Добрая фея с острыми зубками - Сахарова Татьяна - Страница 48

• Предыдущая
• 48/60
• Следующая

Очнувшись, я обнаружила себя на кровати в большой незнакомой комнате. Моя мама была рядом и беседовала шепотом с каким-то невысоким смуглым мужичком средних лет. По стетоскопу, болтавшемуся на шее у мужчины, я догадалась, что он — доктор. Зачем здесь доктор? Я больна? Но если мама здесь, мне ничего не страшно. Она никому не позволит меня обидеть. Голова лопается, как перекачанный футбольный мяч. Где я? Комната совсем непохожа на больницу.

И почему на маме ярко-желтое платье, она же ненавидит желтый цвет…

Я закрыла глаза и попыталась напрячь память, но вязкая войлочная масса внутри черепной коробки едва-едва ворочалась. Какой-то ее крохотный кусочек все же рыпнулся, и губы сами собой растянулись в улыбке. Это сон! Я просто сплю и в своем сне снова становлюсь маленькой десятилетней девочкой, у которой в пионерском лагере под Судаком случился перитонит, и родители прилетели ее спасать. И поэтому мама выглядит такой молодой и красивой. Совсем как тогда…

Мой слух почему-то уловил английскую речь. Открыв глаза, я еще раз огляделась. Ничего не изменилось. Мама по-прежнему о чем-то переговаривается с врачом, но говорят они по-английски. Странно, мама ведь не знает никаких иностранных языков. И это желтое платье…

— Мама, мамочка… — прошептала я тихо. — Что со мной?

Меня услышали. Мама и доктор приблизились к кровати и застыли с напряженными лицами.

Неожиданно дверь в комнату отворилась. Наверное, папа пришел, пронеслась в голове робкая догадка. Но в дверном проеме появился высокий седовласый мужчина. Он пересек комнату размашистым шагом и обратился к маме:

— What's happened Annie? I've understood nothing by phone. Who is she?

— I don't know. — С этими словами она растерянно протянула мужчине гербовую корочку. Я успела сообразить, что это загранпаспорт. Откуда он здесь? Нет, это не сон, а настоящий кошмар. Голова пошла кругом.

Седовласый раскрыл документ. Повисла напряженная пауза, после которой он удивленно уставился на меня и произнес по-русски, странно растягивая слова:

— Ан-нечка! Как же ты на-ас нашла-а?

Выговор мужчины резанул мой слух. Дело даже не в самом голосе… Акцент! С такими тягучими интонациями обычно разговаривают жители Прибалтики. Их медлительная речь всегда была объектом нехитрого совкового юмора. Прибалтика…

Войлок в моей голове моментом развеялся. Господи, это же он! Мой убийца, Караюшкус! А рядом вовсе не моя мама, а его приемная дочь Ани. И я не сплю. Я потеряла сознание возле бассейна, потому что Ани — точная копия моей мамы. И рост, и фигура, и овал лица, и пышные волосы цвета спелой пшеницы. Таких совпадений не бывает! Эта молодая женщина в желтом платье — родная дочь моих родителей, и по всему выходит, что я…

— Она так похожа на мою маму, — вырвался из моей груди то ли глубокий вздох, то ли протяжный стон, и глаза на какое-то время превратились в бездонные цистерны слез, угрожая вымыть плотно сидевшие на роговице контактные линзы.

Врач вколол мне в руку какое-то лекарство, и дышать почти сразу стало полегче. Еще под нос сунули стакан с водой, и я сделала несколько судорожных глотков, выбивая зубами чечетку о край стакана.

Силы вернулись, и тут же меня пронизала лютая ненависть. Заплаканные глаза метнули на Караюшкуса свирепые молнии.

— Как вы могли?! Ведь в огне едва не сгорели дети! Они-то в чем виноваты? — стала выкрикивать я. — Пускай моя собственная жалкая жизнь ничего не стоит! Но неужели ваша проклятая тайна усыновления стоит жизней маленьких детей! Ани, — я решила воззвать к его дочери, — твой приемный отец поджег архив в доме малютки. И есть еще один архив в роддоме. Ты должна его остановить! У тебя же тоже есть ребенок.

— Что ты говоришь? — прогремел ошалевший Караюшкус. — При чем здесь усыновление? Какие архивы? Какие сгоревшие дети?

