Смертельные враги - Зевако Мишель - Страница 6

• Предыдущая
• 6/100
• Следующая

Новый герцог Понте-Маджоре слушал с напряженным вниманием, а когда папа кончил, сказал:

– Ну что ж, святой отец, пусть они едут... Но как только они окажутся за пределами вашей страны, я нагоню их, и – клянусь вам! – в тот же миг их путешествие закончится.

– Может быть! Однако же все знают, что вы служите мне, так что... К тому же, герцог, уверены ли вы в своих силах?

– Я не испугаюсь и сотни Монтальте! – вскричал новоиспеченный герцог.

– А великий инквизитор?

– Дайте приказ – и он умрет!

– А Фауста?

– Фауста! – пробормотал Сфондрато и стал белее мела.

– Да! Фауста, несчастный! Она же убьет вас! Сломает вас точно так же, как я ломаю это перо!

Резким движением пальцев Сикст V переломил перо, которое машинально вертел в руке, и, отвечая на безмолвный вопрос герцога, властно заявил:

– Нет, нет, помимо себя я знаю лишь одного-единственного человека, способного противостоять Фаусте... и победить се... Этот человек – шевалье де Пардальян!

Герцог даже скрипнул зубами с досады, затем преодолел волнение и спросил хриплым голосом:

– Вы полагаете, святой отец, что он добьется успеха там, где я потерплю поражение?

– Я видел, как он одерживал верх в страшнейших схватках. Да если бы Пардальян пожелал... если бы у кого-то хватило ума и достало ненависти, чтобы разыскать этого человека и убедить его... Да, я уверен, что нет иного способа остановить Фаусту и Монтальте!

– У меня хватит ума и достанет ненависти, Ваше Святейшество! Я согласен уйти в тень. И раз на свете есть бульдог, которому под силу растерзать их своими челюстями, значит я отправлюсь за ним, приведу его сюда, и вы натравите его на них! – прогремел Понте-Маджоре.

И добавил про себя: «При условии, что потом я непременно обломаю ему клыки...»

– Натравите! Натравите!.. Легко сказать... Знайте, герцог, что Пардальян не тот человек, которого можно натравить когда угодно и не кого угодно... Нет, клянусь телом Христовым, Пардальян идет в бой только в том случае, если враг ему под стать!.. И тогда горе тем, на кого он обрушивается... Натравить Пардальяна! – повторил папа со зловещим смехом и пожал плечами.

А затем, уже серьезно, добавил:

– Один Господь Бог может обрушить молнию!

– Святой отец, неужто вы говорите так о человеке?

– Герцог, – сурово сказал папа, – Пардальян, быть может, единственный человек, который заставил Сикста V восхищаться собой... Ну что же, герцог, коли вы так хотите, попробуйте убедить Пардальяна.

– Где мне его искать?

– В лагере Беарнца. Вы поедете верхом и направитесь к Генриху Наваррскому. Вы сообщите ему точное содержание документа, который Фауста везет к Филиппу, документа, который у нас вырвали силой! Ваша официальная миссия этим и ограничивается. Остальное уже касается только вас... Вам предстоит найти Пардальяна и сказать ему: «Фауста жива! Фауста везет Филиппу пергамент, который отдает ему французскую корону».

– И это все, что я должен буду ему сказать, святой отец?

– Да, все... вполне достаточно, уверяю вас!

– Когда нужно ехать?

– Не медля ни секунды.

Эркуле Сфондрато, герцог Понте-Маджоре, выехал из Рима по дороге, ведущей во Францию. Он сразу пустил коня в галоп. Страсти бушевали в его груди. В ней клокотали ярость, ненависть и любовь. В полулье от Вечного города он внезапно остановился и долго безмолвно взирал на высящийся вдали силуэт замка Святого Ангела; черты его лица были искажены. Он сжал кулаки и прошептал:

– Берегись, берегись, Монтальте, с этой минуты я становлюсь твоим смертельным врагом, и ничто не сможет выбить оружия из моих рук!..

И еще тише, но на сей раз ласково, добавил:

– О, Фауста!..

После чего он вновь понесся вскачь – и вот уже несколько дней по горам и долинам мчится стрелой неукротимый всадник, которого ведет вперед месть.

