Беби из Голливуда - Дар Фредерик - Страница 1
- 1/31
- Следующая
Сан-Антонио
БЕБИ ИЗ ГОЛЛИВУДА
Если вас спросят: «Где жена?» — то вы, наверное, ответите: «Дома». А вы в этом уверены? Вот, например, Берюрье тоже был уверен, что его Берта проводит время со своим любовником — парикмахером из соседнего дома. Но оказалось, что работник шампуня и расчески так и не дождался мадам Б. Б. на рюмку чая. Пришлось испортить отпуск Сан-Антонио. Берю вырвал его прямо с концерта и, заливаясь слезами, умолял найти его нежную стокилограммовую птичку.
Впрочем, вскоре Берта объявилась сама. Оказалось, что ее монументальной особой прельстились два таинственных гражданина. Они похитили толстуху и несколько дней содержали ее в роскошном особняке, оказывая королевские почести. Мудрый Сан-А долго смеялся над этими выдумками. Пока не обнаружил в газете портрет жены американского дипломата. Она была как две капли воды похожа на жену Толстяка. Вот тут-то и началась эта история с похищением мировых знаменитостей, младенцев, а так же женщин преклонного возраста и веса.
Обнаружить похитителей было нелегко. Хотя бы потому, что Сан-А не мог рассчитывать на своего постоянного помощника. Берю совсем расклеился от нахлынувших супружеских чувств и обязанностей и позабыл об обязанностях полицейского. Доблестный комиссар вернул коллеге — жену, парикмахеру — любовницу, а полиции — честь.
А теперь посмотрите по сторонам. Ну, и где ваша дражайшая половина? Не волнуйтесь, она в соседней комнате. Читает Сан-Антонио.
Глава 1
Никогда еще Фелиция не была на подобном празднике. Уже несколько лет подряд я обещаю сводить ее на торжественный гала-концерт, посвященный ежегодной тусовке лучших полицейских сил двадцать второго округа. Между прочим, этот скромный бал включен как величайшее событие в жизнь парижского высшего общества.
И вот наконец мне удалось освободиться. Таким образом, обещания любимого и единственного сына воплотились в жизнь. Моя терпеливая маман сшила себе у портнихи специально для этого мероприятия замечательное платье, украшенное тройным отложным воротником и кружевным жабо, по сравнению с которым то, что носил мой приятель Луи XIV, выглядело бы блеклой и скучной отделкой на платье первого причастия.
Хотите верьте, хотите нет, но Фелиция даже пустила легкое облачко рисовой пудры на свой носик. И вообще как-то вся приосанилась и похорошела, а в качестве последнего штриха, соответствующего событию, навернула вокруг шеи бархатную ленту, что придало ее облику портретное сходство с графиней, правда, слегка в годах.
Короче говоря, великий день. Праздник разворачивается под крышей бывшего концертного зала и одновременно под непосредственным патронажем сына кузины старшего брата префекта полиции и при участии Станисласа Взбзднутека из польской дипломатической миссии, вице-адмирала Грот-Марселя де Каботажа и сэра Джона О. Блезлинга, вице-суперканцлера объединенного ордена Растянувшейся подвязки и Затянувшихся закулисных скандалов.
Следует отметить также присутствие первого заместителя второго командира полицейского управления двадцать второго округа, делегации роты саперов-пожарников торгового дома «Лафитт» (их девиз: «Без страха, но с упреком») специального разъездного корреспондента «Зеркала затухающей моды». Программа составлена сплошь из хитов сезона. Судите сами: открывает концерт густой концентрированный баритон младшего бригадира Закадриля с песенкой «Приди, легавый, приди, мой милый, и на меня скорей наручники надень!», а теперь хор коклюшных мальчиков из кружка невостребованных талантов «Салатная корзина» поет развеселую песенку «Попадись ко мне ты в руки, пожалеешь, что родился».
— У этих Крошек такой чистый голосок! — растроганно шепчет мне на ухо Фелиция.
Мы уже готовы прослушать второй куплет в исполнении светлых коклюшных душ, как вдруг громкоговоритель в зале начинает выкашливать: «Комиссара Сан-Антонио срочно вызывают в вестибюль!»
Замечательный сюрприз! Моя бедная маман чуть не удавилась своей бархатной лентой. Она смотрит на меня скорбным взглядом.
