Петр II - Сахаров Андрей Николаевич - Страница 35
- Предыдущая
- 35/170
- Следующая
– Другого? Быть этого не может, Катя! Мы дали клятву принадлежать друг другу.
– Это было давно, граф, когда я жила ещё у дедушки в Варшаве. Но тогда мы с вами были чуть ли не детьми.
– Княжна, так неужели правда? Неужели вы разлюбили меня? – с отчаянием воскликнул Милезимо.
– На днях, граф, назначено моё обручение с государем, – не без довольства проговорила Екатерина.
– Так правда, правда? Вы отдаёте руку и сердце императору-мальчику?
– Отдаю только руку, а моё сердце принадлежит другому.
– Княжна, вы играете мною! – воскликнул Милезимо.
– Прошу вас, говорите как можно тише!.. Могут услышать, узнать вас… Мой отец здесь, в усадьбе. Советую вам, граф, скорее уходите; как ни тяжело мне говорить…
– Нет, так скоро я не уйду от вас. Ведь немало времени прошло, как мы не видались с вами. Меня не допускали к вам… В Москве уже давно шёл слух, что государь хочет жениться на вас, но я плохо верил тому слуху. И вдруг на днях я тоже услыхал от своего родича, графа Братислава; он сказал мне, что уже назначено ваше обручение с государем. Эта весть, как острый нож, кольнула меня в сердце! Я решил во что бы то ни стало видеть вас, княжна, и говорить с вами.
– Но к чему может привести этот разговор? Отец решил, что я должна стать женой императора, и против этого ни вы, ни я ничего поделать не можем. Сама судьба разлучает меня с вами, граф.
– От вас, княжна, зависит, и мы никогда не станем разлучаться. Со мной пойдёмте, Катя!.. Я умчу вас на край света. Мы повенчаемся, и тогда государь не отнимет вас у меня.
– Нет, Генрих, невозможно… Поймите: ведь меня ожидает корона.
– Что я, несчастный, слышу? И вы, Катя, говорите это мне, которому, бывало, так сладостно шептали про любовь, про наше счастье!.. И теперь из ваших уст мне суждено услышать свой смертный приговор!.. Нет, нет… Вы шутите со мною. Не верю я… Вы одного меня любите, Катя, и царская корона не прельщает вас… Ведь так, так? Это ваш отец-честолюбец неволит вас идти за государя, а вы любите меня, одного меня, и не разлюбили…
– Скрывать не стану, Генрих, я люблю вас по-прежнему; но всё же вашей женой я никогда не буду… Прощайте, Генрих, вам больше оставаться у меня нельзя… того гляди, отец проснётся и придёт ко мне.
– Не страшен, княжна, мне ваш отец, со мною он сделать ничего не может… я состою при посольстве.
Едва только граф Милезимо проговорил это, как в горницу княжны Екатерины вбежала бледная, встревоженная Дуняша и задыхающимся от волнения голосом проговорила.
– Беда! Совсем пропали мы: князь Алексей Григорьевич изволит сюда идти.
– Что, граф, дождались? Говорила я вам, скорее уходите! – упрекнула княжна Екатерина своего возлюбленного.
– Повторяю, вашего отца я не испугаюсь.
– Катюша, что это за мужик у тебя? – входя в горницу к дочери, спросил князь Алексей Долгоруков, показывая на графа.
– Князь, вы не узнаёте меня? – проговорил Милезимо, смело и насмешливо посматривая на Алексея Григорьевича.
– Граф Милезимо? Возможно ли? – с удивлением и гневом воскликнул Долгоруков. – Зачем вы пожаловали сюда? Что надо?
– Я пришёл, князь, повидаться с вашей дочерью, поговорить с нею.
– Вот как? Для того и нарядились в мужицкий зипун, чтобы обманом проникнуть в мой дом?
– Да, да, с тою целью я и нарядился по-мужицки, чтобы мне удобнее было увидеться с вашей прелестной дочерью.
– Скорее вон ступайте, не то я прикажу гнать вас в шею! – гневно крикнул князь Алексей.
– Меня гнать? Графа Милезимо?
– Не графа Милезимо я гоню, а паршивого мужичонку, который ненароком смел проникнуть на половину моей дочери, государыни-невесты.
– Батюшка, потише; что вы так кричите! – остановила отца княжна. – Или вам огласка нужна? Хотите, чтобы все дворовые узнали, что у меня в комнате под видом мужика был граф Генрих Милезимо? Сама я призвала графа, сама ему свидание здесь назначила, чтобы проститься с ним. Он был моим милым женихом, и, если хотите знать, я и по сей час люблю его… Да, да, люблю!
– Опомнись, Катерина, что ты говоришь! – с ужасом воскликнул князь Алексей, замахав руками.
– Сказала, батюшка, я правду… Сердце мне велело так сказать. Прощай, мой Генрих, милый, желанный мой, прощай!.. Судьба разлучает нас, но моё сердце и моя любовь всегда будут с тобою. Я не перестану думать о тебе и тогда, когда буду царицею великой Руси, – думать о том счастье, каким ты ещё так недавно дарил меня! Прощай!.. Нет, нет, не так с тобою прощусь я, Генрих, а вот как, – и княжна Екатерина крепко обняла и поцеловала графа Милезимо. – Теперь ступай… Ступай, Генрих!..
Граф припал поцелуем к её руке и быстро вышел.
– Ушёл!.. Ушёл, и навек мы расстались… О, мой милый, милый!.. – с рыданием воскликнула княжна, закрыв лицо руками.
– Опомнись, Катерина; ведь ты голову сняла с меня, осрамила, – с упрёком сказал дочери князь Алексей.
– К чему упрёки, отец? Я, право, не заслужила их. Вашей воле я послушна: я отвергла жениха, которого любила и люблю, и выхожу за немилого; чего вам ещё надо? – утирая слёзы, промолвила княжна Екатерина.
– Ох!.. Беда с тобою!.. Сама не разумеешь, что и говоришь. Ведь твой жених – царь, а ты царицей будешь.
– С милым сердцу идти под венец – вот это счастье, большое счастье!..
VII
Наступил день обручения императора Петра II с княжною Екатериною Алексеевной Долгоруковой.
В большом зале дворца на персидском шёлковом ковре был поставлен стол, покрытый золотой парчой, а на нём ковчег со святым крестом и две золотые тарелки с обручальными кольцами. Обручённые должны были стоять под балдахином серебряной парчи с золотым шитьём; кисти балдахина держали высшие придворные чины. Направо на I шёлковом ковре стояли кресла для государя и налево – шитые золотом по золотому бархату кресла для невесты государя, для царевны Елизаветы Петровны, для бабки государя Евдокии Фёдоровны, а также и для прочих особ императорского дома.
Обер-камергер князь Иван Долгоруков в торжественном поезде отправился за своей сестрой, Екатериной Алексеевной, находившейся в Головином дворце.
Густая толпа народа окружила дворец, ожидая приезда невесты государя; там и тут вполголоса вели между собой разговор.
- Предыдущая
- 35/170
- Следующая
