В мире фантастики и приключений. Выпуск 3 - Варшавский Илья Иосифович - Страница 65

• Предыдущая
• 65/165
• Следующая

– Но почему же ты так долго намерен задержаться здесь?

– Ты знаешь почему, Эроя. Я пишу книгу, в которой пытаюсь изложить все то, чего достигли дильнейская наука и техника. Это мой подарок людям Земли. Я полюбил их, Эроя.

– За что?

– За то, что они люди, за то, что они переделывают мир и самих себя. Недавно я шел по улице. Навстречу мне шла молодая мать, впереди нее катился самокат, автоматическая коляска с ребенком. Я попросил эту незнакомую мне женщину остановить коляску, сказав, что мне хочется полюбоваться на ребенка. Она исполнила мою просьбу. Я взял ребенка на руки. Это была прелестная девочка. Звали ее Леночка. Она еще не умела говорить. Только лепетала. Слушая ее лепет, я держал ее на руках. Она трогала своими ручонками мне лицо, теребила волосы, мне казалось, что я держу в руках все человечество. Ребенок смеялся… И вдруг внезапная боль пронзила меня. Мне казалось, что я расстаюсь с человечеством, покидаю Землю с тем, чтобы уже никогда на нее не вернуться. Ты понимаешь это чувство, Эроя?

– Понимаю, Ларвеф. Тебе не хочется отсюда улетать. Тебе здесь хорошо.

– Это не то слово. Дело не в том, хорошо здесь мне или плохо. Мне везде было хорошо. Но ты права, мне не хочется улетать отсюда. Я полюбил Землю, свист земных птиц, запах земных ветвей… Я смотрю на все, что меня окружает, и не могу насмотреться… Понимаешь ли ты это, Эроя?

Она промолчала. Комочек вещества, хранитель информации, она умела только вспоминать прошлое, те утраченные и чужие переживания, которые отразились в ее искусственном и искусном устройстве. И не следовало мне спрашивать ее о том, чего она не знала и не могла знать.

Я потерял футляр. Как это могло случиться? Сам не знаю. Может быть, я оставил его на лесной поляне или на верхушке горы? Хватился я не сразу. Но когда до моего сознания дошел весь смысл того, что случилось, я впал в отчаяние. Теперь со мной не было Эрой, комочка вещества, включавшего в себя мир далекий и родной. Разумеется, я никому не сказал о своей потере. Я еще надеюсь найти этот футляр. Ежедневно я ухожу на поиски. Тоненькая ниточка, которая соединяла меня с прошлым, могла оборваться… Но я должен найти футляр, даже если мне придется искать год.

Прошла неделя, и я нашел его. Футляр лежал в траве. Я раскрыл футляр, вынул комочек вещества. Он был тут, на моей ладони. Осторожно я положил его на камень, осмотрелся, нет ли кого поблизости, потом позвал:

– Эроя, ты слышишь меня?

Молчание.

– Эроя! - повторил я громче. - Ты слышишь меня?

Снова молчание.

"Неужели испортилось устройство, - подумал я, - или, может, комочек вещества побывал в чужих нескромных руках?"

– Эроя! - крикнул я.

И вдруг я услышал, еще не веря себе и ничего не понимая:

– Это ты, Ларвеф? Здравствуй.

Комочек был рядом на камне, а голос доносился издалека, казалось с трудом преодолевая огромное отчуждающее нас пространство.

– Это ты, Ларвеф?

– Это я! Это я! - крикнул я, рванувшись к ней всем существом. - Это я!

И до меня донеслось издали еле слышное, как эхо:

– Это ты, Ларвеф? Где ты? Ты далеко от меня?

– Эроя!

– Ларвеф!

Я спешу закончить свой труд, свою книгу о Дильнее и дильнейцах для людей Земли. У меня есть основания торопиться. Во-первых, я получил известие от сурового командира космолета Хымокесана: корабль двигается к Земле и до встречи с дильнейцами осталось всего каких-нибудь полгода. Во-вторых, я чувствую, что память моя слабеет с каждым днем, но я не решаюсь обратиться к земным врачам. Почему? Может быть, потому, что земная медицина отстала от нашей на много столетий? Нет, не только из-за этого. Как я могу показаться врачу? Уже первый внимательный осмотр подскажет медику, что его пациент не человек. Как я смогу скрыть от специалиста те особенности моей морфологии и анатомии, которые не дает заметить одежда. Нет, мне нужно обождать еще год или полгода… А память слабеет, гигантская нечеловеческая память, хранящая факты трехсотлетней давности.

