Два тигра - Сальгари Эмилио - Страница 23

• Предыдущая
• 23/54
• Следующая

– Видел? – спросил Тремаль-Найк Янеса.

– Да, но не очень понял.

– Он обрек рептилию на страшное мучение.

– А как? Ах понял! – воскликнул португалец, разражаясь смехом. – Он медленно умрет от голода и жажды на верхушке дерева.

– И солнце высушит его.

– Какой мстительный слон!

– Это казнь, которой они подвергают гавиалов и аллигаторов, когда удается поймать их.

– Я бы не поверил, что эти колоссы, у которых такой мягкий, спокойный нрав, способны на подобную мстительность.

– Больше того, они довольно злопамятны и очень чувствительны к тому, насколько вежливо с ними обращаются. Вот пример. Один погонщик имел привычку всякий раз, когда ему хотелось утолить жажду, разбивать кокосовый орех о голову своего слона. Слону эта процедура очень не нравилась, но до поры до времени он не показывал вида. И вот случилось однажды, что, проходя через плантацию кокосов, погонщик прихватил несколько штук, чтобы разбить, как обычно, на черепе слона. Тот позволил разбить один, другой, а потом схватил своим хоботом самый большой кокос и разбил его…

– О голову своего погонщика? – захохотал и Сандокан.

– Ну да, – ответил Тремаль-Найк. – Можешь представить себе, в каком состоянии оказался этот бедняга. Он отлеживался потом целый месяц.

– Ну и шельма же этот слон! – воскликнул пораженный Янес.

– Я знал еще одного, который жестоко проучил одного портного в Калькутте.

– А портного-то за что?

– Этот слон имел привычку, когда его вели на водопой, просовывать хобот в окна домов, и обитатели их никогда не отказывали ему в каком-нибудь лакомстве или фрукте. Портной же, наоборот, когда видел этот огромный нос, втыкал в него иголку, которую держал в руке. Какое-то время исполин терпел эту шутку, пока однажды терпение его не лопнуло. Во время водопоя он набрал в хобот как можно больше воды и грязи и, проходя мимо дома портного, сунул ему хобот в окно. Портной потянулся к нему с иголкой, но в это время целый фонтан грязной жидкости обрушился на него, опрокинув вверх ногами самого портняжку и совершенно испортив ему ткани, которые лежали на столе.

– Озорная проделка, – сказал Янес, покатываясь со смеху. – Держу пари, что бедный портной больше не прикасался к слонам.

– Господин, – сказал в этот момент погонщик, оборачиваясь к Тремаль-Найку, – хочешь, остановимся здесь? Здесь тенисто и хороший корм для слонов.

Противоположный берег был и в самом деле наиболее подходящим для лагеря. Бамбуковые заросли здесь расступались, а вместо них то там, то сям теснились густые рощицы, под сенью которых и люди, и слоны должны были прекрасно чувствовать себя.

– Река с одной стороны и джунгли с другой, – сказал Тремаль-Найк. – Хорошее место и для стоянки, и для охоты. Решено, остановимся здесь.

Они слезли со слонов и пошли под деревья. Найдя подходящее место, разбили палатки, в то время как слоны принялись обирать листву с ближайших деревьев, тряся ветки так, что с них сыпался настоящий дождь.

– Ух! – воскликнул Янес, который, проходя мимо, получил на голову хороший душ. – Что там у них среди веток, бочки с водой, что ли?

– Ты не знаешь эти растения? – спросил Тремаль-Найк.

– Я видел что-то подобное, но не знаю, что это за деревья.

– Они называются ним, или дождевые деревья. Они способны накапливать атмосферную влагу в таком количестве, что каждый лист содержит добрый стакан воды. Попробуй потрясти ствол, и увидишь, какой дождь упадет на тебя.

– А вода хорошая?

– Не слишком вкусная. Листья, которые ее содержат, придают ей тошнотворный привкус. Но крестьяне поливают ею поля, поскольку одно растение дает пару баррелей такой воды.

Его прервали лай и рычание. Пунти и Дарма, которые перебрались на другой берег вслед за слонами, вместе кинулись к деревьям, проявляя непонятное волнение. Они бежали вперед, потом возвращались назад, забирались в кусты, описывали прихотливые зигзаги, как будто шли по следу какого-то зверя.

– Что случилось? – спросил Сандокан.