Понте-Маджоре проехал всю Францию, загнав нескольких лошадей и останавливаясь лишь тогда, когда едва не падал с седла от усталости.

В нескольких лье от Парижа он нагнал дворянина, который тоже направлялся к столице; Понте-Маджоре заговорил с незнакомцем, желая узнать последние новости о короле Генрихе.

– Сударь, – отвечал неизвестный всадник, – Его Величество король расположился со своим войском в деревушке Монмартр, в аббатстве бенедектинок госпожи Клодины де Бовильс; говорят, дни свои она проводит в молитвах, а ночами пытается обратить короля-еретика в святую веру.

Понте-Маджоре внимательно взглянул на незнакомца, выражающегося с такой насмешливой непочтительностью, и увидел человека лет сорока, с тонким лицом и медальным профилем, одетого безо всякой вычурности, но с элегантностью, – она сквозила в его манере носить камзол и плащ, складки которого красиво ниспадали на круп коня.

– Если вы желаете, сударь, – продолжал неизвестный, – я проведу вас к королю, он как раз назначил мне сегодня вечером явиться к нему.

Удивленный Понте-Маджоре бросил почти презрительный взгляд на простой, лишенный каких бы то ни было украшений костюм всадника.

– О! – усмехнулся незнакомец, – вы будете еще более удивлены, увидев короля: он носит такой потертый камзол, что, право, почти наверняка устыдится вас, устыдится ваших блестящих позументов, великолепного плаща из генуэзского бархата, вот этой шляпы с невиданным пером и золотых шпор...

– Довольно, сударь, – прервал его Понте-Маджоре, – не доводите меня до крайности или, клянусь Господом Богом, я докажу вам, что хотя на моем камзоле – серебро, а на шпорах – золото, однако в ножнах у меня – сталь.

– В самом деле, сударь? Ну что ж, я не стану донимать вас и лишь выражу вам свое восхищение – не подобает знатному вельможе, прибывшему сюда прямо из далекой Италии...

– Откуда вы это знаете? – гневно оборвал его Понте-Маджоре.

– О, сударь, если вы не желаете, чтобы это было известно, вам следовало бы оставить ваш акцент по ту сторону гор.

И с этими словами дворянин отвесил изящный и непринужденный поклон и спокойно продолжил свой путь.

Понте-Маджоре поднес было руку к кинжалу, но затем присмотрелся повнимательнее к могучим плечам незнакомца и предпочел опустить ее, буркнув себе под нос:

– Надо сначала выполнить миссию, ради которой я здесь. Вот встречусь с королем, разыщу проклятого Пардальяна, тогда и настанет время преподать урок этому наглецу, если он еще встанет на моем пути. Эй, сударь, – продолжал он вслух, – не сердитесь, прошу вас, и позвольте мне принять великодушное предложение, только что сделанное вами.

Незнакомец вновь поклонился и произнес, почти не разжимая губ:

– В таком случае, милостивый государь, следуйте за мной.

Оба всадника пустили лошадей рысью и к вечеру, когда солнце уже начало клониться к закату, оказались на высотах Шайо.

Французский дворянин остановился, вытянул вперед руку и объявил:

– Париж!..

Над столицей нависла угрюмая тишина; впрочем, зданий почти не было видно – лишь бесконечное нагромождение крыш, среди которых вздымались шпили бесчисленных церквей и массивные каменные стены, призванные защищать город, который сейчас был охвачен полотняным кольцом – палатками королевского войска; кольцо это все больше сжималось.

Пока Понте-Маджоре вглядывался в панораму осажденного города, его спутник, казалось, думал о чем-то своем. Наверное, в его мозгу всплывали воспоминания; наверное, само место, где он сейчас находился, напоминало ему какой-нибудь героический или счастливый эпизод из его жизни, которая по всей видимости была полна приключений... На лице его блуждала слабая улыбка. Вероятно, это было поэтичное воспоминание, воспоминание о том редком часе из прошлого, который не был замутнен печалью и горечью.

– Итак, сударь, – сказал Понте-Маджоре, – я к вашим услугам.

Незнакомец вздрогнул и, вернувшись из страны своих грез, прошептал:

– Поедемте...

• Предыдущая
• 6/100
• Следующая