Я пытаюсь изложить теорию Тинея и чувствую свое бессилие. Факты и логические доводы ускользают. Странно, я отчетливо помню все события своего детства и юности и ловлю себя на том, что не могу вспомнить, как и когда я попал на Землю. Случись это со мной месяц назад, я вынул бы из футляра комочек чудесного вещества, Эрою, и попросил бы ее напомнить мне все, что я вдруг забыл. Но с комочком вещества случилось нечто непонятное. По-видимому, нежное и тонкое устройство, информационный внутренний мир, запись отсутствующей личности, подверглось изменениям. Причины мне неизвестны. Ведь я не знаю, отчего слабеет и моя память.

Голос Эрой доносится издали, как эхо, как вздох, как призыв, теряющийся в безмерном пространстве. Эроя в состоянии только откликнуться, напомнить о себе, но не в силах ничего сказать.

Действительно, когда же я попал на Землю? Иногда мне кажется, что это произошло очень давно.

Я спешу записать все, что знаю и помню о Дильнее, но времени у меня мало, обстоятельства торопят меня, и нужно рассказывать только самое главное.

Поставьте себя на мое место. Вообразите, что в вашем распоряжении считанные дни, а вам нужно рассказать самое главное о Земле тем, кто не имеет о ней никакого представления.

Самое главное, что жители Дильнеи, мои соотечественники и современники, находятся совсем в других отношениях с временем, чем земные люди. Известную французскую писательницу госпожу де Сталь, жившую в девятнадцатом веке, кто-то из ее знакомых спросил, как она относится к христианской идее бессмертия, то есть жизни на том свете. Госпожа де Сталь иронически улыбнулась и ответила:

– Если бы мне дали гарантию, что и на том свете я останусь госпожой де Сталь со своими привычками и вкусами, со своими поместьями и славой, я, возможно, заинтересовалась бы этой странной идеей.

Но кто мог дать ей такую гарантию? Во всяком случае не те, кто ее окружал.

Что же хотела сказать госпожа де Сталь? А то, что индивидуальность и христианская идея бессмертия стоят в логическом противоречии, нельзя сохранить личные свойства, соединившись с бесконечностью.

Но сейчас речь идет не об иллюзорном христианском бессмертии, а о бессмертии реальном, которое наука подарила нам, жителям Дильнеи.

Казалось бы, я бессмертен или почти бессмертен. Старость не угрожает мне, как и всем моим соотечественникам, Но память? В состоянии ли она носить в себе тысячелетний опыт - и не только исторический опыт поколений, но опыт индивидуальный, мой личный опыт, переживания моего "я"?

Я не смогу ответить на этот вопрос, особенно сейчас, когда память начинает изменять мне.

Я только что поймал себя на том, что не могу вспомнить, как на родном моем языке, языке моей юности и детства, звучит местоимение "ты"… я помню, как звучат слова "мы", "я", "вы", но слово "ты" не могу вспомнить. Я хожу из угла в угол и силюсь вспомнить. В памяти образовался провал.

Почему? Как могло это случиться? Мои тревожные размышления прерывает телефонный звонок. Я подхожу к телефону, снимаю трубку и говорю:

– Слушаю!

Ласковый женский голос спрашивает тихо:

– Это ты, Николай?

– Я…

– Говорит Вера. Что же ты не спускаешься вниз? Я же тебя жду, мы условились. Спускайся, милый.

– Сейчас! Жди. Я приду.

Пока лифт несет меня вниз, я шепчу те слова, которые помню, словно опасаюсь, что завтра я их забуду.

Вот и зал встреч.

В больших глазах Веры радость и благодарность.

– Ты еще здесь? - спрашивает она, словно не веря себе самой.

Мы усаживаемся в уголке. И она начинает рассказывать мне о моем прошлом.

Я слушаю и думаю про себя с тревогой. Она может рассказать мне то, чего не было со мной, ведь она принимает меня за другого. Но кто мне напомнит о том, что действительно было, кто напомнит о Дильнее, о подлинных фактах и событиях, которые я начинаю забывать?

Кто?

Из дневника астробиолога и писателя-фантаста Тунявского

• Предыдущая
• 65/165
• Следующая