Дзен и фехтование - Судзуки Дайсэцу Тэйтаро - Страница 22

Эти исторические примеры позволяют мне сделать некоторые выводы. Если человек решился умереть и совершенно готов к смерти, т. е. мысль о смерти совершенно не приходит на ум, и он о ней не думает, тогда в человеке пробуждается некая дотоле не известная сила, которую он ощущает полностью. Эта сила позволяет совершать необыкновенные вещи. Человек, руководимый инстинктом или интуицией, сам собой начинает совершать чудеса. Эти чудеса называются «ме». «Ме» связано с инстинктом. Когда жизнь течет свободно, не по указке интеллекта, не запутываясь в сетях предвзятых связей и мыслей, сознательных соображений, тогда все происходит само собой, управляемое почти автоматически той силой, которая обеспечивает нормальную человеческую работу сложнейшего человеческого организма, его физическую деятельность.

Тогда можно спросить: если всякое живое существо инстинктивно ненавидит смерть и избегает ее, — как же можно заставить сознание решиться умереть? Верно, даже в самый последний миг, когда смерть неизбежна, мы стараемся избежать ее. Мы умираем, когда уже нет сил сопротивляться. Самоубийство — это, скорее, ненормальность. Однако, человек, совершивший самоубийство, показывает, что есть что-то более ценное, чем жизнь, в сохранении которой мы заин — тересованы. Но тут снова можно спросить: «Разве мы можем разрушить ту внутреннюю жажду жизни, которая существует в нашем бессознательном? Мы ведь можем избавиться лишь от сознательной мысли о смерти!» Когда мы избавляемся от сознательного желания жизни — это не значит, что подсознательно мы будем стремиться к смерти. Низшие животные не обладают сознанием человека, т. е. сознательного стремления к жизни у них нет, но они продолжают стремиться к тому состоянию, в котором находятся. Мы люди, сознаем наше стремление к жизни, и это сознание порождает у нас многочисленные размышления и предположения о жизни и смерти. В результате мы не воспринимаем все просто, как есть, а воображаем или заблуждаемся, и разве не эти заблуждения вызывают у нас всякие страхи и тревоги, душераздирающее ожидание конца? Когда мы избавляемся от заблуждений, разве не сама жизнь позаботится о нас лучше, чем мы сами? Не так ли действует в фехтовальщике инстинкт самосохранения, находясь в полной гармонии с Природой. Освобожденная от помех, чинимых человеком, т. е. от самообманных рассуждений и размышлений, от чрезмерного вмешательства сознания, — Природа лучше справится с тем, что необходимо. Несомненно, устранить из поля сознания мысль о смерти очень трудно, но это еще не причина для того, чтобы этого не делать. Чтобы преодолеть свои собственные и общепринятые установки, страхи и мысли о смерти, необходима твердая решимость и сильная воля. Но это серьезное намерение, это активное желание приходит, как озарение, и, тем не менее, мы знаем, что их можно культивировать. Жизнь фехтовальщика зависит от этой дисциплины. Устраняя из поля сознания свое понимание и саму мысль о смерти, фехтовальщик дает возможность неосознаваемому, бессознательному выйти в область сознательного. Тогда абсолютно ничем не обусловленный инстинкт самосохранения действует свободно, независимо от фантазий, иллюзий, интеллекта и от эмоций. Теперь инстинкт сможет свободно и легко использовать ту технику, которая сознательно изучена фехтовальщиком. То, что происходит в результате освобождения этого неосознаваемого, кажется просто чудесным и эти чудеса, обусловленные правильной психологической подготовкой, доступны совершенному фехтовальщику.

«Недвижимый ум», о котором говорят многие работы по фехтованию, — это, в каком-то смысле, то самое, о чем пишет Такуан в своем письме. Однако то, что называется умом и духом Такуана, гораздо глубже, чем ум фехтовальщика, поскольку тот останавливается на психологии, а Такуан, как дзенский учитель, смотрит в самый источник реальности, который можно назвать метафизическим или космическим бессознательным (хотя этот термин можно понять неверно, в связи с его сходством с психологическим термином). Главное в том, что интуиция, прозрение фехтовальщика ограничено. Он несет меч и стоит Лицом к лицу с противником. В сознании фехтовальщика еще присутствует сознание опасности, хотя он ее и не боится; еще действует, хоть и не осознано, инстинкт самосохранения, жажда жизни. Такой человек еще не достиг состояния абсолютной пустоты, когда его вместилище — алаявиджняна — совершенно разбито. Что касается его непосредственного занятия, тут он действует очень хорошо, но как только возвращается к повседневной жизни, возвращается и его повседневное сознание — и он опять ординарный человек, со своими обычными желаниями, привязанностями, неуверенностью.

