Смертельные враги - Зевако Мишель - Страница 40

• Предыдущая
• 40/100
• Следующая

Она вновь вернулась к тому, что составляло суть ее размышлений:

– Все мои встречи с Пардальяном становятся для меня роковыми... Если Пардальян увидит короля еще раз, то любовь Филиппа ко мне угаснет так же быстро, как зажглась. Почему?.. Не знаю! Но так будет, это обязательно, это неотвратимо... Значит, Пардальян должен умереть!..

Мысли ее опять приняли новый оборот:

– Мирти!.. Где она может сейчас быть? А мой сын?.. Его сын!.. Наверное, она теперь во Франции. Как отыскать их?.. Кого послать на поиски ребенка?.. Моего ребенка! Я никому не доверяю, любой кажется мне недостаточно надежным, недостаточно преданным.

И с непередаваемой мукой в голосе она воскликнула:

– Сын Пардальяна!.. Если твой отец не знает тебя, если твоя мать покинет тебя, то что станется с тобой?.. Какова будет твоя судьба?..

Долго еще она размышляла, перебирая в уме разнообразные варианты. Наконец решение, очевидно, было принято. Из спальни Фауста перешла в гостиную, обставленную с изысканным вкусом.

Она вызвала управляющего, дала ему подробнейшие указания и спросила:

– Господин кардинал Монтальте здесь?

– Его высокопреосвященство не вернулся, сударыня. Фауста нахмурилась.

«Странное исчезновение, – думала она. – Неужто Монтальте предаст меня? Вряд ли. Гораздо более вероятно, что ему подстроили какую-нибудь западню... Должно быть, тут замешана инквизиция... Надо будет над этим поразмыслить...»

А вслух произнесла:

– А де Сен-Малин, де Шалабр и де Монсери?

– Они беседуют с господином де Бюсси-Леклерком, который просит вас принять его.

– Пригласите сюда господина де Бюсси-Леклерка и моих дворян.

Управляющий вышел, а Фауста села в великолепное кресло, похожее на трон, приняла одну из тех очаровательных и грациозных поз, секретом которых она владела, и стала ждать.

Через несколько секунд три охранника склонились перед ней в почтительном поклоне, а Бюсси с галантностью заядлого фехтовальщика, которую он считал неотразимой, произнес свое приветствие:

– Сударыня, я имею честь сложить к ногам вашей сияющей красоты нижайшие знаки почтения самого пылкого из ваших почитателей.

Проговорив сию речь, он горделиво выпрямился, закрутил свой ус и стал ждать, какое действие произведет его галантность. Однако это восхитительное самодовольство по обыкновению поблекло самым жалким образом, столкнувшись с надменным нравом Фаусты; с мимолетной презрительной улыбкой принцесса ответила:

– Добро пожаловать, сударь.

И уже больше не обращая на него никакого внимания, произнесла с той завораживающей улыбкой и тем грудным, ласкающим голосом, которые очаровывали самых стойких и непокорных:

– Садитесь, господа. Нам надо поговорить. Господин де Бюсси-Леклерк, вы тоже не окажетесь лишним.

Все четверо еще раз молча поклонились и сели в кресла, расставленные вокруг маленького столика, отделявшего их от принцессы.

– Господа, – продолжала Фауста, обращаясь прежде всего к охранникам, – вы соблаговолили примчаться сюда из самого сердца Франции, чтобы уверить меня в своей преданности и предложить мне помощь ваших доблестных шпаг. Мне кажется, настало время воззвать к этой преданности. Могу ли я рассчитывать на вас?

– Сударыня, – сказал Сен-Малин, – мы всецело принадлежим вам.

– До самой смерти! – добавил Монсери. Фауста поблагодарила кивком головы и продолжала:

– Прежде всего я желаю четко оговорить условия вашей службы.

– Условия, предложенные вами, заранее кажутся нам вполне разумными.

– Сколько вам приносила ваша служба у Генриха Валуа? – спросила Фауста с улыбкой.

– Его Величество платил нам две тысячи ливров в год.

– Не считая еды, крова, экипировки.

– Не считая наградных и мелких выплат.

– Это мало, – коротко сказала Фауста.

– Господин де Бюсси-Леклерк предложил нам от вашего имени вдвое больше.

– Господин де Бюсси-Леклерк ошибся, – холодно сказала Фауста и позвонила в колокольчик.

