Писатели Востока — лауреаты Нобелевской премии - Серебряный Сергей Дмитриевич - Страница 31

Идейные и образные переклички с Достоевским видны и в романе «Перепела и осень» (в русском переводе — «Осенние перепела») (1962)[71]. История скитаний и мучений героя, аристократа Исы ад-Даббага (Иса — арабская форма имени Иисус), которого революция лишила высокого положения и всех привилегий, наводит на мысль о князе Льве Николаевиче Мышкине как литературном прототипе. К тому же Иса внутренне честен, принципиален и бескорыстен, он не хочет подлаживаться к новой власти и, потеряв положение государственного чиновника, перейдя в разряд бесприютных скитальцев, легко расстается с привычками и психологией аристократа, словно иллюстрируя слова, сказанные Порфирием Петровичем Родиону Раскольникову: «Ну что ж, что вы в другой разряд людей перейдете? Не комфорта же жалеть вам-то с вашим-то сердцем?». Проведя своего героя через череду испытаний, автор дает ему надежду на возрождение к новой жизни. Искренний патриот своей страны и бывший вафдист, Иса примиряется с революцией, когда убеждается, что те национально-патриотические цели, которым он служил, ею реализованы — Египет стал независимым.

Автор оставляет своего героя на пороге его новой жизни (в тени памятника Сааду Заглулу), исполненным желания заняться делом, найти себе «идею, достойную того, чтобы посвятить ей жизнь».

А в следующем романе «Путь» (1964)[72] Махфуз предельно заостряет ситуацию выбора, перед которым оказывается его герой, молодой, красивый и чувственный Сабир, ищущий для себя «достоинства, свободы и благополучия» (ал-карама ва-л-хурриййа ва-с-салам). Образ Сабира аллегоричен, в нем воплощен дуализм человеческой природы, символика имен, топонимов, многих эпизодов романа с полудетективным сюжетом раскрывает его метафизический подтекст: Сабир — сын бога и распутницы. Отец наделил его силой и разумом, а от матери он унаследовал неповиновение разумному порядку вещей и неистребимую тягу к земным наслаждениям. Когда поиски отца (таинственного миллионера, странствующего по всем континентам земли и всюду имеющего детей) заканчиваются неудачей, Сабир отвергает для себя возможность зарабатывать деньги собственным трудом и после недолгих колебаний идет на преступление и убивает богатого («дряхлого и никчемного») старика, а потом — из страха разоблачения — и его жену, свою любовницу Кариму, и оказывается в тюрьме в ожидании виселицы. Мотивы двойного убийства, совершаемого Сабиром, те же, что и у Раскольникова, хотя психологически его образ глубоко не разработан, Сабир — персонаж не психологический, а идеологический, выражающий авторскую идею нравственной ответственности человека за свои поступки. Его последние слова: «Бесполезно рассчитывать на других. Пусть будет что будет» подтверждают дидактический смысл романа, которым Махфуз осуждает иждивенчество, привычку во всем полагаться на помощь свыше, призывая человека искать нравственный стержень в собственной душе и развивать заложенное в ней высокое начало, то есть ссылается на тот самый идеал «равного богу» человека, который был им сформулирован в «Сынах нашей улицы». В «Пути» Махфуз, по справедливому замечанию Махмуда Амина ал-Алима, «ни на миг не отказывается от своей проповеднической, агитаторской миссии»[73]. И слово писателя обращено ко всему обществу.

В романе «Нищий» (1965) Махфуз развивает и уточняет идею «Пути». История его героя, Омара ал-Хамзави, — в прошлом революционера, а ныне богатого адвоката, который вдруг утратил «смысл жизни» (в том числе и потому, что боится национализации своих капиталов) и поэтому пускается в разгул, швыряет деньги направо и налево, «словно хочет избавиться от мучительной опухоли богатства», а потом удаляется «в пустыню» и там тщетно ожидает «откровения», — подтверждает, что путь индивидуального «спасения» ведет в тупик, что долг человека — служить интересам всего общества. Провозглашенные в «Сынах нашей улицы» высшие ценности — разум, наука, труд — имеют смысл и значение, только будучи поставлены «на службу миллионам». Однако практическая сторона этого «служения» в романе остается непроясненной, а призывающий стать на этот путь коммунист Осман Халил вновь отправляется в тюрьму, откуда он лишь недавно вышел.

