Мир Трех Лун - Орловский Гай Юлий - Страница 46

• Предыдущая
• 46/73
• Следующая

Воспрянув духом, я соорудил из ремней нечто вроде перевязи и укрепил в ней посох за спиной.

Во дворе встретил Фрийда, он сразу заметил выглядывающий из-за спины посох, широко заулыбался.

— На него опираются, дубина!

— По ровному и так пройду, — ответил я солидно, — а вот когда на гору… У меня слабые ноги.

— Тогда тебя и здесь куры заклюют, — сообщил он. — Со слабыми всегда так. Нас угнетают все! Но когда-то мы свергнем власть угнетателей и установим царство свободы и всеобщего братства!

— Нас, — согласился я, — слабых, везде обижают. Приходится давать сдачи заранее. Ну, ты меня понял.

Он не понял, но голос мой прозвучал с долей угрозы, не так уж отчетливо, но заметно, а слабый я или не слабый, но выше его на полголовы, шире в плечах, и сала на мне меньше, а у него не только на боках.

— Да ладно, — ответил он неуверенно, — носи, как тебе удобнее. Я тоже, как и ты, угнетенный.

— Весь мир насилья мы разрушим, — сказал я значительно, — ну а потом мы наш, мы новый мир построим! Кто был ничем, тот станет всем…

Его глаза вспыхнули неистовым восторгом, словно я сам принц Роммельс, глава мятежного войска, а я повернулся и пошел уверенными шагами — так дворня не ходит, у них и походка дворняжье мелкая и семенящая.

Не знаю, кто завел обычай, чтобы в самую жару сползать в людскую и спать, тоже мне испанскую фиесту устроили, но когда я вошел, половина слуг уже похрапывала, кто-то еще устраивался, энергично взбивая набитую сеном подушку, только у Карнара сна ни в одном глазу, лежит на своем месте, закинув руки за голову, но сразу же повернулся в мою сторону.

— Работой колдун не мучает?

— Нет, — ответил я. — Все терпимо.

— Все равно ложись и спи, — посоветовал он. — К колдуну тоже надо пораньше… Кстати, а чего ты там за сараем руками размахивал?

Я опешил:

— За сараем? Я?

— Ну да, — подтвердил он. — Как будто с кем-то разговариваешь, но на самом деле там никого, я же видел!

Я пробормотал:

— Да так… понимаешь… когда приходит озарение… долго не понимаешь, дурь это или озарение… вот и споришь сам с собой… Ругаешься, обзываешь, а то и вдаришь…

Он хохотнул, покрутил головой:

— Не хотел бы я стать агельцером. Так и рехнуться можно!

— Можно, — сказал я серьезно, — я уже и есть рехнутый.

— Это заметно, — сказал он серьезно, — но ты все равно спи. Рехнутым сон тоже вроде бы нужен. Может быть, даже больше, чем пока не рехнутым. Колдун тебя, говоришь, не хватится?

— К сожалению, — ответил я. — Даже не представляю, как стать для него заметным.

Он кивнул, медленно закрыл глаза. Я прикидывал, что вот уже двое, Анна и Фицрой, сказали, что Рундельштотту требуется синяя травка с горы Звездная. Наверное, нужна позарез, если кликнул клич. Надо успеть первым, пока не опередили.

Только без Фицроя, с ним что-то непонятное. И про мраморный ветер говорит так, словно я должен знать, что это, и слишком часто оказывается в нужное время в нужном месте.

Карнар спит или делает вид, что спит, но теперь это неважно, я тихонько поднялся и вышел, прихватив с собой посох и промасленную тряпку для факела…

Из дворца выбирался долго, это же дома, конюшни, псарни, сад, аллеи, снова сад, искусственные ручьи, наконец, ограда, деловитая охрана, но выпустили без вопросов.

Через город я продвигался, стараясь не привлекать к себе внимание, головой по сторонам не вертел, но все равно насмотрелся…

Срезая дорогу к городским воротам, пошел через базар, хозяин первой же лавки крикнул радостно:

— Достопочтимый глерд!.. Любые товары почти даром!

Я пробурчал:

— На мне написано, что я глерд?

Он широко заулыбался:

— Почти. Простые люди ходят без охраны.

Я оглянулся, на приличной дистанции держатся трое мужиков, вид простецкий, морды простонародные, только в глазах блудливая дерзость и некая уверенность в своем превосходстве над остальными двуногими, что не сбились в стаи, потому уязвимы.

