Рожденный бежать - Макдугл Кристофер - Страница 8

«Мужчин-рарамури сгоняли как диких мустангов и заставляли работать на рудниках до изнеможения, — сообщает некий историк, — а тех, кто сопротивлялся, делали участниками человеческого шоу ужасов. Перед смертью пойманных тараумара для острастки подвергали пыткам. Это было все, что требовалось знать выжившим тараумара о том, что происходит, когда любопытные чужестранцы приходят с визитом к ним в гости».

Отношения тараумара с планетой после этого только ухудшились. Охотникам с Дикого Запада, за плату истреблявшим вредных животных, платили по сто долларов за каждый скальп индейца апача, но они быстренько изобрели свой, весьма жестокий, способ до предела увеличить вознаграждение, исключив при этом всякий риск. Вместо того чтобы цапаться с воинами, которые, понятное дело, отстреливаются, они просто стали зверски убивать мирных тараумара, наживаясь на том, что их волосы очень похожи на волосы апачей.

Но хорошие парни подчас представляли собой более страшную опасность, чем эти мерзавцы. Иезуитские миссионеры являлись в эти края с Библией в руках и инфлюэнцей в легких, обещая вечную жизнь и принося быструю смерть. У тараумара не было антибиотиков, а посему испанка, распространяясь со скоростью лесного пожара, за несколько дней выкашивала целые деревни. Так, охотник из племени тараумара, уходя из дома в поисках дичи, зачастую покидал свою семью всего на неделю, а вернувшись, находил лишь трупы, обсиженные мухами.

Поэтому неудивительно, что недоверие тараумара к незнакомцам, длившееся вот уже более четырех сотен лет, привело их сюда, в последнее убежище на краю света, что обусловило и предельное сокращение их словаря. В языке тараумара имелось лишь два слова для обозначения людей: «рарамури» — те, что убегают от неприятностей, и «чабочи» — те, что их причиняют. Да, у них сложилось суровое суждение о мире, но при шести трупах в неделю, сбрасываемых в каньоны, вряд ли кто скажет, что они не правы.

Что же касается Арнульфо, то он выполнил долг гостеприимства, принеся нам корзину лаймов. Он удостоверился: путешественники отдохнули и подкрепились, — после чего ушел в себя точно так же, как люди его племени уходят в каньоны. Я мог сидеть здесь целый день и бомбардировать его разными вопросами, какие только пришли бы мне в голову, но отыскать его не стоило даже пытаться. 

— Да, вам пришлось бы очень долго пробыть здесь, прежде чем они почувствуют себя спокойно в вашем обществе, — позже вечером того же дня сказал мне Анхель Нава Лопес. Он учительствовал в школе для тараумара в Муньерачи, местечке ниже по течению от жилища Кимаре. — Многие годы. Как Кабальо Бланко. — Погодите, — прервал я его. — Кто?

Это, объяснил Анхель, был высокий худой человек с белой, как у него, кожей. Он быстро и невнятно говорил на странном своем языке и являлся с холмов без предупреждения, словно материализуясь на тропе и идя размашистым шагом в селение. Впервые он объявился лет десять назад, в жаркий воскресный полдень, как раз после обеда. У тараумара не было письменности, если не считать записей о таинственных человекообразных видениях, но Анхель был абсолютно уверен в дате и необычных обстоятельствах встречи, поскольку сам в ней участвовал.

Анхель в это время вышел из школы, посматривая на стены каньонов и следя за детьми. Всю неделю его ученики ночевали в школе, а по пятницам расходились по домам, взбираясь высоко в горы. По воскресеньям они возвращались снова. Анхелю нравилось пересчитывать их, когда они были уже на подходе. Вот поэтому он и оказался на полуденном солнцепеке в тот момент, когда двое мальчишек опрометью мчались к школе по склону холма.

Ребята вылетели к реке и одним махом переправились через нее, подняв тучу брызг, словно за ними гнались демоны. А это, вероятно, они и были, решили дети, едва добравшись до места и с трудом переводя дыхание.