Обсуждение вопросов о «смысле жизни» и «служении обществу» продолжается и в романе «Болтовня на Ниле» (1966). Однако здесь они являются предметом насмешек в компании творческой интеллигенции, проводящей свободное время на поплавке-гашишекурильне, связанной с берегом «лишь канатами и тонкими мостками». Члены компании исповедуют модную теорию абсурдности жизни и равнодушны ко всему, что не касается их лично. Только общее «нечаянное преступление» (в наркотическом угаре они катаются на машине по ночным улицам Каира и сбивают случайного прохожего) заставляет всех участников происшествия всерьез испугаться за собственное будущее (что свидетельствует о ложности философии абсурда). Общие настроения интеллигенции характеризует реплика одного из персонажей: «Все пишут о социализме, а мечтает большинство из пишущих об обогащении да о ночных клубах». То, что реально происходит на берегу (во всей стране), становится известно лишь из подобных реплик, но оно, по словам положительной героини романа, «серьезной» журналистки Самары Бахгат, рождает у нее временами ощущение абсурдности существования. Самара сравнивает действительность с колесом обозрения в луна-парке, которое «то вздымает сидящих в нем вверх, то швыряет вниз… Нас несет вниз». И противопоставить этому можно, по мнению Самары, только «разум и волю».

Наконец, в последнем романе цикла «Пансион „Мирамар“» (1967)[74] Махфуз подытоживает результаты своих поисков пути египетского общества в завтрашний день. В александрийском пансионе «Мирамар» он сводит персонажей, представляющих различные общественно-политические силы Египта. Их характеры, нравственные принципы и общественные позиции раскрываются через отношение каждого к служанке Захре, красивой молодой крестьянке с сильным и независимым характером. События, происходящие в пансионе, излагаются и комментируются четырьмя рассказчиками[75]. Разница версий, поведение персонажей и сама композиция романа отражают расколотость общества, коррумпированность и беспринципность верхов, а главное, отсутствие реальной общественной силы, способной взять на себя роль лидера и успешно повести страну в будущее. Махфуз не находит для своей прекрасной героини ни одного преданного, готового искренне служить ей рыцаря, кроме бывшего журналиста, вафдиста и патриота восьмидесятилетнего Амера Вагди, слишком старого для того, чтобы играть какую-то активную роль. Амеру остается лишь надеяться на молодую энергию, тягу к знаниям и разум самой Захры (единственной крестьянки в творчестве Махфуза).

В цикле романов «Пути» Махфуз демонстрирует свободное владение различными повествовательными стилями и формами современного мирового романа. И создает собственный вариант идеологического, явно антиэкзистенциалистского (отвергающего представление о человеке как о сироте, «заброшенном в мир» по прихоти слепой случайности) романа, постулирует своего рода моральный кодекс нового египетского общества. Несмотря на господствующую в романах стихию драматических внутренних монологов, диалогов и споров, дидактичность авторской позиции дает себя знать и в высказываниях персонажей, и в построении сюжетов.

Вышедший накануне июньской «шестидневной войны» 1967 г. «Пансион „Мирамар“» после нее воспринимался многими египетскими критиками как роман-предвидение, как предупреждение о грозящей Египту катастрофе. Поражение в войне с Израилем, третьей арабо-израильской войне за прошедшие менее чем двадцать лет, стало огромным моральным потрясением для египтян.

Нагиб Махфуз в течение шести лет не пишет романов, а свое видение ситуации выражает в рассказах, передающих овладевшее им, по его словам, «чувство абсурдности происходящего»[76]. Первый такой «абсурдистский» рассказ «Под навесом» вызвал множество откликов и интерпретаций. Рассказы и хивариййи (одноактные пьесы-диалоги и рассказы), написанные в 1967–1972 гг. и составившие пять сборников, — особая линия в творчестве Махфуза. Их отличает аллегорическая образность, ослабление связей между миром реальным и миром художественным, абстрактность, умозрительность. Хивариййа, характерный для писателя в эти годы жанр — разновидность интеллектуальной прозы, философический диалог-спор, столкновение различных точек зрения, аргументов и контраргументов. В хивариййе-рассказе есть фабула, интрига, заставляющая читателя следить за ее развитием, но персонажи суть не что иное, как аллегории. От читателя требуется подобрать ключ к образному шифру, чтобы понять, о чем идет речь в рассказе. Мысль писателя изломана обилием доводов «про» и «контра», абстрактна и «нематериальна», уловить ее непросто. Вот лишь один пример.