Другим выглядит дзенский человек, хотя оба они сталкиваются с проблемой жизни и смерти, которая целиком покрывает все его существование. Если фехтовальщик не остановился в этом развитии, то далее он будет идти рука об руку с дзенским мастером по пути непреложной истины, конечной реальности. Но обычно фехтовальщик останавливается слишком рано, на инстинктивном неосознаваемом, а дзенский человек идет дальше, пока вся вселенная или скорее вся пустота мирового пространства не рассыплется на куски. Приводим пересказ Тадзима-но-ками об этой проблеме:

«Ум (кокоро) — это пустота (ку, шуньята), но из этой пустоты создается вся бесконечность действий: в руках она хватает, в ногах — ходит, в глазах — видит и т. д. Однажды этот ум нужно удержать, хотя это сделать трудно, ибо этому нельзя научиться только теоретически. Собственно, фехтование в том и состоит, чтобы пережить это. И когда это достигнуто, когда слова человека — сама искренность, его действия исходят прямо из изначального ума, свободного от всех эгоистических мыслей и побуждений. Тот ум, которым обычно пользуемся мы, загрязнен, но изначальный ум всегда чист, он — само Дао.

Я так об этом говорю, будто сам пережил это, но на самом деле я далек от того, чтобы быть настоящим даосом, Дао-человеком. Я пишу так просто потому, что вся человеческая жизнь должна быть в согласии с этим направлением Ума. И если нам не удается так жить каждое мгновение, мы должны, по крайней мере, пытаться достичь этого в нашей профессии, в нашем искусстве».

Дзягю Тадзима-но-ками совершенно честно сознается, что он все еще не способен переживать ум, как Пустоту, в то время как свое дело фехтовальщика он знает в совершенстве. Он должен еще глубоко изучать наставления Такуана. Такуан был знаменитым учителем дзен. Может быть, он и не занимался фехтованием так, как это делали самураи, но, несомненно, умел держать в руках меч и мог постоять за себя в схватке с любым мастером фехтования, ждать долго не заставил бы никого. Сам Дзягю, должно быть, сознавал, что Такуану по-настоящему противостоять не может. Это видно из того письма о фехтовании, которое он оставил своим ученикам, а также из других источников, повествующих о встречах дзенских учителей с профессиональными фехтовальщиками.

Рукопись Одагири Итиуна, которую мы довольно долго разбираем, проливает свет на это. Я имею ввиду название его школы, которая отражает философию Махаяны и в особенности дзен-буддизма. Одагири Итиун или скорее Хария Сэкиун, который был учителем Итиуна и основателем школы, назвал ее «Меч Непребывающего Ума» (Мудзюсии-кэн). Эта фраза заимствована из Вималакирти-сутры, буддизма Махаяны, и особенно часто употребляется дзенцами. Эта сутра описывает конечный источник всех вещей как «непребывающее». «Непребывающее» или «нигде не имеющее место пребывания» означает, что этот источник всегда вне человеческого понимания, вне категорий времени и пространства. Поскольку это выходит за пределы относительного, это называют «не имеющим дома, не имеющим места пребывания», т. е. тем, к чему не приложимы никакие определения. Так и меч, которым пользуется человек этой школы, не имеет определенной формы, т. е. его пространственные характеристики неописуемы. Встречаясь с противником, фехтовальщик этой школы владеет не простым мечом, а мечом без формы. В результате противник не может уследить за этим мечом. Где начало и где конец этого меча? Противник не может понять, как движется такой меч, а, следовательно, и как от него защищаться. Пока он решает, что же делать, — такой меч непременно поразит раздумывающего. Противник даже не сможет опомниться, не сообразит, что же произошло, как это получилось, ибо как только он встретится с таким «мечом непребывания», он потеряет голову.