Добрая фея с острыми зубками - Сахарова Татьяна - Страница 27

• Предыдущая
• 27/60
• Следующая

Хотя, по правде говоря, зачем мне теперь информация об этой женщине? Если статейка про мост — всего лишь глупая выдумка мальчишки-практиканта, то мое расследование теряет всякий смысл. Но, с другой стороны, кто-то же пригласил меня и Верещагина на квартиру к убитой. Спрашивается, зачем?

В дневное время добраться до Пролетарского массива удалось без проблем. Возле подъезда уже знакомой мне хрущевки толпились люди. У многих в руках пестрели сиротливые букетики, а у скамейки прислонились три неказистых похоронных веночка. Этого как раз мне и не хватало! Угодила прямо на похороны. С какой стати ее хоронят только сегодня, если умерла она еще в пятницу? Хотя, наверное, тело не выдавали из-за разных милицейских формальностей. Убийство все-таки…

Ненавижу похороны. Они всегда нагоняют на меня тоску и портят настроение на ближайшие несколько дней. Но нет худа без добра. Здесь сейчас собрались ее друзья-приятели, может, какие-то дальние родственники, коллеги по работе… На таких мероприятиях люди, как правило, друг друга знают плохо, и наверняка все будут потихоньку обсуждать покойницу. Плохо только, что придется выдержать погребальную церемонию до конца. Основные пересуды, как водится, происходят за поминальным столом.

Вскоре подъехал замызганный похоронный автобус. Дешевый, обитый черным сатином гробик. Несколько скупых фраз о тяжелом жизненном пути усопшей, сказанные кем-то из бывших коллег. Ни попа, ни музыки. Немного всплакнули лишь две сухонькие старушки, и то не потому, что были сильно убиты горем, а скорее оттого, что посчитали рыдания неотъемлемым атрибутом любых похорон.

Покойница выглядела неважно. Распухшее лицо застыло в противоестественной гримасе. Жидкие седые прядки выбились из-под косынки. Куцый воротничок платья едва прикрывает след от удавки, обезобразившей шею. Близких родственников, если верить милицейским записям, у нее нет. Хоронят за государственный счет, плюс, возможно, убогие копейки, собранные соседями. Что, если поминок вообще не будет и после кладбища все разъедутся по своим делам? Я забеспокоилась. Квартира после пожара для поминок точно не годится, а за любое плохонькое кафе платить нужно.

Но мои сомнения вскоре развеялись. Несколько мужичков принялись бодро выносить столики из ближайшего детского садика и расставлять их в тенечке под липами. Несколько теток в черных платочках крикливо руководили процессом. Похоже, поминки состоятся. Простой люд свято чтит народные традиции. Надо бы и мне внести свою лепту в поминальный стол.

Похоронная процессия двинулась к автобусу, а я направилась к теткам, занимавшимся организацией застолья.

— Простите, — обратилась я к одной из них, достав из кошелька тысячу рублей, — вот, возьмите деньги на продукты.

Тетка с крупным носом, на котором проступила уродливая сетка лопнувших сосудов, недоверчиво покосилась на протянутую купюру. Судя по выражению ее физиономии, сумма показалась ей не правдоподобно большой.

— А вы кто ей будете? — Она изо всех сил старалась понять, потребует ли прилично одетая девица сдачу.

— Ой, а я ее знаю! — К нам подлетела другая тетка, и я без труда узнала в ней толстую мамашу, чей малолетний отпрыск засек на месте преступления помощника депутата. — Это она труп обнаружила. С ней менты еще долго во дворе разговаривали.

Я кивнула, подтверждая ее слова.

— Вы знали Оксану Тихоновну? — продолжила любопытствовать тетка с носом.

Мне потребовалась пара секунд, чтобы сообразить: Оксана Тихоновна и есть та самая убитая Киселева. Вот ведь нет никакой памяти на имена-отчества!

— Нет, мне не приходилось с ней встречаться… при жизни, я имею в виду, — выдала я чистую правду. — Мы случайно оказались на ее этаже, дверь приоткрыта, внутри пожар… И еще кот орал благим матом, мы даже решили, что в квартире ребенок.

— Да, кот… Интересно, куда Бандит подевался? Он был для покойницы единственной самой родной душой, — шмыгнула носом жирная мамаша.

