молча смотреть на него. Попытавшись что-то ответить, он так и не сделал этого.

На улице какая-то женщина громко звала ребенка. Мимо открытой двери церкви пробежала бездомная собака.

Питт ждал.

– Я полагаю… что наши пути… разошлись, – наконец неохотно ответил Джонс, и его широко открытые глаза потемнели. То, что он говорил, не было похоже на правду, и, глядя на полицейского, он понимал, что тот знает это.

Томас не стал спорить.

– Я уважаю вашу верность дружбе, – сказал он тихо. – Но неужели вы считаете это добродетелью в данном случае? А ваша лояльность к покойной Аде Маккинли, вашей прихожанке, чем бы она ни занималась? А к остальным ее товаркам, женщинам этого квартала? Они проститутки, но, став пастырем этого прихода, не должны ли вы быть верны также и правде, и тому пути, который избрали?

Лицо Яго побледнело от какого-то страшного напряжения. Кожа на его скулах натянулась.

– Я не знаю, кто убил Аду, суперинтендант, – ответил он. – Перед Богом клянусь, что не знаю. Мне неизвестно, был ли Финли или кто-то другой в этом квартале в тот вечер. – Он глубоко вдохнул воздух. – А что касается моей дружбы с семьей Фитцджеймсов, то она прекратилась из-за различия наших взглядов и целей, если хотите. Финли не мог понять ни моего решения, ни моего желания посвятить жизнь своему призванию. Мне трудно было объяснить ему это, а он не хотел верить моим словам и уважать мой выбор. Он считал мое решение эксцентричной выходкой, чудачеством, и его сестра тоже.

– Чудачеством? – переспросил полицейский.

Священник рассмеялся, на сей раз со скрытым удовольствием:

– Ну, чем-то таким, над чем можно весело подшучивать. Таллула восхищается эстетами, людьми, подобными Оскару Уайльду, Артуру Саймонсу или Хэвлоку Эллису, которые бесконечно изобретательны, всегда об этом говорят или это делают… верят во что-то новенькое. Их цель – шокировать, заставить о себе говорить и, возможно, даже призадуматься над чем-то. А я для них чудак особого рода. Я скучен… а этого они мне не забудут при всей их терпимости. Этот грех они не прощают.

Питт, всматриваясь в лицо собеседника, не увидел на нем ни тени жалости к себе или же горечи. Для него брат и сестра Фитцджеймсы были достойны сожаления, это они утратили надежду на настоящее счастье, а отнюдь не он, Яго Джонс.

И все же за улыбкой священника пряталась печаль – что-то такое, чего он никогда не скажет Томасу, что-то темное и причиняющее боль. Неужели это то, что он знает о Финли и о самом себе тоже? Или о ком-то еще из «Клуба Адского Пламени», о сластолюбце Тирлстоуне или самодовольном Хеллиуэлле?

– Вы по-прежнему поддерживаете отношения с другими членами клуба? – неожиданно задал вопрос полицейский.

– Что? – Яго был поражен. – О! Нет, нет! Боюсь, что нет. Тирлстоуна я иногда встречаю, но чисто случайно, а Хеллиуэлла не видел уже года два. Он преуспевает, насколько мне известно. Женился, стал респектабельным и очень богатым человеком. Он всегда стремился к этому, как только начал пробовать свои силы.

– А к чему стремился Финли?

Джонс снова улыбнулся, теперь уже снисходительно:

– Я не уверен, что он сам это знает. Видимо, он хотел соответствовать амбициям отца, но без тяжкого труда и послушания, а это неизбежные условия в таких случаях. Не думаю, что он мечтает стать министром иностранных дел, тем более премьер-министром. Во всяком случае, Огастесу этого не дождаться, а когда он умрет, Финли успокоится и станет тем, кем хочет… если он еще вспомнит, чего ему хотелось достичь. – Он умолк. – А Таллула, возможно, выйдет замуж и станет герцогиней или на худой конец графиней. Не думаю, чтобы по своему интеллекту она смогла бы стать удачной женой политика. Эта роль требует ума и такта, глубокого понимания проблем и психологии человека, а также вкуса, знания этикета и умения быть привлекательной и общительной. К тому же у нее нет благоразумия и осторожности.

– Разве она не могла бы приобрести все эти качества? – спросил Питт. – Ведь она еще очень молода.

– Поздно думать об осторожности, потеряв репутацию, суперинтендант. Общество этого не забывает. Хотя это не совсем верно. В какой-то степени это прощается мужчине, но никогда – женщине. Все зависит от поступка. – Джонс прислонился к спинке скамьи и наконец немного расслабился. – Я знаю случаи, когда молодые люди вели себя очень плохо, пили и буянили. В этих случаях их судили их же друзья за нарушение норм поведения – это им не прощалось. Многим провинившимся рекомендовали уехать за границу и добровольно служить там – например, в Африку или Индию, – и больше не возвращаться.

Потрясенный Томас во все глаза уставился на священника.

– И провинившийся подчинялся, – закончил Яго. – Общество само способно учить дисциплине. Некоторые вещи нельзя оставлять безнаказанными. – Он расправил плечи. – Однако некоторые поступки могут казаться недопустимыми только нам с вами, но не всем вокруг. Все зависит от того, против чего возражает общество. А также против кого. Если вы станете убеждать меня в том, что Финли не ходил к проституткам, я вам не поверю. Да вам самому это уже известно. Но если это преступление, то в нем повинна половина джентльменов Лондона. Как и где они могут иначе удовлетворить свои мужские потребности? Любая приличная женщина, согласившись это сделать, была бы погублена навсегда, и сами джентльмены отказались бы от нее.

– Я согласен с вами, – ответил полицейский. – Но разве в этом вопрос?

– Нет, – ответил Джонс, задумчиво глядя на суперинтенданта. – У старика Огастеса, как вам известно, масса врагов – людей, которых он в свое время использовал, а потом выбросил, как ненужную вещь, продвигаясь по своему пути к власти. Те люди все потеряли, в то время как он выиграл. Не одна семья оказалась разоренной им, а большие семьи не прощают разорения. Если бы могущество семьи Фитцджеймсов было повержено, удовлетворению многих политических амбиций была бы открыта широкая дорога. Власть жестока, мистер Питт, а зависть коварна. Прежде чем вы предпримете действия против Финли, убедитесь, он ли был в тот вечер в Пентекост-элли или один из врагов его отца… Мне… мне трудно поверить, что это мог сделать человек, которого я когда-то знал… А знал я его тогда неплохо.

Томас по-прежнему не сводил глаз с лица Яго Джонса, пытаясь угадать за его словами истинные чувства, но видел лишь противоречивые эмоции. Однако он уловил за ними бесспорное сострадание, а в глазах священника – отказ судить.

• Предыдущая
• 35/101
• Следующая