Ангел в камуфляже - Серова Марина Сергеевна - Страница 13

• Предыдущая
• 13/31
• Следующая

— Ну, скоро? Ты обещала!

Томиться начал Серега. Неужели действие препарата проходит? Быстро! Да и чего тянуть?

Вот мы и на месте.

Прижав машину к бордюру, я остановилась на обочине. Покурить бы! Чего-нибудь с ментолом.

Пока накладывала жгут и набирала в шприц наркотик, представляла синий, ароматный дымок, слоящийся в атмосфере салона, отвлекалась. Не стала скачивать через иглу воздух, ввела вместе с ним, подарила бывшему «афганцу» и настоящему убийце легкую смерть. Он и внимания не обратил, не оторвал затылка от подголовника, не открыл глаз.

Выбросила в окно иглу и затолкала шприц, предварительно аккуратненько протертый платочком, в пенал, а пенал, с теми же мерами предосторожности, — в карман его адидасовских штанов, борясь при этом со своим, с бабским, изо всех сил давя горловой спазм и призывая к себе злое равнодушие.

Восстановить равновесие помог газовый пистолет, вернее, необходимость переложить его в свою сумку.

Ноги Серегу не держали, и дотащить его до лавочки стоило трудов и пота. Сгрузила на крашеные доски с облегчением, избавилась, как от мешка, набитого чем-то непотребным. Сланцы свои он потерял по дороге, и пришлось за ними вернуться, бросить их к нему на колени.

— Прощай! — проговорила тихо, настороженно поглядывая по сторонам — не нанес бы черт милиции!

Голова его поднялась, мотаясь из стороны в сторону, а глаза заметно косили.

Развернувшись и проезжая мимо него, увидела, как он старается умоститься поудобнее, закинуть ногу на ногу, пристроить голову на спинку.

«Да!» — крикнула мне черная надпись на его желтой майке.

— Да, — сказала я уже сама себе. — Так надо было, Танька. Или боишься, что совесть тебя замучит? А ты не бойся. Терпи и думай, что он еще натворить мог, если бы ты пожалела его по бабьей своей слабости. Терпи. Это ведь твоя совесть, кого же ей еще мучить-то, как не тебя!

Бросив машину в центре, — найдет ее Борис, если потрудится, — я пошла домой, чувствуя себя разбитой физически и морально. Бессонная ночь, напряженный день, волнения. Шадову и Наташе я позвоню еще, а до остальных мне сегодня дела нет. Пусть соображают, что у них с чем не сошлось, и ищут причины. Пусть дергаются, черт их возьми, или, еще лучше — вешаются сразу, потому что скоро я возьмусь за них, засучив рукава, и поступать буду так, как они этого заслуживают, — безжалостно!

Неподалеку от дома, на улочке, выходящей к площади и бывшему кинотеатру, меня окликнули.

— Танюха! — прозвучало игриво и очень несообразно моему настроению. — Привет!

На ступеньках, возле распахнутой настежь по случаю жары двери старого двухэтажного дома, под вздуваемым пузырем старым тюлем, вывешенным в дверях для защиты от мух, сидят четверо. В тапочках на босу ногу, синих марлевых штанах и майках, застиранных до белизны. Вечер встречают. Пятый, спиной ко мне, в рубашке навыпуск, седой, с красной морщинистой шеей. Он и поздоровался.

— Привет! — отвечаю и прохожу мимо, не узнавая. Мало ли кто со мной в центре поздороваться может!

— Я сейчас, Челентаны!

Слышу догоняющие меня быстрые шаги, поворачиваюсь.

— Танюха что-то мимо чешет! И платье рваное, не иначе, думаю, стряслось чего, значит, надо подойти, спросить, может, помочь надо, разобраться с кем?

Аякс. Старый мой знакомый, почти приятель. Почти бомж, но с собственным полуподвальным уголком. Без пенсии, работы и желания ее искать. Неунывающий бездельник, существующий чем бог пошлет на сегодняшний день.

— Разобралась я уже, Вениамин! — отвечаю ему, улыбаясь устало.

— А чего грустная? — Он взял меня за руки и, обдав запахом перегара, воскликнул радостно:

— Не жалей их, тебя не пожалеют!

— Кого «их», чудо! — укорила я его.

— А кого угодно, — ответил он с готовностью и без сомнений, — мало ли… Ну, что мне для тебя сделать?

