Роковые решения вермахта - Цейтцлер Курт - Страница 47

• Предыдущая
• 47/74
• Следующая

Я поговорил с Хюбе перед тем, как он был принят Гитлером. Хюбе спросил меня, можно ли говорить верховному главнокомандующему правду. Как я понял, он слышал, что Гитлеру нельзя говорить о действительных фактах. Я заверил его, что это не так, хотя тот, кто говорил правду, действительно часто вызывал у него гнев и поэтому мог впасть в немилость. А на этот риск немногие решались. Я сказал Хюбе, что он не только может, но обязан говорить Гитлеру правду.

Встретив Хюбе своим обычным длинным монологом, Гитлер постарался склонить его на свою сторону. Он сказал, что знает о тяжёлых условиях в крепости, а также о том, , что снабжение по воздуху пока не совсем эффективно. Однако, продолжал он, меры приняты, и вскоре положение значительно улучшится. Гитлер говорил долго, пытаясь заранее лишить Хюбе тех аргументов, которые он мог выставить. Когда, наконец, Хюбе разрешено было говорить, он с предельной ясностью нарисовал печальную картину действительного положения окружённых войск. Я не преувеличу, если скажу, что он буквально умолял Гитлера спасти сталинградскую армию.

Но Гитлер оставался непреклонным. Когда Хюбе понял, что обстоятельное описание обстановки не произвело на диктатора никакого впечатления, он вышел из себя. Хюбе был откровенным человеком и сказал прямо: «Снабжение по воздуху провалилось. Ведь кто-то виновен же в этом. Мой фюрер, почему вы не казните одного из генералов ВВС? До сих пор за ошибки расстреливали только армейских генералов. Пришло время выписать дозу этого лекарства и нашим авиационным коллегам».

Для Гитлера это было слишком. Позже мне довелось слышать, как он говорил Герингу: «Хюбе спросил меня, почему я не расстрелял какого-нибудь авиационного генерала. Вот с какими вещами приходится мне мириться». Разговор с Хюбе Гитлер закончил словами: «Я располагаю точной информацией о крепости и её трудностях. К тому же едва ли найдётся человек, который с большей настойчивостью выступал бы в защиту сталинградской армии, чем мой начальник штаба».

Итак, визит Хюбе ничего не дал, кроме повторения обычных заверений. Единственным результатом посещения генералом Хюбе Гитлера явилось создание специального штаба ВВС под руководством фельдмаршала Мильха для воздушного снабжения сталинградской армии. Но положение уже нельзя было выправить, и не только потому, что новые меры были приняты слишком поздно. Дело в том, что снабжение целой армии зимой, как и предсказывали многие авиационные офицеры, оказалось не по плечу немецким военно-воздушным силам.

1942 год подходил к концу. В сводках верховного командования сообщалось, что наши войска в районе Сталинграда предпринимают ожесточённые атаки, но на самом деле обстановка с каждым днём становилась все менее благоприятной. Группа армий «Дон» оказалась не в состоянии отразить натиск русских и теперь откатывалась назад. 4-я танковая армия не смогла удержать рубеж, на который она вышла 21 декабря, и расстояние между передовыми отрядами 4-й и 6-й армий опять увеличилось до ста с лишним километров. Северо-западнее Сталинграда русские расширили фронт своего зимнего наступления. Они атаковали и разгромили итальянскую армию, удерживавшую участок фронта между румынами и венграми. Теперь опасность нависла над венгерскими войсками. Такой ход событий усилил отчаянное положение группы армий «А», действовавшей на Кавказе.

Обстановка в самой «крепости» серьёзно ухудшилась, хотя русские ещё не начали решительного наступления. Пресловутый «воздушный мост» работал плохо, и нехватка предметов снабжения ощущалась все острее.

Рационы войск стали настолько мизерными, что продержаться на них сколько-нибудь долго люди не могли. Мало того, неизбежно было новое уменьшение суточного пайка. Провал наступления 4-й танковой армии деморализовал как командиров, так и войска внутри Сталинградского котла. Их разочарование было тем сильнее, что они верили в возможность скорого деблокирования. Я не берусь описывать обстановку в районе окружения — о ней могут рассказать лишь те немногие из участников событий, кому посчастливилось остаться в живых.

