Наводнение - Хелемендик Сергей - Страница 9
- Предыдущая
- 9/19
- Следующая
Луис сделал несколько глотков и бессильно упал на подушку.
– Не могу! – прошептал он.
– Допей! – настойчиво попросил граф, и Луис подчинился.
– Теперь бы кофе… – попросил Луис, но граф весело покачал головой:
– Ты, как всегда, торопишься, Луиси! Кофе завтра! Сейчас ты снова уснешь, а завтра будешь в норме. Только прошу тебя, Луиси, когда проснешься, делай все медленно, а если будет трудно или больно, позвони мне сразу. Впрочем, думаю, что утром я разбужу тебя сам.
– Спасибо, Хуан! – Глаза Луиса увлажнились. По мере того как после выпитого настоя трав по всему телу начала разливаться холодная и неудержимая истома, по мере того как отступала боль, Луис наполнялся благодарностью к своему целителю.
– Все уже прошло! Все самое тяжелое. Теперь спать! И больше ничего. Спать!.. Спать…
Луис снова спал. Хуан прикрыл его легким одеялом, включил кондиционер на максимальный холод и опустился в кресло. «Завтра Луис будет ходить!» – подумал он и заулыбался той открытой детской улыбкой, которая появляется на лицах добрых людей, когда их никто не видит. Граф улыбался так, потому что вдруг понял, что Луис сумел взобраться на высокую и для большинства людей недоступную ступень, когда человеческое тело может вынести невыносимое, а значит, на какое-то время быть выше смерти. По всем классическим нормам Луису нужно было бы лежать сейчас в реанимационном отделении, и, может быть, не одну неделю. А он садится почти сам и еще жалуется, что его что-то колет!
Счастливая улыбка скользила по лицу графа. В том, что Луис жив и, быть может, уже завтра будет ходить, была отчасти и его заслуга. Два года назад, когда состоялось их знакомство, Луис был мало похож на сегодняшнего Луиса. Подбородков у него было если не два, то, по крайней мере, полтора, а складок на животе – четыре. Еще – сутулая спина и вялые, сонные мышцы. Если бы это случилось с ним тогда… Тогда Луис, в лучшем случае, лежал бы в реанимации или там, где граф, будучи хирургом, все же избегал появляться, – в патологоанатомическом отделении. И ему пришлось бы вскрывать тело Луиса и составлять акт… Хуан усилием воли отогнал от себя эти мысли. Он принадлежал к редким людям, которые умеют управлять мыслями и чувствами так же легко, как остальные подчиняются им.
Граф взял Луиса за руку. Пульс стал реже и мощнее. «Все будет совсем в норме через два-три дня», – подумал он. Доктор Хуан Сантос Родригес был хорошим врачом, и пульс говорил ему больше, чем иному механику от медицины дают десятки клинических исследований.
Граф рывком поднялся с кресла и устремился к входной двери. Он никогда не ходил прогулочным шагом и непринужденно переходил на бег, если обстоятельства позволяли ему сделать это. То, что люди ходят медленно, по его мнению, было одним из худших предрассудков цивилизации. Поведение ребенка, который, увидев перед собой какую-то цель, бежит к ней так быстро, как позволяют его силы, граф считал образцом для людей любого возраста и пола. Любопытно, что никто и никогда не спрашивал Хуана, почему он так быстро ходит и бегает. Просто люди, с которыми его сталкивала жизнь, постепенно, сами того не замечая, начинали подражать ему и двигаться быстрее.
Когда граф вышел из дома, его взгляд упал на сиротливо приткнувшуюся у забора машину Луиса. Он открыл дверцу «сакапунты», и ему в нос ударил запах свиней. Посмотрев на часы и отметив, что до операции еще есть время, Хуан сел на горячее сиденье, повернул торчавший в замке зажигания ключ и поехал на станцию обслуживания. Там «сакапунта» была тщательно вымыта, снаружи и внутри, причем внутри машину вымыл сам граф, вполне обоснованно не полагаясь на аккуратность рабочих. Машину осмотрели и сменили масло. По дороге назад Хуан заехал в магазин и купил новые чехлы нарядного оранжевого цвета, и «сакапунта» стала похожа на огромную божью коровку.
