Наследие звезд - Саймак Клиффорд Дональд - Страница 8

• Предыдущая
• 8/34
• Следующая

Том в первых лучах рассвета осмотрел окрестности. Никаких следов недавних посетителей. Ни тропинок, ни примятой травы. Должно быть, много столетий назад дом разграбили, и больше не было причин заходить сюда.

Он не стал подходить к дому, удовлетворившись осмотром из-под прикрытия деревьев. Потом увидел густые заросли сирени. На четвереньках прополз в глубину и в центре обнаружил место, где можно было лежать.

Том сел, прижавшись спиной к переплетению стволов. Листва поглотила его. Увидеть здесь его было невозможно. Сняв колчан, он вместе с луком положил его в сторону, потом снял и развязал мешок. Достал сушеное мясо и отрезал кусок. Оно было жесткое и почти безвкусное, но это прекрасная еда в пути. Весит мало и хорошо поддерживает силы — первосортная говядина, высушенная до такого состояния, что в ней совсем не осталось влаги. Он жевал мясо и чувствовал, как отступает напряжение, словно в землю уходит. Том расслабился. Здесь его дневное убежище. Худшее позади. Он пересек город.

Том видел опасности города и миновал их незамеченным. Но, поразмыслив, он понял, что обманывает себя. Настоящей опасности не было. Ловушка — это случайность. Она предназначалась для медведя или оленя, и он лишь слепо шагнул в нее; сам виноват. Во враждебной неизвестной земле нельзя ходить по тропам. Нужно идти по бездорожью, в худшем случае параллельно тропам, и держать глаза и уши открытыми. Три года лесной жизни научили его этому, и он должен был помнить. Том предупредил себя, что больше не должен забывать. Годы в университете приучили его к обманчивой безопасности, изменили его образ мышления. Если он хочет выжить, то должен вернуться к старым привычкам.

Его желание взглянуть на праздник племени — чистейшая глупость. И, говоря себе, что нужно посмотреть, что там происходит, он обманывал себя. Он действовал импульсивно, а человек, путешествующий в одиночку, никогда не должен поддаваться импульсам. И что же он узнал? Что племя или группа племен справляет какой-то праздник. Это и еще подтверждение сведений Уилсона о пирамидах из кожухов роботов.

Думая об этих головных кожухах, он вновь ощутил невольную дрожь. С чего бы это, подумал он. Почему глядя на них, испытываешь такое чувство?

Птицы начали свои утренние песни. Легкий ветерок с рассветом замер, ни один лист не шевелился. Том кончил есть и завязал мешок. Вытянулся на земле и уснул.

Когда Том в полдень выбрался из зарослей сирени, она ждала его. Стояла прямо перед туннелем, который он проделал накануне, и первое, что он увидел, были две голые ноги на траве. Грязные ноги, покрытые засохшей землей, ногти обломаны. Том замер, медленно поднимая взгляд. Изношенное грязное платье, лицо, полускрытое спутанной массой серых волос. Глаза, в которых блестит смех, густая сеть морщин в углах глаз. Рот изогнут, губы плотно сжаты, как будто в попытке сдержать приступ веселья. Он глупо смотрел на нее, болезненно изогнувшись.

Заметив, что он ее увидел, она хихикнула.

— Ага, парень, я тебя поймала! — закричала она. — Вот ты и выполз к моим ногам. Я давно поймала тебя, но ждала, чтобы не помешать тебе спать.

Он продолжал молча смотреть на нее, чувствуя жгучий стыд оттого, что его выследила старая карга, которая теперь несет чушь. Но он видел, что она одна; кроме нее, никого не было.

— Ну, выходи, — продолжала она. — Встань, дай взглянуть на твое великолепие. Не часто старая Мэг может посмотреть на такого мальчика.

Он вытолкнул из туннеля лук, колчан и мешок и выбрался сам.

— Только посмотрите на него, — хихикала она. — Ну, разве не красавец? Его кожаные штаны блестят. Ему стыдно, что я поймала его в мою маленькую ловушку. Ты, конечно, думал, что тебя никто не видит, когда пробирался утром. Хотя не могу сказать, что видела тебя, я просто тебя почуяла. Как я чую других, когда они бродят вокруг. Впрочем, ты проделал это лучше других. Ты хорошо прятался. Но уж тогда я поняла, что на тебе знак.

— Заткнись! — грубо сказал он. — Что это за знак? И как ты меня почувствовала?