По их словам, они пасли в горах стадо коз. Вдруг какое-то страшное фантастическое существо стрелой промчалось над ними между деревьями. По виду существо было похоже на человека, только гораздо выше всех, кого довелось им видеть. Оно было мертвенно-бледным, костлявым, как скелет, на черепе торчали клочья огненно-рыжих волос. Одежды на нем не было никакой. Для гигантского голого трупа существо было довольно-таки быстрым на ногу, и прежде чем ребятам удалось как следует его рассмотреть, оно скрылось в густом кустарнике.

Кстати сказать, они и не думали бродить по лесу, чтобы познакомиться с ним поближе, — напротив, со всех ног помчались в деревню, лихорадочно пытаясь определить, кого — или что — повстречали. Добежав наконец до Анхеля, они начали потихоньку успокаиваться и, переведя дух, поняли, кто это был.

— Это первый дух, какого я видел, — сказал один.

— Дух? — спросил Анхель. — А почему ты думаешь, что это был дух?

Как раз в тот момент, желая выяснить, в чем же дело, неспешным шагом к ним приблизились старейшины племени. Повторяя рассказ, ребята снова описали скелетообразное существо, его косматые волосы и как оно мчалось выше по склону. Старейшины выслушали детей и все им разъяснили: возникающие в каньонах тени часто сильно будоражат воображение всякого, кто там оказался, а поэтому неудивительно, что у ребят разгулялась фантазия. Однако никак нельзя допустить, чтобы они напугали малышей этими страшными сказками.

— Сколько у него было ног? — спросили старейшины.

— Две.

— Оно на вас плюнуло?

— Нет.

— Ах вот в чем дело. Это был не дух, — успокоили взрослые. — Это просто был аривара.

Душа умершего! Да, ситуация стала намного яснее. Духами были злые фантомы, которые являлись по ночам, носились по всей округе на четвереньках, убивали овец и плевали людям в лицо. Души умерших, напротив, не причиняли никому никакого вреда и доделывали за собой мелкие неоконченные дела. Даже в смерти тараумара фанатично стремятся оставаться неуловимыми. После смерти их души быстро обшаривают все вокруг, чтобы стереть отпечатки ног или убрать даже один выпавший волос, то есть все, что могло оставить после себя их тело. С этой целью тараумара использовали для стрижки такой оригинальный способ: туго натянув волосы, продетые сквозь разветвление сучьев на дереве, они отпиливали их ножом, после чего тщательно подбирали упавшие пряди. И только после того как душа умершего стирала все следы своего земного существования, она отваживалась на переход в загробную жизнь.

— На все уходит три дня, — напомнили мальчикам старейшины. — У женщин — четыре.

Итак, аривара, естественно, выглядит слегка лохматой из-за всех этих срезанных и пришлепнутых к голове волос; и, конечно же, она носится так быстро, как может, потому что у нее мало времени, чтобы переделать кучу неприятных дел. Подумайте об этом; впечатляет уже сама эта встреча, ведь души тараумара обычно бегают так быстро, что единственное, что можно разглядеть, — это вихрь пыли. Даже после смерти, напомнили старейшины мальчикам, они остаются бегущими.

— Вы живете, потому что ваш отец может загнать оленя. Он живет, потому что его дед сумел убежать от низкорослой боевой лошадки апачей. Вот насколько мы проворны, когда на нас давит наша плотская оболочка. Представьте же себе, как вы будете летать, когда ее сбросите.

Анхель слушал, размышляя о том, стоит ли брать на себя труд указать на другой возможный вариант происшедшего. В Муньерачи он слыл чудаком: наполовину мексиканец, наполовину тараумара, он покидал каньон на некоторое время и ходил в школу в мексиканской деревне. Анхель по-прежнему носил традиционные для тараумара сандалии и ленту для волос, но в отличие от других Анхель облачался в выцветшие рабочие брюки, а не щеголял в набедренной повязке. Он и внутренне изменился; несмотря на то что он все так же поклонялся тараумарским богам, в голову ему приходил вопрос: а не была ли та Дикая Тварь в лесной чаще просто-напросто каким-то чабочи, забредшим из внешнего мира?

Допустим, что так. Но тогда это скорее всего дальше от истины, чем версия о совместном с бродячим духом пользовании тропой. Никто и никогда не проникал так далеко без крайне веских на то причин. А может быть, это беглец, скрывающийся от закона? Мистик, гоняющийся за видениями? Золотоискатель, спятивший от жары?