Предостерегающий холодок прокатился по телу. Я проговорил как можно безразличнее:

— А-а-а, что делать, работа у людев такая…

Он согласился:

— Да, все зарабатывают по-своему.

— Спасибо, — сказал я.

— За что? — спросил он невинно.

— За хорошие товары на прилавке, — сказал я. — Держи вот монету…

Я положил на прилавок серебряную, одну из полученных от Фицроя, повернулся и пошел, а он слабо вскрикнул за спиной, но так, понимаю, для приличия:

— Вы ничего не купили, глерд!

Я помахал рукой, не оборачиваясь. Пройдя несколько лавок, остановился еще у одной вроде бы посмотреть выложенное на прилавок барахло.

Они прошли мимо, но один встал рядом со мной, поковырялся в вещах, наморщился, посмотрел искоса, фыркнул и ушел вслед за своими друзьями.

Сердце бухает часто, кровь бросилась в голову. Некоторое время я тупо оставался на месте, стучит трусливенькая мыслишка насчет вернуться, но пересилил свое настоящее «я» и двинулся через базар.

Предупрежден, значит вооружен, на выходе я еще раз свернул, убедился, что прут следом, маскируются плохо, вообще не представляют, что это вообще нужно бы делать, здоровые тупые лбы…

Дальше уже двигался, разогревая себя гневом, мне и так хреновее некуда, а тут еще эти проклятые наймиты, да пропади оно все, но я, гуманитарий, помню о своих великих предках, именуемых гордо питекантропами, душа у меня все еще питекантропа, потому покажу питекантропьи зубы…

Вообще-то любой интеллигентик — питекантроп в душе, слишком мало прошло времени от питекантропья, чтобы отпитекантропили, так что питекантропили и еще долго питекантропить будем, пока нет, так что да, я — питекантроп, усиленный качалкой и высшим образованием.

И все-таки в груди холодно, страх щиплет нервы, а когда кончился город, затем быстро проскользнули под ногами луга с зеленой травкой, и я вломился в лес, вообще перешел на бег, затем сделал петлю, как трусливый заяц, вышел на распадок, по которому недавно пробежал, и залег в кустах.

Они показались скоро, уже не трое, а четверо, идут уверенно и нагло, переговариваются, а когда дорожка превратилась в лесную тропу, вынужденно пошли в затылок друг другу.

Передний остановился, присел, пощупал пальцами землю.

— Кир, — крикнул он, — отсюда он побежал… Почуял нас?

Самый крупный из них прорычал:

— Почуял — не почуял… какая разница? Догоним и прибьем. Раз взялись, надо выполнить.

Тот пробурчал:

— Да я что… Говорю, теперь и нам бежать придется.

Не дожидаясь ответа, он поднялся на ноги и сразу же перешел на бег трусцой.

Сволочь, мелькнула злая мысль. Догоним и прибьем… Несмотря на их демонстративно угрожающий вид, теперь вижу, парни простые, а по тому, как бегут, понятно, не воины, а набранные в селах лодыри, что работать не больно любят, а ищут, где бы у кого что отнять. Таких лучше держать на службе, иначе все равно пополнят ряды разбойников.

Выждав, когда мимо пробежит последний, я взвесил на ладони булыжник, метатель из меня неважный, но с двух шагов мало кто промахнется.

Камень вылетел беззвучно. Разбойник вздрогнул, донесся легкий хруст, будто проломилась яичная скорлупа. Ноги подкосились, опустился сперва на колени, тут же завалился лицом вниз.

Остальные так и продолжали трусить по тропке. Я тихо догнал, уже намерился шарахнуть дубиной в затылок следующего, как он спросил на бегу:

— Кир, а чего тебя соплежуем дразнят?

Мужик, что бежит впереди, гоготнул, я занес для удара дубинку, однако он, не дождавшись ответа, оглянулся.

Удар окованного бронзовыми кольцами края пришелся прямо в лоб, но я помнил, что лобная кость самая прочная, и постарался шарахнуть как можно сильнее.

Сухо треснуло, то ли лоб, то ли дубинка. Бегущий впереди парнишка обеспокоенно оглянулся. Я прыгнул вперед, оттолкнув с дороги обмякшее тело.

У парня глаза распахнулись во всю ширь, он открыл рот, я как держал дубинку обеими руками посредине, так и шарахнул, целясь слева в висок, но дурак уже завопил отчаянно, в смертном ужасе.

• Предыдущая
• 46/73
• Следующая