— Кот пока у меня, — пришлось признаться мне. — Он забрался на заднее сиденье машины, и я обнаружила его уже возле своего дома. Впрочем, я готова привезти его в любой момент кому-нибудь из родственников умершей.

— Да какие у нее родственники?! — отмахнулась носатая. — Она же детдомовская.

— Может, кто-то из соседей хочет приютить кота? — не унималась я.

— Нам своих дармоедов хватает, — отрезала жирная, — можете выгнать его на улицу!

Тетки, взяв у меня деньги, поспешили застелить столы застиранными скатертями, а я забралась в машину и двинулась следом за похоронным автобусом.

Поездка была долгая и утомительная. Кладбища в черте города давно закрыты для погребений. То есть «подселить» умершего к почившим родственникам, конечно же, разрешают. Кроме того, можно дать взятку в две-три тысячи долларов и получить свои два квадрата на приличном кладбище, но такая роскошь по карману единицам. Простые смертные отправляются в последний путь за сорок-пятьдесят километров от города. На «Мазде» я бы без труда преодолела это расстояние максимум за полчаса. Но, не зная дороги, пришлось тащиться почти шагом за раздолбанным катафалком.

Представляю, каково в такую жарищу пассажирам самого автобуса! А труп наверняка плохо забальзамировали, страшно даже подумать, какая внутри сейчас вонь стоит.

На кладбище над свежевырытой могилой усталая женщина с изрезанным глубокими морщинами лицом, вероятно распорядитель из похоронного бюро, толкнула короткую прощальную речь. Гроб заколотили и опустили в яму. Горстка людей, состоявшая в основном из старушек, побросала в могилу по горстке земли. Повинуясь стадному чувству, я тоже наклонилась и взяла в ладонь несколько комьев высушенного солнцем грунта. Внезапно сердце сжалось, и на глаза сами собой накатились слезы.

Чего это я, собственно? Нервы совсем на пределе. Видно, прав-таки Оглоедов: следует все бросить и махнуть на недельку на какие-нибудь экзотические острова. Документы по сахарному заводу готовы, а других неотложных дел по причине летнего спада деловой активности пока нет. Вполне можно выкроить время для отдыха. Поплаваю в море, покроюсь золотистым загаром, заведу бурный курортный роман… Хотя нет, с курортным романом я погорячилась. Еще свежи в памяти хламидии вместе с продолжительной и обременительной во всех отношениях терапией.

Бросив горсть земли в яму, я решительным шагом направилась назад в машину, испугавшись, что процесс погребения доконает мою расшатанную психику. На душе и без того скребли кошки. Надо же: был человек и нет человека. И никто не убивается над гробом, не орошает безутешными слезами могилку…

Одинокая жизнь, страшная смерть. Пожалуй, один лишь Бандит искренне тоскует по хозяйке. Недаром котище совсем обнаглел и по ночам пытается примоститься у меня под боком. Что мне теперь с ним делать? Не хватало только, чтобы он зимой завонял мне городскую квартиру. Терпеть не могу кошачий дух.

С такими невеселыми мыслями я вкатила назад в хрущевский дворик. Поминки под липами уже шли полным ходом. Не стоило мне горячиться и ехать на кладбище.

Десятка два потных и раскрасневшихся на жаре людей самозабвенно хлебали теплую водяру из пластиковых стаканчиков, закусывая ее малосольными огурцами, квашеной капустой и салом. Песни, правда, еще не пели, но, судя по возбужденному состоянию собутыльников, за этим дело не станет.

Я пристроилась за стол поближе к знакомым мне теткам.

— Уже похоронили, — громко сообщила я собравшимся. Мне тут же плеснули водки, но я благоразумно отказалась от дешевого пойла, жестом указав на оставленную неподалеку «Мазду».

— Напрасно вы в такую жару на кладбище поперлись, — посочувствовала тетка с носом, который по причине принятого алкоголя из красного стал синюшным и даже несколько увеличился в размерах.

— Жалко ее, — задумчиво произнесла я, — умер человек, а никому и горя нету.

— Так сама виновата. Нечего было деток своих в роддоме бросать. — Бабениия прищурила злые глазки, смахнув каплю пота с синего шнобеля. — Сама — детдомовка, а ребятишек не пожалела, бросила на казенные харчи. Вот и жила бобылем на старости.

• Предыдущая
• 27/60
• Следующая