На этот зов появился управляющий с тремя туго набитыми мешочками. Не говоря ни слова, он торжественно поклонился, положил мешочки на столик, снова поклонился и исчез. Три наемника на глаз прикинули вес мешочков и в восторге переглянулись.

– Господа, – сказала Фауста, – в каждом из этих кошелей три тысячи ливров... Это первая четверть жалованья, которое я намерена вам выплачивать... не считая пищи, крова и экипировки.... не считая наградных и мелких выплат.

Все трое были ошеломлены, и Сен-Малин даже воскликнул с видом человека, оскорбленного в лучших чувствах:

– Это слишком, сударыня!.. Право, слишком! Двое других одобрительно кивнули, в то же время лаская взором симпатичные мешочки.

– Господа, – продолжала Фауста, по-прежнему улыбаясь, – вы состояли на службе у короля. Теперь вы состоите на службе у принцессы, которая, быть может, в один прекрасный день вновь станет повелительницей... но которая сейчас ею не является. Для вас это своего рода понижение... я обязана выплатить вам компенсацию.

И указав на кошельки, пригласила:

– Возьмите же без всяких сомнений то, что дано вам от всей души.

– Сударыня, – с пылом воскликнул Монсери, самый молодой из всех, – если надо будет сделать выбор между службой самому великому королю в мире и службой принцессе Фаусте, поверьте, мы не будем колебаться ни секунды!

– Даже без компенсации! – добавил Сен-Малин, пряча один из трех мешочков.

– И без мелких выплат! – провозгласил, в свою очередь, Шалабр, молниеносным жестом схватив второй мешочек.

Видя такое, Монсери, не желая отставать от товарищей, завладел третьим мешочком, говоря:

– Жду ваших приказаний, сударыня. Сей фокус был исполнен так быстро, а вид у троих охранников был такой простодушно-безучастный, что Бюсси-Леклерк, молчаливый и невозмутимый свидетель этой сцены, не мог сдержать улыбки.

Что до Фаусты, то она не улыбнулась, но сказала:

– Вы отправляетесь в поход, господа. Троица насторожилась.

– Та же сумма будет вам отсчитана по окончании похода...

Все трое тотчас же вскочили:

– Слава Фаусте!.. Черт подери!.. В бой!.. Разрази меня гром!.. – кричали они восторженно.

Тогда Фауста решила приоткрыть завесу:

– Речь идет о Пардальяне, господа. «Ага! – подумал Бюсси, – а я-то все ломаю голову: за какую же смертельную опасность назначена такая, воистину по-королевски щедрая, цена?»

Энтузиазм троих наемных убийц тотчас иссяк. Недавно еще сиявшие лица выражали теперь испуг, улыбка застыла на закушенных губах, а глаза всматривались в темные углы, словно ожидая, не появится ли тот, одного имени которого оказалось достаточно, чтобы привести их в ужас.

– Вы и сейчас полагаете, что плата за вашу службу слишком велика? – спросила Фауста без тени насмешки.

Трое мужчин отрицательно замотали головой.

– Раз речь идет о Пардальяне – нет, черт возьми! Это не слишком много.

– Уж не колеблетесь ли вы? – спросила опять принцесса, но уже ледяным тоном.

– Нет, тысяча чертей!.. Но Пардальян... Проклятье! Тут есть от чего впасть в нерешительность, сударыня!

– Известно ли вам, что мы рискуем так никогда и не потратить пистоли, которые столь весело позвякивают в наших карманах?

Фауста все тем же ледяным тоном бросила:

– Решайтесь, господа.

Непроизвольно понизив голос, словно тот, чье убийство они замышляли, мог их услышать, Сен-Малин произнес:

– Значит, надо...

И красноречиво-зловещим жестом докончил свою мысль.

По-прежнему отважная и решительная, Фауста холодно, твердо, с чуть заметным презрением сформулировала вслух то, чего не осмелился сказать головорез:

– Надо убить Пардальяна!

Сомнение еще не покинуло их окончательно; они переглянулись исподлобья, но затем, вновь обретя свою привычную беззаботность, пожали плечами, словно стряхивая с себя всякие ненужные угрызения совести и страхи.

– Ба, в конце концов или мы его, или он – нас, – отрубил Сен-Малин.

– Все мы смертны! – наставительно сказал Шалабр, осторожно проводя кончиком пальца по лезвию кинжала.

• Предыдущая
• 40/100
• Следующая