Мы повернулись и пошли рядом, рука об руку. Везет мне сегодня на пожилых кавалеров.

— Хочешь выпить? От всей души предлагаю!

Он стукнул себя кулаком в выпяченную грудь.

— Нет! — улыбнулась я. — Спасибо!

— Ну, — развел он, слегка обидевшись, руками, — насильно в рай не тянут!

— Тянут, Аякс! — воскликнула, не удержавшись.

— Бывает, да? — проговорил тихо, озадаченный моей горячностью. — Хотя, конечно…

— Человек только что умер, Веня!

— О-оу! — пожалел он новопреставившегося. — Хороший был человек?

— Плохой!

— Сейчас это все равно! — подвел итог, скорбно поджав губы. — Будь земля ему пухом! Так — правильно, да? И помянуть надо обязательно, Танюх. Домой придешь, и помяни, ладно?

— Помяни и ты! — попросила, залезая в сумочку за деньгами. Хотя просить его об этом было лишним.

— Чава! — взмахнул он на прощанье зажатыми в кулаке бумажками. — Заходи, не забывай! 

«Кто ударит тебя в правую щеку твою, обрати к нему и другую!» — это слова Иисуса Христа из Евангелия от Матфея.

По этому поводу в адрес великого Учителя каждое поколение неблагодарных потомков посылало, наверное, особо много издевательств. И вообще, на мой взгляд, основные мучения для Иисуса начались после смерти, когда учение его распространилось не благодаря истине, в нем заключающейся, а за счет усилий жадных до денег и власти последователей, гордо именующих себя церковными иерархами и плотно оседлавшими новый грандиозный источник доходов светскими властителями.

«Мир стремится к свету, а идет во тьму!» — это слова Оригена, одного из отцов церкви, размышлявшего на тему бесовского триединства: власть — страх — деньги. Тоже истина!

Ветерок пошевеливал шторы на окнах. Из кухни тянуло запахом слегка подгоревшего кофе. Сумерки сгущались в центральной комнате моего жилища. Я сидела в ее середине, в кресле, в легком халате и с босыми ногами, чистая телом после принятой ванны, а передо мной, на стеклянном столике, — маленький хрустальный графинчик с золотистой жидкостью, пепельница с недокуренной сигаретой и открытый в самом начале увесистый том Нового Завета — средства для очищения души, иногда довольно успешно мне помогающие.

Но сегодня желаемого облегчения не наступало. Может, выпито было еще мало или прочитано недостаточно. Во всяком случае, я намерена была продолжать и то и другое вместе или порознь, как будет лучше.

В моей жизни было много моментов, когда меня «били по щекам», и я всегда била в ответ, зачастую не задумываясь о равнозначности ответа, а когда это случалось, когда ситуация позволяла обдумать ответный ход, то зачастую действовала более жестоко, чем поступали со мной. Так требовала жизнь, в которой надо было выживать. Так что если мне и удастся когда-нибудь освоить христианское смирение, то не раньше изменения образа жизни и перемены рода занятий на что-нибудь более спокойное.

Таким образом ответ на мучивший меня вопрос пришел не из Священного писания и не из маленького графинчика, а родился из меня самой. Пришел и стер все сомнения в правильности моих сегодняшних действий. И я с облегченной душой закрыла книгу, налила себе хорошую порцию благородного напитка и с расстановкой употребила ее из пузатой рюмочки, как и советовал Аякс, за упокой души новопреставившегося раба божьего Сереги.

Новый Завет вернулся в книжный шкаф, на свое почетное место, зажегся торшер, включился телевизор и зазвонил телефон. Если это Бог опять зовет меня на танцы, через предложение неожиданных прогулок, — откажусь, проявлю скромность. Ведь мне едва стало полегче.

— Алло!

Оказалось — Владимир Степанович Шадов снизошел до просьбы о консультации по щекотливому вопросу.

— Звонил Борис, разыскивал Наташу, — сообщил хрипловатым голосом.

— Вы не сказали ему, что она у вас?

— Как можно! — Он явно обрадовался, что поступил правильно. — Посоветовал ему обратиться к вам, так что ждите!

— Хорошо, буду.

Подышав в трубку, посомневавшись, он спросил все-таки, как и должен был после рассказа Наташи об обстоятельствах ее бегства с дачи:

• Предыдущая
• 13/31
• Следующая