Око силы. Четвертая трилогия (СИ) - Валентинов Андрей - Страница 38

Кажется, археолог не сразу нашелся, что ответить.

– Ну и работа у вас! – наконец, проговорил он. – Насчет Лувра было бы интересно. В свое время некий Гохман продал тамошним знатокам тиару скифского царя Сайтаферна работы наших одесских ювелиров. Шум был изрядный. Так что не удивлюсь… Но я другом. Про ваше ведомство ходят ужасные слухи. Допускаю, что очень многое из этого – правда. И не потому, что большевики как-то по-особенному плохи. Контрразведка всегда была организацией весьма и весьма специфической. Но вы же реалисты! Разве может сыщик рассчитывать в своей работе на какого-нибудь домового или кабиаса? Скажу больше. У вас принято для построения вашей Всемирной Коммуны вызывать, к примеру, джинна? Я не шучу, Леонид Семенович. Что скажете?

На этот раз пришлось крепко задуматься старшему оперуполномоченному.

– Не слышал о таком, – наконец, рассудил он. – У нас, напротив, приказ был всех этих спиритов и прочих хиромантов-гадалок под контроль брать и сокращать по возможности. Не только из-за социальной вредности. Насчет контрразведки не знаю, а вот жулики и даже шпионы среди этих ворожбитов попадают через одного. А по поводу джинна… Я в феврале 1917-го мальчишкой еще был, но помню, как в хлебных очередях бабы мерзли, как по мужьям-фронтовикам выли. И как солдатики из питерского гарнизона на войну идти не хотели, смерти от германца боялись. Зачем джинна тревожить?

– Вот и мне так казалось.

Легкий шум в темноте. Шаги по камере. Яркий глаз-огонек.

– За что меня арестовали, к чему хотели принудить, в данном случае не так и важно. Допустим, я знал некоего человека – или ваши сослуживцы думали, что знал. Дальше – типичная интеллигентщина. Не скажу, не назову, не помню… Били, хотя и не до полусмерти, пить не давали, болтунов в камеру подсаживали. Я совершенно не удивлялся – народовольцы в своих мемуарах рассказывали вещи и пострашнее. Но вот однажды меня вызвали не к следователю, а некоему важному лицу. Фамилию и все прочее не называли, однако помощник обратился к нему по имени-отчеству. Скорее всего, он «Иванович». Внешность не слишком приметная, но попробую… Худой, уши слегка оттопырены, нос длинный, нижняя губа самая обычная, верхняя очень тонкая. Неглупые глаза, очень чистая русская речь. Но не петербуржец, не москвич – южанин.

– Интеллигентщина, говорите? – не выдержал Леонид. – Да вам бы, Александр Александрович, в сыскное!

– Узнали? – красный огонек замер.

– Я же в Питере служил, – самым естественным тоном пояснил бывший чекист. – У нас там свое начальство, а это – столичные. Просто очень уж удачный портрет вышел, хоть сейчас в розыск.

И на этот раз он лгал «форматно», без всякого изыска, но рядом не было Блюмкина.

– Вначале сей Иванович принялся сокрушаться о моей горькой доле. Лучше бы, конечно, он этого не делал, сразу «Сон Попова» вспомнился. Не читывали, Леонид Семенович? Очень советую. Там представитель вашей профессии лихо разделывает одного бедолагу.

– О юноша! – он продолжал, вздыхая

(Попову было с лишком сорок лет), —

Моя душа для вашей не чужая!

Я в те года, когда мы ездим в свет,

Знал вашу мать. Она была святая!

Таких, увы! теперь уж боле нет!

Когда б она досель была к вам близко,

Вы б не упали нравственно так низко!

– Это где Попов штаны забыл надеть, когда к министру поехал? – вспомнил Леонид. – Мы эту вещь в типографии набирали. «Чтец-декламатор для народных домов», по 15 копеек экземпляр.

– Ну, вот-с. Столь близкого знакомства у нас не обнаружилось, однако сей Иванович внезапно упомянул некоего Мокиевского. Мы с этим господином действительно встречались, и данный факт я признал. Но затем чекист меня удивил. Он поинтересовался, ведомы ли мне, «великие», как он изволил выразиться, способности данной личности. Тут я, признаться, прикусил язык. Мокиевский – известный чудак. Вообразил себя медиумом и чуть ли не прорицателем, проводил столоверчения, дух Калиостро вызывал. Я до сих пор уверен, что все сие требовалось, дабы завоевать сердце одной дамы. Посему ответил я весьма неопределенно, мол, человек хороший, да не всеми понятый. Ух, вы бы видели, что началось!