До операции оставалось два часа. Обычно перед операцией граф отдыхал – расслабленно лежал в кресле в своем огромном кабинете в клинике и медленно пил кофе. Но болезнь Луиса расстроила обычный режим графа. Дома его ждала Люси, которой он должен был рассказать сказку. Люси спала днем не очень много, но сказки отца были неизменным ритуалом, без которого графиня не засыпала и вообще отказывалась ложиться.
– Папа, а почему Луиси столько спит? Сейчас же день! – Графиня выражала свое беспокойство о судьбе Луиса.
– Он немного заболел. Но завтра, я думаю, он выздоровеет, – ответил граф.
– И мы пойдем вместе плавать! – Люси запрыгала на месте, звонко похлопывая себя по загорелому животу. – И бегемота возьмем плавающего! – Картина морского купания вместе с Луисом и бегемотом отражалась в синих, как море Ринкон Иносенте, глазах графини.
– Да, конечно! – согласился Хуан.
Люси долго не засыпала. Казалось, беспокойство отца передается ей. Когда граф вышел из детской, до операции оставался час.
Хуан пребывал в необычном волнении. Он только сейчас окончательно осознал, что произошло невозможное! Здесь, в Эль-Параисо, в стране, где никто, никогда и никого не убивает, потому что здесь нет такой традиции – убивать людей, произошло покушение на Луиса, человека веселого, доброго, ничем не связанного с миром насилия. Покушение необъяснимое, странное до глупости.
Если пытаться убивать человека, то есть тысячи более эффективных и надежных ядов, тысячи других возможностей убить и скрыть следы преступления. Если же кто-то хотел что-то выпытать у Луиса, а похоже, что это именно так, то почему ему дали смертельную дозу? Мертвые ничего не рассказывают, а то, что Луис жив, не более чем случайность! И что может знать Луис такого, о чем нельзя было бы спросить у него просто и прямо?
Хуан снял трубку телефона, и ему ответил голос дежурной сестры. По настоянию графа телефонная связь с клиникой была прямой и не зависела от капризов городской телефонной сети. Хуан несколькими короткими фразами отменил операцию. После некоторого молчания голос сестры, запинаясь, осведомился, не случилось ли чего-нибудь плохого с Люси, на что граф ответил отрицательно и добавил, что, по его мнению, следует подождать еще день или два, так как утром больной ему не очень понравился.
Граф положил трубку и грустно прикрыл глаза. Обманывать он не любил и делал это только в крайнем случае. Но другого выхода он не видел. Конечно, граф смог бы удалить эту простую грыжу, но сама природа его восставала против операции сейчас. Ему было ясно, что эта несрочная операция завтра будет проведена лучше, даже, может быть, не лучше, но надежнее. А надежность – то, чем не пренебрегают и не жертвуют.
Хуан позвонил по городскому телефону майору Кастельяносу, коротко рассказал о Луисе и попросил, если, конечно, это удобно, заглянуть к нему вечером на рюмку коньяка. Приглашение было принято майором с удовольствием…
«Если ты вдруг почувствовал себя слабым, лучшее, что ты можешь сделать, это отдать себя древним и мудрым, как мир, упражнениям кун-фу!» – эту фразу часто повторял Учитель новичкам Школы. И хотя граф был не новичком, а Учеником-другом, то есть имел высший в сложной иерархии Школы титул, выше которого находился лишь сам Учитель, Хуан с удовольствием повторил про себя эту фразу по-китайски и обрадовался ей, как счастливой находке.
Спустя две минуты он бежал по берегу океана, там, где постоянно влажный песок образует поверхность достаточно твердую для того, чтобы ступня не утопала в нем полностью. Луис называл эту узкую полоску упругого влажного песка границей Ринкон Иносенте и любил дразнить майора, говоря, что они с графом, в сущности, выполняют работу майора, каждый день обегая дозором границы Ринкон Иносенте.
Хуан бежал мощно и ровно, стараясь полностью отдать себя бегу, что постепенно ему удалось. Оставив за собой около трех километров пустынного пляжа, он достиг небольшой лагуны метрах в трехстах от гостиницы «Подкова». Здесь обычно они с Луисом выполняли упражнения, стоя по колени в теплой воде, что затрудняло выполнение движений и делало их более изнурительными, а значит, более полезными.
- Предыдущая
- 9/19
- Следующая