— Жди меня здесь! — раздраженно бормочу я. — Пойду посмотрю, что там стряслось.
Я поднимаюсь под восхищенными взглядами зрителей, а хор продолжает нестройно выводить полицейскую польку.
Быстро направляюсь через центральный проход к выходу (служащему одновременно и входом, если идти в обратном направлении) и вываливаюсь в помещение, которое не страдающие скромностью устроители назвали вестибюлем. В обычное время оно является местом стоянки кареты «скорой помощи» муниципальной больницы. Ангар украшен гирляндами искусственных цветов, а в глубине устроено что-то типа вешалки, где жены и дочери внештатных осведомителей рисуют номера на пальто гостей, а заодно разливают в бумажные стаканчики лимонад.
И кого же я вижу, как вы думаете? Своего друга и помощника Берюрье, из плоти и, соответственно, из крови. На Толстяка, горестно опершегося задом на ящик, без слез не взглянешь. Безразличная к безалкогольным напиткам физиономия приняла землистый оттенок. Он зарос щетиной, а губы, обрамляющие аппарат для прожевывания спагетти, белые как у мертвеца. Глаза в форме параллелограмма, челюсть отвисла… На нем жеваный, намокший от дождя костюм, а вместо рубашки старая пижама, надетая шиворот-навыворот, и по ярлыку можно судить, что она куплена в магазине «Самаритэн» до рождества Христова.
— Это ты оторвал меня от искусства? — строго вопрошаю я.
— Да, Сан-А.
— Что стряслось? Между прочим, я думал, ты гриппуешь. Тебя уже два дня нет на работе.
Он машинально теребит смятые поля своей видавшей виды шляпы.
— Я не болел, Сан-А… Только вот… у меня случилось несчастье…
Берю пытается что-то произнести, но из его глотки вырывается только шипение, как последний вздох израсходовавшего себя огнетушителя. Передо мной стоит конченый человек.
Бессильный, опустошенный… У него даже нет мочи выговорить «караул!». Мне его жалко. Я готов расплакаться крупными глицериновыми слезами. Что мне остается делать? Кладу руку ему на плечо, пытаясь успокоить.
— Ладно, перестань, Толстяк. Ты перенервничал?
— И не говори, Сан-А, — булькает он, пуская пузыри, — мне свет не мил! Все кончено…
— Поговорим об этом, когда ты будешь лежать в деревянном бушлате. Скажи-ка лучше, что там у тебя не заладилось?
— Исчезла моя жена, — замогильным голосом трубит Толстяк и, чтобы подчеркнуть горечь утраты, бьет себя в грудь так, что, попадись ему под руку североамериканский бизон, у несчастного реликтового животного обязательно отлетели бы рога.
И тут вместо жалости во мне вскипает сумасшедшая ярость. Между прочим, он испортил праздник не только мне, но, главное, Фелиции! Я бы еще мог понять причину этого безутешного нытья, если бы его гиппопотамиха откинула копыта. Но исчезла?! Уже тысячу раз любвеобильная мадам Берю наставляла рога своему тоже не слишком верному супругу. Последний в курсе и в течение многих лет стойко мирится со своим несчастьем!
— И ты приперся сюда, чтобы поставить меня в известность?
— Но пойми же, Сан-А, я умираю от беспокойства!
— Ах, бедный! Да она свалила со своим парикмахером! Вернется. Вот увидишь!
— Да нет же! Я вначале сам думал так же, что, вот, мол, она ушла к моему другу Альфреду… Она исчезла как раз в понедельник… В этот день все парикмахерские закрыты! Я, конечно, огорчился, но не настолько, чтобы бить тревогу. Мне оставалось только сидеть и ждать, пока она вернется! Однажды уже было так, пятнадцать лет назад, она ушла к проктологу по соседству… Ушла, но через два дня-то вернулась!
— Ну хорошо, а дальше что?
— Вот слушай! Сегодня после обеда вдруг звонок в дверь… Я подкинулся. Бегу открывать… И кого обнаруживаю? Могу спорить, не поверишь! Альфреда! Я было подумал про себя, что этот хмырь пришел извиниться и сообщить, что Берта возвращается в гнездо… Но черта с два! Он явился узнать, что случилось, потому как тоже не видел Берту с понедельника! Ты понял, Тонио? Моя кукушка пропала! Говорю тебе, пропала!
- 1/31
- Следующая