— Слава богу, дети пока не сгорели, но если вы подожжете архив и в роддоме, то может случиться несчастье.

— Папа! — встряла Ани. — Кто она? Что происходит?

— Что происходит, пока даже не догадываюсь. Но могу представить тебе Аню Сереброву, твою… — здесь он на секунду запнулся, — твою, можно сказать, сводную сестру.

— Сестру?! — округлились глаза у девушки. — Вы что, удочерили меня, а мою сестру бросили в детском доме?

— Н-не совсем, — буркнул магнат и обратился уже ко мне:

— Не знаю, что происходит в твоей голове, может быть, это последствия травмы, которую ты получила при падении, но ни о каких архивах я знать не знаю.

— Как же, как же… И это не вы наняли киллера, который едва не задавил меня джипом на дороге? — ядовито осведомилась я.

— Какой джип? Какая дорога? — Он страдальчески заломил руки. — Ты можешь объяснить все по порядку?

— Попробую. Около месяца назад некто неизвестный дважды прислал мне конверты с моими детскими фотографиями. Потом позвонила женщина и уговорила меня приехать к ней домой. Мы с моим юристом примчались на встречу и по указанному адресу нашли удушенный труп Оксаны Киселевой в горящей квартире. — Я перевела дыхание, а Караюшкус вскинул брови.

— Киселевой, говоришь?.. — Мне стало ясно, что эта фамилия ему знакома.

Он спровадил доктора, и я продолжила повествование. Металлургический магнат слушал меня очень внимательно, лишь изредка уточняя детали событий. Его дочь тоже вся превратилась в слух.

— Таким образом, — стала подводить я итоги, — именно вы, господин Караюшкус, были заинтересованы в уничтожении архивных записей и в моей смерти, поскольку я докопалась до правды об усыновлении Ани.

— Логично рассуждаешь, — согласился он. — Но даже если предположить, что я — экстрасенс и, находясь за океаном, каким-то чудесным образом узнал о твоем расследовании, то все равно у меня не было ни малейших оснований покушаться на тебя и уж тем более устраивать пожар в доме малютки. Наша Ани уже около десяти лет знает, что мы ее удочерили. Она закончила школу и мечтала получить образование в Соединенных Штатах. Но ей тогда еще не исполнилось восемнадцати лет, а приемный несовершеннолетний ребенок не может просто так покинуть страну. Необходимо соблюсти множество формальностей. Поколебавшись, мы с женой приняли решение все рассказать дочери. Она уже была достаточно взрослой, и гораздо хуже было бы просто запретить ей учебу за границей, не объяснив причин такого запрета.

Я растерянно хлопнула глазами. Оказывается, никакой тайны усыновления давно нет. Моя красивая версия опять полетела ко всем чертям. Но кое-какие вопросы у меня все равно еще остались.

— Скажите, моя фамилия ведь вам уже была знакома. Откуда вы узнали, что младенцев в роддоме перепутали, и Ани — родная дочь моих родителей?

Караюшкус шумно вздохнул.

— Вас не перепутали, Киселева вас нарочно подменила.

То, что он рассказал дальше, с трудом укладывалось в голове. Оказывается, мои родители целых десять лет не подозревали, что воспитывают чужого ребенка. Но однажды в летнем лагере у меня случился аппендицит. Юные сексуально озабоченные пионервожатые несколько дней не обращали внимания на мои жалобы, списывая их на легкое пищевое отравление. Они засуетились только тогда, когда я упала в обморок на утренней линейке. Пока искали машину, пока везли меня в город по ухабистой дороге… В больницу я поступила в крайне тяжелом состоянии. Гнойный мешок лопнул, и операция заняла несколько часов. Естественно, была большая кровопотеря. Родители примчались в Судак, как только им позвонили. Врачи тут же предложили сдать кровь для переливания. И вот тут-то и выяснилось: у четы Серебровых никак не мог родиться ребенок с моей группой крови и моим резус-фактором. Есть все-таки определенные законы генетики.

Папа сначала накинулся на маму, но быстро поостыл, припомнив все проблемы с моим зачатием. Он повинился и даже начал благодарить жену за то, что она, убедившись в бесплодии мужа, нашла в себе силы забеременеть от другого мужчины. За эту фразу Серебров-старший схлопотал оплеуху прямо в больничном коридоре.

• Предыдущая
• 48/60
• Следующая