— Ах, какой он умный! И как хорошо говорит! Как хорошо подбирает слова! «Почувствовала». Да, это слово получше. До этого дня я тебя не видела, но знала, что ты здесь, что спишь весь длинный день. Ага, нельзя одурачить старуху.

— Знак? — спросил он. — Что за знак? Нет у меня никаких знаков.

— Знак величия, дорогой. Что еще может быть на таком красивом любителе приключений?

Он гневно поднял мешок и надел на плечо.

— Если тебе хочется посмеяться надо мной, я лучше пойду.

Она взяла его за руку.

— Не так быстро, сынок. Ты говоришь с Мэг, ведьмой с вершины холма. Я могу тебе помочь, если захочу, а я думаю, что хочу этого, потому что ты красивый мальчик с добрым сердцем. Я чувствую, что тебе понадобится помощь, и надеюсь, ты не будешь слишком горд и попросишь о ней. Моя власть, может быть, мала; иногда я начинаю сомневаться, на самом ли деле я ведьма, хотя так считают многие. Ну, а раз так, я требую хорошую плату за свою работу, иначе меня будут считать слабосильной ведьмой. Но для тебя, парень, платы вообще не будет: ты беднее церковной крысы и ничем не сможешь заплатить.

— Ты очень добра, — сказал Кашинг. — Особенно если учесть, что я не просил о помощи.

— Только послушайте, какой он гордый и высокомерный! Он спрашивает себя, что может для него сделать такая старая карга… Совсем не старая, сынок, я средних лет. И хоть не такая красивая, как раньше, но все же. Конечно, на сеновале со мной уже не поваляешься, но пригодиться еще могу. Должна же молодежь кое-чему учиться у старших и опытных. Но вижу, не это тебя интересует.

— Да, не совсем, — согласился Кашинг.

— Тогда, может, лучше подкрепиться? Окажи Мэг честь и посиди за ее столом. Если уже тебе нужно идти, хорошо начинать путешествие с полным животом. И я по-прежнему чувствую в тебе величие. Мне хотелось бы больше узнать о нем.

— Во мне нет величия, — возразил он. — Я просто лесной бродяга.

— Нет, есть. Или знак величия. Я знаю его. Почувствовала с раннего утра. Что-то в твоем черепе.

— Послушай, — отчаянно сказал он, — я лесной бродяга, вот и все. Позволь мне уйти…

Она крепче вцепилась в его руку.

— Нет, ты не можешь уйти. С тех пор, как я почувствовала тебя…

— Не понимаю, как это почувствовала. Ты учуяла мой запах? Прочла мысли? Люди не могут читать мысли. Но, погоди, а вдруг могут? Я кое-что читал…

— Сынок, ты умеешь читать?

— Конечно.

— Тогда ты, должно быть, из университета. Здесь, вне стен, мало кто сумеет прочесть хотя бы слово. Что случилось, мой дорогой? Тебя выгнали?

— Нет, — кратко ответил Кашинг.

— Тогда, сынок, это больше, чем я надеялась. Хотя я всегда знала. В тебе большое возбуждение. Люди университета не уходят в мир, если не ожидаются большие события. Они теснятся в безопасности своих стен и пугаются тени…

— Я был жителем лесов до того, как пришел в университет. В университете я провел пять лет и теперь возвращаюсь в леса. Я выращивал картошку.

— Какой храбрец! Отбросил мотыгу, схватил лук и марш на запад, против надвигающихся орд. Или ты ищешь что-то настолько важное, что можно не обращать внимания на завоевателей?

— То, что я ищу, возможно, всего лишь легенда, пустые разговоры. Но что это ты говоришь об ордах?

— Ты, конечно, не знаешь. За рекой в университете вы сидите за своей стеной, бормочете о прошлом и не замечаете того, что происходит вокруг.

— Мы в университете знаем, что идут толки о завоевателях.

— Это не просто толки. Их волна приближается и все растет. Нацелена на этот город. Иначе к чему бы этот барабанный бой прошлой ночью?

— Эта мысль приходила мне в голову, — сказал Кашинг. — Но я, конечно, не был уверен.

— Я слежу за ними. И знаю, что при первом же их появлении должна убираться. Если они найдут старую Мэг, то вздернут ее на дереве. Или сожгут. Они не любят ведьм, и хотя сила моя слаба, мое имя им известно.

• Предыдущая
• 8/34
• Следующая