Я следил за тем, чтобы Гитлера информировали достаточно полно и правдиво, не умалчивая о недостатках. Мне казалось, что он совершенно безразлично относился к неумолимо надвигавшейся катастрофе. Внешне он придерживался прежнего мнения, считая, что решение удерживать Сталинград при данных обстоятельствах было правильным. Чтобы оправдать себя, он выдвигал теперь следующие причины. Удерживая Сталинград, 6-я армия приковывает к себе крупные силы русских, поэтому противник не может проводить крупные операции в другом месте, а мы получаем возможность создать прочную линию фронта. На эти доводы я ответил так: «Если русские будут проводить свои операции правильно, — а у меня есть все основания полагать, что они будут действовать именно так, — то для окружения сталинградской армии они оставят минимальное количество дивизий. Они не станут штурмовать крепость в ближайшее время, а бросят свои основные силы для наступления в западном направлении. Наши солдаты в Сталинграде вынуждены будут смириться со своей судьбой, даже не вступая в бой, и попадут в руки противника так же просто, как спелые фрукты падают с деревьев на землю».

Позднее мои предсказания сбылись. Но Гитлер продолжал ободрять окружённые войска даже после провала наступления 4-й танковой армии. Он обратился к ним с новогодним приказом, в котором говорилось: «Я даю слово, что для вашего освобождения будет сделано всё возможное». Этот приказ был написан лично Гитлером, и старший адъютант фюрера принёс его мне для отправки в 6-ю армию. Я отказался это сделать, так как не имел ни малейшего желания посылать приказ, содержание которого было явно неосуществимо. Старший адъютант заявил, что Гитлер настоятельно требовал отправки приказа и что о моём неповиновении он вынужден будет доложить Гитлеру. Но никакие последствия не могли заставить меня согласиться с Гитлером, и в конце концов приказ был послан в Сталинград через другие каналы. Между прочим, Гитлер не привлёк меня к ответу и ни разу не напомнил об этом случае.

Примерно с середины декабря стала надвигаться другая катастрофа, подобная сталинградской. Так как она имеет прямое отношение к Сталинграду, я скажу о ней несколько слов. Речь идёт о судьбе немецких войск на Кавказе. На самом южном участке Восточного фронта наше летнее наступление уже давно приостановилось. Некоторое время продолжались местные атаки наших войск, но в конце концов немецкое командование вынуждено было отдать приказ о переходе к обороне на всём этом участке фронта. Теперь, в результате успешного русского зимнего наступления западнее и южнее Сталинграда, возникла угроза всему кавказскому фронту. В начале декабря я старался обратить внимание Гитлера на возраставшую опасность в этом районе, но он отказался сделать выводы из сложившейся там обстановки. Декабрьское наступление русских западнее Сталинграда, а затем провал наступления 4-й танковой армии поставили группу армий «А» на Кавказе в крайне опасное положение.

Нетрудно было понять, что если русские продолжат наступление, то вскоре они достигнут Ростова, а в случае захвата ими Ростова всей группе армий «А» грозит неминуемая опасность окружения. Следовало принять необходимые меры предосторожности, поэтому я договорился со штабом группы армий «А» о разработке подробного плана отхода двух армий — 17-й полевой и 1-й танковой, Всё это было сделано без ведома Гитлера. Если бы он узнал об этом, я мог бы поплатиться жизнью. Я хотел провести такую подготовку, чтобы, получив приказ об отходе, обе эти армии были в состоянии немедленно выполнить его. В то время во многом можно было усомниться, но в одном я был совершенно уверен, если Гитлер когда-нибудь отдаст приказ об отходе группы армий «А», то он сделает это лишь в самый последний момент. Поэтому каждая минута была на счету, и малейшее промедление в связи с разработкой плана могло решить судьбу кавказской группы армий.

• Предыдущая
• 47/74
• Следующая