Красный огонек погас и почти сразу же вспыхнул вновь.

– Вторая подряд, это уже определенно сверх нормы… Чуть ли не целый час Иванович пел осанну господину Мокиевскому, только что с Христом не сравнивал. Ясновидец, пророк, новый Нострадамус… А потом заявил, что научно-техническая отсталость бывшей Российской империи представляет угрозу для Мировой революции. Быстро догнать Запад невозможно, поразить на поле боя – проблематично. Посему единственный способ одержать победу – это овладеть магическими и прочими нематериальными методиками. С их помощью и надлежит сокрушать всемирный империализм. А поскольку господин Мокиевский меня знает и даже рекомендует, мне, столь виноватому перед властью рабочих и крестьян, предоставляет уникальный шанс сохранить голову на плечах – завербоваться в красные маги. Как вам?

– Никак, – на этот раз совершенно искренне ответил Леонид. – Один из рекомендуемых приемчиков при работе с «бывшими». Начал он с магии, а под конец наверняка поинтересовался, где вы храните ручной пулемет. Угадал?

В темноте рассмеялись.

– Не совсем. Пулемет я бы отдал, голова дороже. Но вы правы, кончилось все ясным и конкретным предложением, причем вполне земным и материальным. Помните я рассказывал про путешествие с капитаном Корниловым? Оно-то мне и аукнулось. Я ответил «нет» – и получил возможность свести знакомство с вами. Ну, не буду более надоедать. Спокойной ночи!..

Леонид ответил, прилег на жесткие нары, закинул руки за голову. Как всему привыкаешь! Вчера расстрела ждали, а теперь «спокойной ночи». Самому спать не хотелось. Там, под темной пеленой, его ждало беспощадное горячее солнце, гремящее железо под ногами, враги за спиной, пули-шершни над ухом. Лучше уж здесь, в милосердной темноте. У Александра Александровича нервы определенно покрепче.

Бывший чекист усмехнулся. Все-таки интеллигент! Был бы приказ, точно разговорил бы седого. Обо всем выведал, все тайны бы раскрыл. Только зачем? Чужая работенка, да еще и паскудная. Леонид прислушался. Сосед дышал тихо и ровно. Спит – или притворяться мастер. Оно вроде сейчас и без нужды…

Старший уполномоченный замер. Минутку! Что-то он пропустил, не обратил внимания… Леонид быстро перебрал в уме главные узелки разговора. Все правильно, все умнó… Стой!

Седой археолог второй раз подряд отрекался от домовых, кабиасов и прочих джиннов, причем без всякого на то повода. Прямо-таки убежденный материалист похлеще всякого Фейербаха. Добро б еще он, Пантёлкин, соседа по камере на спиритический сеанс приглашал! Зачем убеждать убежденного? Нет, Александр Александрович, правильно вас следователь не отпустил, непростой вы человек, с хитрым двойным донышком! Красные маги, значит?

* * *

На этот раз Гипнос, языческий божок сновидений, был добр к чекисту-смертнику. Когда Леонид все-таки забылся, ему не довелось бежать по гремящей железом крыше. Он увидел комиссара батальона Сеню Гаврикова – при полной форме, при оружии, с орденом, еще не сданным в особый отдел. Они только что познакомились, только что получили приказ.

– Бандитов, значит, изображать будем? – лицо комиссара морщится, темнеет. – Понимаю, что нужно, что для пользы дела… Все понимаю! У нас на Южном фронте случай был. В городишке одном, название уже не упомню, настроение вражеские зафиксировали. А беляки уже совсем рядом, в двадцати верстах. Наш полковой чекист собрал отряд, переодел деникинцами и в город въехал чуть ли не на белом коне. Вся чистая публика, понятно, набежала с цветочками, хлеб-соль преподнесли. Устроили бал и, как говорится, средь шумного бала случайно… Никого не пощадили, даже девчонок-гимназисток. На следующий день чекисту – благодарность, а наутро, после того, как благодарность обмыли, нашли его аккурат на ближайшей осине с вожжами на горле. То ли сам сделался, то ли кому другому мысль светлая пришла…