За Маркса - Альтюссер Луи - Страница 45

Именно эту ошибку делает Фейербах, а вслед за ним во время своего фейербахианского периода делает ее и Маркс: она не только служит питательной почвой для прописных истин распространенной сегодня идеологии потребления, но и заводит в опасные заблуждения и безнадежные теоретические тупики тех, кто становится пленниками «очевидностей» ее порою немалой энергии протеста. Критика, которая противопоставляет абстракцию, будто бы принадлежащую теории, науке, — конкретному, выдаваемому за само реальное, есть все еще идеологическая критика, поскольку она отрицает реальность научной практики, значимость ее абстракций и в конечном счете реальность того теоретического «конкретного», которое является знанием. Стремясь быть «конкретной», стремясь к «конкретному», эта концепция стремится быть истинной концепцией, она, таким образом, стремится быть знанием: но начинает она с того, что отрицает реальность именно той практики, которая производит знание! Она остается в пределах той идеологии, которую она, по собственному заявлению, «переворачивает», т. е. не в пределах абстракции как таковой, но в пределах определенной идеологической абстракции[90].

Именно это необходимо понять для того, чтобы наконец увидеть, что в недрах процесса познания «абстрактная» всеобщность, с которой начинается процесс, и «конкретная» всеобщность, которой он завершается, т. е. Всеобщность I и Всеобщность III, по сути своей не являются одной и той же всеобщностью, и что вследствие этого «видимость» гегелевской концепции самопорождения понятия, «диалектического» движения, посредством которого абстрактное всеобщее производит себя в качестве конкретного, покоится на смешении видов «абстракции», «всеобщности», которые действуют в теоретической практике. Таким образом, когда Гегель, по словам Маркса[91], «понимает реальное как результат себя в себе синтезирующего, в себя углубляющегося и из самого себя развивающегося мышления», он производит два смешения:

1. Прежде всего, он принимает работу по производству научного знания за «процесс порождения самого конкретного (реального)». Но Гегель только потому становится жертвой этой «иллюзии», что он производит второе смешение:

2. Он принимает всеобщее понятие, которое фигурирует в начале процесса познания (пример: понятие самой всеобщности, понятие «бытия» в «Логике») за сущность и движущий принцип этого процесса, за «саморазвивающееся понятие»; он принимает Всеобщность I, которую теоретическая практика преобразует в знание (Всеобщность III), за сущность и движущий принцип самого процесса преобразования! Подобно этому, используя сравнение, оправданно заимствованное из другой практики[92], можно было бы сказать, что уголь посредством своего диалектического движения производит паровую машину, фабрики и всю ту необычайную техническую, механическую, физическую, химическую, электрическую и т. п. аппаратуру, которая делает возможными сегодня его добычу и бесчисленные способы использования! Таким образом, Гегель только потому становится жертвой этой «иллюзии», что он навязывает реальности теоретической практики идеологическую концепцию всеобщего, его функции и его смысла. Между тем в диалектике практики абстрактная всеобщность начала (Всеобщность I), т. е. обрабатываемая всеобщность, не тождественна ни той всеобщности, которая производит работу (Всеобщности II), ни уж тем более специфицированной всеобщности (Всеобщности III), продукту этого труда, т. е. знанию («теоретическому конкретному»). Всеобщность II (которая производит работу) ни в коем случае не является простым развитием, переходом (сколь угодно сложным) от в-себе к для — себя Всеобщности I (которая обрабатывается); поскольку Всеобщность II есть «теория» рассматриваемой науки, и в качестве таковой — результат целого процесса (истории науки, начинающейся с ее обоснования), который является процессом реальных преобразований в строгом смысле слова, т. е. процессом, который выступает не в форме простого развития (согласно гегелевской модели: развитие от в-себе к для — себя), но в форме мутаций и реструктураций, вызывающих реальные качественные дисконтинуальности. Поэтому когда Всеобщность II обрабатывает Всеобщность I, она никогда не обрабатывает саму себя, ни тогда, когда закладываются основы науки, ни в ходе ее дальнейшей истории. Именно по этой причине Всеобщность I всегда покидает процесс труда реально преобразованной. Даже если у нее сохраняется общая «форма» всеобщности, то для нас эта форма не несет с собой никакой информации: поскольку она стала совершенно другой всеобщностью — не идеологической всеобщностью, и не всеобщностью, принадлежащей некой прошлой стадии истории науки, но новой, качественно специфицированной научной всеобщностью, причем во всех случаях.

Эту реальность теоретической практики, эту конкретную диалектику теоретической практики, а именно качественную дисконтинуальность, появляющуюся или возникающую между различными Всеобщностями (I, II, III) в континуальности процесса производства знаний, — Гегель отрицает или, скорее, не мыслит, и если ему случается ее помыслить, то он превращает ее в феномен, проявление другой реальности, существенной для него, но целиком и полностью идеологической, а именно движения Идеи. Именно это движение он проектирует на реальность научного труда, для того чтобы в конце концов понять единство процесса движения от абстрактного к конкретному в качестве самопорождения понятия, т. е. в качестве простого (и проходящего различные формы отчуждения) развития изначального в-себе в становлении его результата, который является всего лишь его собственным началом. Тем самым Гегель не замечает (méconnaît) реальные различия и реальные качественные преобразования, существенные дисконтинуальности, которые конституируют сам процесс теоретической практики. Он навязывает им идеологическую модель, модель развития некоего простого внутреннего (intériorité). А это значит, что Гегель, по сути, утверждает, что идеологическая всеобщность, которую он им навязывает, есть единственная конститутивная сущность трех типов всеобщности — I, И, III, — задействованных в теоретической практике.

