Статьи разных лет - Багатурия Георгий Александрович - Страница 39

Возможно и несколько иное представление о различии между концепциями 1843 г. и 1844 г. Гражданское общество, указанным выше способом, может быть сведено к производственным отношениям. Производство, аналогичным образом, можно рассматривать как «процессирующее» (это выражение в другой связи Маркс употребляет в «Капитале») единство производительных сил и производственных отношений. В таком случае различие между гражданским обществом и производством, если отвлечься от момента движения (ибо первое есть состояние, а второе – движение), подобно различию между производственными отношениями и единством производительных сил и производственных отношений. Но так как производительные силы определяют производственные отношения, то переход Маркса от концепции 1843 г. к концепции 1844 г. есть все-таки переход к более полному и глубокому пониманию движущей силы развития всего общества в целом. Одним словом, и та, и другая интерпретации этого перехода во всяком случае едины в одном: концепция «Экономическо-философских рукописей» глубже, чем концепция рукописи «К критике гегелевской философии права».

Во-вторых, в 1843 г. Маркс понял гражданское общество как фактор, определяющий государство и право, т.е. политическую надстройку; в 1844 г. он уже установил, что производство определяет все другие стороны общества, в том числе и формы общественного сознания (религия, наука, искусство и т.д.).

Правда, один факт как будто противоречит такому пониманию. В «Святом семействе» Маркс указывает, что еще в «Deutsch-Französische Jahrbücher» «живучесть еврейской религии была объяснена практическими основами гражданского общества, находящими себе фантастическое отражение в еврейской религии… Доказано было, что задача преодоления еврейской сущности на самом деле есть задача упразднения еврейского духа гражданского общества, бесчеловечности современной жизненной практики»[226]. Обратимся к самому тексту статьи «К еврейскому вопросу», на которую ссылается Маркс. Там было сказано: «Религия для нас уже не причина мирской ограниченности, а лишь ее проявление. Поэтому мы объясняем религиозные путы свободных граждан государства их мирскими путами. Мы не утверждаем, что граждане государства должны покончить со своей религиозной ограниченностью, чтобы уничтожить свои мирские путы. Мы утверждаем, что они покончат со своей религиозной ограниченностью только тогда, когда уничтожат свои мирские путы»[227]. Как видим, здесь нет прямо выраженной мысли, что гражданское общество определяет религию или что религия есть фантастическое отражение практических основ гражданского общества. Мысль Маркса сформулирована здесь менее определенно, чем можно было бы судить на основании его собственного свидетельства. Так, уже в «Святом семействе», написанном всего через год после этой статьи, можно наблюдать определенное «ретроспективное смещение» в оценке степени ее зрелости. Но, даже если отвлечься от этого, пусть тонкого, различия, все-таки мысль о том, что гражданское общество определяет религию, и мысль о всеопределяющей роли производства – далеко не равноценны ни по глубине, ни по универсальности.

Таким образом, между уровнями 1843 г. и 1844 г. можно констатировать существенное различие. Если еще раз сопоставить понимание функциональной структуры общества, достигнутое Марксом в это время, с развитой концепцией 1859 г.: производительные силы – производственные отношения – политическая надстройка – формы общественного сознания, – то с высоты 1859 г. первые две концепции можно определить так. 1843 год: II звено определяет III звено. 1844 год: нерасчлененная совокупность I и II звеньев определяет совокупность III и IV звеньев.

К такой схематической интерпретации второй ступени в процессе становления материалистического понимания истории – эта ступень представлена «Экономическо-философскими рукописями 1844 года» – необходимо присоединить все те оговорки и уточнения, которые были изложены выше при анализе первой ступени, представленной рукописью 1843 г. «К критике гегелевской философии права». Но при всех возможных поправках, оговорках и уточнениях ясно одно: лето 1843 г. и лето 1844 г. – это две качественно различные стадии выработки материалистического понимания истории, и вторая стадия существенно отличается от первой и глубиной, и полнотой общей концепции. В 1844 г. Маркс достиг нового, более глубокого и полного понимания структуры общества.

С этим новым пониманием структуры общества в «Экономическо-философских рукописях» связан прямо или косвенно, частично как предпосылки, частично как следствия, целый ряд важнейших новых элементов складывающейся теории.

Маркс здесь по существу уже выясняет специфическое отличие человека от животного. Это существенное отличие он находит в производстве[228]. Рассматривая производство как практическое отношение человека к природе, Маркс в принципе уже вполне последовательно диалектически и материалистически разрешает проблему взаимодействия человека и природы[229]. Уже здесь Маркс развивает историческое понимание природы, которая во все большей мере становится продуктом человеческой деятельности. Ключевым моментом в решении этих проблем является диалектико-материалистический анализ труда (resp. производства).

В рукописях последовательно осуществляется принцип историзма. Как исторически возникшие и исторически преходящие рассматриваются отчуждение труда, частная собственность и т.д. Впрочем принцип историзма есть лишь форма проявления диалектического понимания истории, а это последнее было развито уже Гегелем[230]. В отличие от Гегеля, Маркс не только перенес этот принцип на материалистическую основу, перевел его в материалистическое понимание истории, но и развил его действительно последовательно, распространив его на современное ему буржуазное общество и капиталистический способ производства, а также и на понимание природы (правда, основной труд по решению этой последней задачи в ее полном объеме выпал на долю Энгельса, и притом в период после 1858 г., главным образом в десятилетие 1873 – 1883 гг.)[231]. В «Экономическо-философских рукописях» принцип историзма применительно к капиталистическому производству выступает уже прямо как теоретическая основа коммунизма.

Существенной составной частью материалистического понимания истории является теория классов и классовой борьбы. В этом отношении важно отметить, что понятие «классов гражданского общества», как мы уже видели выше, появляется у Маркса в его статье «К критике гегелевской философии права. Введение». В «Экономическо-философских рукописях» Маркс пользуется теорией классов в том виде, в каком она была представлена в труде А. Смита и в произведениях других экономистов, но с одной существенной поправкой – как и другие коммунисты, Маркс считает, что в будущем вместе с уничтожением частной собственности исчезнут и классы. Историзм – одно из главных отличий Маркса от буржуазных экономистов уже в это время. Вместе с тем первое, видимо, косвенное, знакомство с работами французских историков периода Реставрации и, главным образом, изучение политической экономии, оперировавшей понятием класса в экономическом смысле, очевидно, явилось одной из теоретических предпосылок для выработки специфически марксистской концепции о связи общественных классов с производством.

Классическая формулировка сущности, самое точное определение специфики марксистской теории классов и классовой борьбы содержится в известном письме Маркса Вейдемейеру 5 марта 1852 г. В этом же письме Маркс указывает на два теоретических источника или, точнее говоря, на два теоретических направления, которые предшествовали его собственной теории классов и классовой борьбы: одно представлено буржуазными историками, другое – буржуазными экономистами. Напомним это классическое место: