Сталин перед судом пигмеев - Емельянов Юрий Васильевич - Страница 18

В противовес главному теоретику «культурно-национальной автономии» австрийскому социал-демократу Отто Бауэру, утверждавшему, что «нация – это вся совокупность людей, связанных в общность характера на почве общности судьбы», Джугашвили предложил четыре признака нации: общность языка, общность территории, общность экономической жизни, общность психического склада, проявляющегося в общности культуры. «Только наличие всех признаков, взятых вместе, – подчеркивал Джугашвили, – дает нам нацию».

Хотя Джугашвили поддержал лозунг о праве нации на самоопределение вплоть до отделения и образования самостоятельного государства, он склонялся к тому, что наиболее приемлемой формой решения национального вопроса в России явилась бы «областная автономия». «Преимущество областной автономии, – писал Джугашвили, – состоит, прежде всего, в том, что при ней приходится иметь дело не с фикцией без территории, а с определенным населением, живущим на определенной территории… Она не межует людей по нациям, она не укрепляет национальных перегородок, – наоборот, она ломает эти перегородки и объединяет население для того, чтобы открыть дорогу для межевания другого рода, межевания по классам. Наконец, она дает возможность наилучшим образом использовать природные богатства области и развить производительные силы, не дожидаясь решений общего центра…»

Отдавая предпочтение «областной автономии», Джугашвили исходил из необходимости признания прав национальных меньшинств на культурное развитие, отвечающее особенностям их национальной культуры. Обращая внимание на то, что во вновь созданных национальных областных автономиях могут оказаться свои национальные меньшинства, Джугашвили предлагал обеспечить их права на основе «полной демократизации», предусматривающей «национальное равноправие во всех его видах (язык, школы и пр.), как необходимый пункт в решении национального вопроса. Необходим… общегосударственный закон, данный на основе полной демократизации страны и запрещающий все без исключения виды национальных привилегий и какое бы то ни было стеснение или ограничение прав национальных меньшинств».

Исходя из необходимости учитывать национальный фактор и решительно выступая за развитие национальных культур, Джугашвили полагал, что такая позиция будет способствовать укреплению союза народов. Эти идеи были затем воплощены Сталиным в ходе создания СССР и руководства Союзом.

Ленин остался чрезвычайно доволен этой работой. Казалось, «подмастерье революции» Коба-Джугашвили успешно защитил свою «дипломную работу» под руководством своего «научного руководителя». Благодаря этому произведению Сталин стал считаться в партийном руководстве уникальным специалистом по национальному вопросу. Знаменательно, что эта работа, как и все заметки, написанные Сталиным в Вене, была подписана новым его псевдонимом – К. Сталин. Казалось, что Сталин расценивал создание им первой полноценной теоретической работы как переход в новое качество, которое он отметил присвоением себе нового звучного псевдонима.

Актуальность национального вопроса стала особенно очевидной после начала Первой мировой войны, расколовшей ряды международного социалистического движения и вызвавшей невероятный до тех пор подъем националистических настроений в мире.

Гонка вооружений, ускорявшаяся в течение нескольких десятилетий, а также столкновение противоречий во всех частях земного шара превратили ведущие капиталистические страны мира в два вооруженных противостоящих лагеря. Многочисленные армии были готовы обрушить все более совершенную технику уничтожения людей против друг друга. С началом войны страны Антанты и их союзники (сначала это были: Великобритания, Франция, Россия, Бельгия, Сербия, Черногория) мобилизовали в вооруженные силы 6179 тысяч человек. В их распоряжении было 12 134 легких и 1013 тяжелых орудий. Германская коалиция (на первых порах в ее рядах были лишь Германия и Австро-Венгрия) в рядах вооруженных сил имела 3568 тысяч человек, 11 232 легких и 2244 тяжелых орудий (не считая крепостной артиллерии). Эта масса вооруженных людей и военной техники была предназначена для того, чтобы сеять смерть и разрушение.

Однако в первые дни августа 1914 года мало кто думал о неизбежных мрачных сторонах наступившей войны. Значительная часть населения всех участников войны была охвачена энтузиазмом. В Лондоне, Париже, Берлине, Вене и других столицах воюющих стран восторженные толпы провожали солдат на фронт, уверенные в скором их возвращении победителями в целостности и сохранности. В атмосфере шовинистического угара и шпиономании многие европейцы, еще вчера рассуждавшие о нерушимом единстве европейской культуры, теперь спешили объявить себя лютыми врагами других наций.

До начала Первой мировой войны создавалось впечатление, что международное социал-демократическое движение готово поднять пролетариев мира на «последний и решительный бой» против капитала. В резолюции 7-го Штутгартского конгресса II Интернационала (1907 г.) говорилось: «В случае возникновения войны социалисты обязаны приложить все усилия к тому, чтобы ее как можно скорее прекратить и всеми силами стремиться использовать вызванный войной экономический и политический кризис для того, чтобы пробудить политическое сознание народных масс и ускорить крушение господства класса капиталистов». На 10-м Базельском конгрессе (1912) был принят манифест, в котором говорилось: «Пусть правительства хорошо запомнят, что при современном состоянии Европы и настроении умов в среде рабочего класса они не могут развязать войну, не подвергая опасности самих себя… Пролетарии считают преступлением стрелять друг в друга ради увеличения прибылей капиталистов». Начало Первой мировой войны стало суровым испытанием верности социал-демократов принятым антивоенным, обязательствам солидарности с рабочими других стран и готовности превратить империалистическую войну в пролетарскую революцию.

Но летом 1914 года лидеры многих социал-демократических партий, еще вчера заявлявшие о своей готовности превратить межимпериалистическую войну в международную пролетарскую революцию, объявляли о своей поддержке войны. Депутаты от социал-демократической партии в германском рейхстаге и депутаты-социалисты во французском Национальном собрании голосовали за военные кредиты. Лидер Бельгийской социалистической партии Э. Вандервельде заявил: «Мы будем голосовать за все кредиты, которые потребует правительство для защиты нации». В первые дни войны главный редактор центрального органа Итальянской социалистической партии Бенито Муссолини в своих редакционных статьях осуждал войну как чисто «капиталистическое дело». Но уже в декабре 1914 года он встал во главе только что созданной группы «фашистов», выступавших за вступление Италии в войну. Так, в считаные дни распалось международное социалистическое движение, которое до 1914 года постоянно провозглашало свое намерение начать пролетарскую революцию в случае начала мировой империалистической войны.

С первых же дней войны стало ясно, что в начавшейся войне правовые нормы и мораль оказались попраны так же, как их уже давно попирали ведущие державы мира в колониальных и империалистических войнах за пределами Европы. 2 августа 1914 года немецкие войска вступили в нейтральный Люксембург, а 4 августа – в нейтральную Бельгию. Историк Барбара Тачмэн в своей книге «Пушки августа» писала, что в ответ на сопротивление бельгийского народа этой наглой агрессии командующий 1-й германской армии генерала фон Клюк с самого начала вступления в Бельгию своей армии «счел необходимым принять, говоря его собственными словами, „суровые и безжалостные репрессии“, включая „расстрел людей и сожжение домов“. Историк писала: „В Бельгии до сих пор много городов с кладбищами, на которых находятся бесконечные ряды камней с именами и одинаковыми надписями: «Расстрелян немцами“.

Военные действия, репрессии и откровенный грабеж разорили Бельгию. В стране было уничтожено 100 тысяч домов. Из 8800 километров железных дорог уцелело лишь 5150 километров. Из 57 имевшихся в Бельгии доменных печей 26 было разрушено. Такое же разорение принесла война и всем другим странам, где шли военные действия и хозяйничали оккупанты. В ходе войны только в Северной Франции было уничтожено 23 тысячи промышленных предприятий, 4 тысячи километров железных дорог, 50 доменных печей, 9700 железнодорожных мостов, 290 тысяч жилых домов, а всего разрушено 500 тысяч зданий.