Только теперь начинает становиться ясным во всех своих импликациях глубинный смысл марксистской критики Гегеля. Основной порок Гегеля связан не только со «спекулятивной» иллюзией. Эта спекулятивная иллюзия, разоблаченная уже Фейербахом, состоит в отождествлении мысли и бытия, процесса мышления и процесса бытия, «помысленного» конкретного и «реального» конкретного. В этом по преимуществу и заключается спекулятивный грех: грех абстракции, которая переворачивает порядок вещей и выдает процесс самопорождения (абстрактного) понятия за процесс самопорождения (конкретного) реального. Маркс с чрезвычайной ясностью показывает это в «Святом семействе»[93], где мы видим, как абстракция плода в спекулятивной гегелевской философии посредством своего собственного движения самоопределяющего самопорождения производит грушу, виноград и сливу… Возможно, Фейербах разъяснил и подверг эту модель критике даже с большим успехом, когда в 1839 г. представил свой замечательный анализ гегелевского «конкретного всеобщего». Таким образом, кажется, будто имеется неудачное использование абстракции (идеалистическое, спекулятивное), которое как на свою противоположность указывает на ее удачное (материалистическое) использование. Мы все отлично понимаем: все очень просто и ясно! И готовимся к тому, чтобы с помощью освобождающего «переворачивания» вновь привести вещи, т. е. абстракцию, в порядок — поскольку ведь конечно же не (всеобщее) понятие плода посредством своего саморазвития порождает (конкретные) плоды, но совсем наоборот, (конкретные) плоды порождают (абстрактное) понятие плода. Все согласны?

Нет, ни в коем случае мы не можем с этим согласиться; мы не можем согласиться и принять идеологические заблуждения, которые играют свою роль в этом «переворачивании» и позволяют говорить о нем. Строгость имеется в этом переворачивании только при том условии, что мы принимаем как предпосылку одно фундаментальное идеологическое заблуждение, то самое, которое должен был отбросить и Маркс, когда он перестал быть фейербахианцем или ссылаться на вокабуляр Фейербаха, когда он сознательно отказался от эмпиристской идеологии, которая позволяла считать, будто научное понятие производится точно так же, как общее понятие плода, производится посредством абстракции, оперирующей с конкретными плодами. Когда во «Введении» Маркс говорит, что всякий процесс научного познания начинается с абстрактного, со всеобщности, а не с конкретных реальностей, он свидетельствует о том, что он действительно порвал с идеологией и с разоблачением простой спекулятивной абстракции, т. е. с ее предпосылками. Когда Маркс заявляет, что материал науки всегда существует в форме данной всеобщности (Всеобщности I), он в этом тезисе, который прост как факт, предлагает нам новую модель, которая ничем не связана с эмпиристской моделью производства понятия с помощью удачной абстракции, той, которая исходит из конкретных плодов и выявляет их сущность, «абстрагируясь от их индивидуальности». Впрочем, это ясно в том случае, когда мы имеем дело с научным трудом: он исходит не из «конкретных тем», но из Всеобщностей I. Но верно ли это тогда, когда мы имеем дело с самой этой Всеобщностью II Разве не имеется некоего предварительного уровня знания, произведенного именно с помощью той удачной абстракции, которую гегелевская спекуляция всего лишь неудачно использовала? К несчастью, этот тезис не является органической составной частью диалектического материализма, но он является составной частью эмпиристской и сенсуалистической идеологии. Это тот тезис, который отвергает Маркс, когда он осуждает Фейербаха за то, что тот постиг «чувственное в форме объекта», т. е. в форме созерцания, лишенного связи с практикой. Всеобщность I, например понятие «плода», является не продуктом «абстрагирующей операции», совершаемой неким «субъектом» (сознанием или тем мифическим субъектом, который называют «практикой»), — но результатом сложного процесса переработки, в котором всегда участвуют несколько отличных друг от друга конкретных практик, находящихся на различных уровнях, практик эмпирических, технических и идеологических. (Если вернуться к нашему рудиментарному примеру, понятию плода, то можно сказать, что оно само в своих истоках является продуктом отличных друг от друга практик, практик питания, сельскохозяйственного производства, даже магических, религиозных и идеологических практик.) И пока познание не порвало с идеологией, всякая Всеобщность I остается отмеченной печатью идеологии, которая является одной из фундаментальных практик, имеющих существенное значение для существования социального целого. Акт абстрагирования, который должен извлечь из конкретных индивидов их чистую сущность, есть идеологический миф. Всеобщность I по самой своей сущности не соответствует сущности объектов, из которых абстрагирование должно ее извлечь. И как раз это несоответствие раскрывает и снимает теоретическая практика, когда она преобразует Всеобщность I во Всеобщность III. Таким образом, сама Всеобщность I является несовместимой с моделью эмпиристской идеологии, предполагаемой «переворачиванием».