– Не знаю, – отвечал Тремаль-Найк. – Может быть, питон недавно прополз там, а Пунти и Дарма его почуяли.

– Или какой-нибудь человек?

– Мы далеко удалились от последних деревень: ни один моланг не осмелится сюда забраться. Они слишком боятся тигров. Ну, пусть себе ищут, а мы пойдем ужинать. Нам еще надо выкопать яму для засады. Я вижу кустарник вон там, вдали от лагеря; он соединяет джунгли с рекой. Уверен, что именно там пройдут животные, направляясь к водопою.

Они наскоро поели, приказали малайцам и погонщикам быть начеку и, вооружившись лопатой и заступом, направились к кустарнику в сопровождении Дармы. Пунти оставили в лагере, чтобы он своим лаем не распугал дичь, на которую Тремаль-Найк собирался охотиться с помощью тигрицы.

Они уже потеряли из виду палатки и слонов и вступили в бамбуковые заросли, которые здесь были гуще, чем на сухих землях, когда заметили, что Дарма снова заволновалась. Она останавливалась, нюхая воздух, нервно била хвостом по бокам и глухо рычала.

– А все-таки, что это такое с Дармой сегодня? – спросил Янес.

– Я тоже себя спрашиваю, но не могу найти объяснения, – ответил Тремаль-Найк.

– Мы ведь никого не видели, не слышали никакого шума, – сказал Сандокан.

– Тем не менее я тоже начинаю беспокоиться, – сказал Тремаль-Найк.

– А чего нам бояться? С нами Дарма, мы все трое вооружены и отнюдь не пугливы. Да и наши малайцы с погонщиками всего в миле отсюда.

– Ты прав, Сандокан.

– Ты подозреваешь, что тут бродит какая-нибудь банда тугов?

– Мы далеко от Мангала, и я не думаю, что их уже оповестили о нас.

– Пойдем вперед, – решил Янес. – Никто не осмелится побеспокоить нас в яме.

Они вошли в рощицу, где тени начинали сгущаться, поскольку солнце уже заходило, и отыскали открытое место. Менее чем за час они вырыли яму глубиной в полтора метра и длиной в три, которую замаскировали связками бамбука, расположив так, чтобы можно было вылезти из укрытия, не двигая их, и залезли внутрь вместе с Дармой.

– Вооружимся терпением, – сказал Тремаль-Найк. – Я уверен, что животные пройдут именно здесь. Свежее мясо на завтрак у нас будет.

Небольшой лесок, в котором они устроили засаду, затих к вечеру. Время от времени доносились лишь крики обезьян и жалобный вой какого-то шакала.

Растянувшись на дне ямы, покрытом во избежание сырости толстым слоем листьев, трое охотников молча лежали, прислушиваясь к этим далеким шумам. Дарма, расположившись рядом, была спокойна и довольно ворчала.

Прошло несколько часов, как вдруг она поднялась, навострила уши и посмотрела на край ямы.

– Похоже, что приближается какое-то животное, – сказал Тремаль-Найк, бесшумно вставая и беря карабин.

Янес и Сандокан сделали то же.

На открытом пространстве не было видно никого, однако слышался легкий шорох веток в гуще леса, как будто кто-то прокладывал себе дорогу среди кустов, разросшихся вокруг поляны.

– Кто бы это мог быть? – спросили Сандокан и Янес, глядя на Тремаль-Найка.

– Судя по треску веток, какой-то крупный зверь, – ответил бенгалец. – Больше, чем олень или антилопа.

Едва он произнес эти слова, как огромная тень появилась на краю спутанной чащи кустов.

Это был колоссальный буйвол, величиной с американского бизона, но с более короткой и широкой головой, с двумя длинными рогами, загнутыми назад и сближенными у основания, – животное могучее и очень опасное, способное сопротивляться даже тигру. Почуял ли он присутствие охотников или просто хотел проверить местность, но остановился и коротко замычал.

– Прекрасное животное! – вполголоса пробормотал Янес.

– Которое не свалишь выстрелом из карабина, – сказал Тремаль-Найк. – Наши буйволы действительно страшные, и не боятся охотников. Но у Дармы острые когти.

Тигрица, которая оперлась передними лапами на край ямы, вся напряглась и посмотрела на хозяина.

– Давай, Дарма, – сказал ей Тремаль-Найк, лаская ее и указывая на буйвола. – Давай, хорошая моя.

• Предыдущая
• 23/54
• Следующая