Петр II - Сахаров Андрей Николаевич - Страница 29
- Предыдущая
- 29/170
- Следующая
Но вот наступил день обручения князя Ивана Алексеевича Долгорукова с графиней Натальей Борисовной Шереметевой. Часа за два до приезда жениха и гостей наречённая невеста сидела в своей богато отделанной горенке, в кругу подруг и родственниц. Совсем готовая к приёму жениха и гостей, она была чудо как хороша, в белом обручальном платье из дорогого шёлка, шитом серебром и крупным жемчугом, с дивной диадемой из крупных алмазов на голове и с такими же алмазами в ушах и на груди. Однако невеста была задумчива и печальна; когда же её подруги запели венчальные песни, ей стало ещё печальнее, ещё скучнее, она закрыла лицо руками и тихо заплакала.
Пелагея Степановна, пожилая вдова-боярыня, тётка графини Натальи Борисовны, заметив эту печаль племянницы, выслала из горницы её подруг и, оставшись с Наташей одна, спросила её:
– Что с тобой, светик?
– Печаль, тоска на сердце, тётушка, а с чего – и сама не знаю. И рада бы я, тётушка, не плакать, рада бы не горевать, да слёзы сами бегут из глаз.
– С чего бы это? Уж не с глаза ли с тобой попритчилось? Твоя пора, племянница, не слёзы лить, не тосковать, а веселиться да радоваться. Жених твой – краса писаная, знатный, любимец государя… Легко сказать!
– От всех одно и то же слышу я, тётушка, все моему счастью завидуют, но от этого счастья у меня больно-больно сердце сжимается. Видно, не пред добром это!
– Полно, Наташенька, полно! Хочешь, позову я подружек и петь их заставлю величальные песни, весёлые?
– Нет, нет, не надо, тётушка… С их песен мне ещё скучнее становится; похоронными те песни мне кажутся.
– О, Господи, помилуй! Сглазили тебя, Натальюшка, сглазили, моя сердечная! Перестань же плакать! Того гляди, жених приедет, а у тебя и глазыньки заплаканы… Нехорошо!..
В этот момент вбежала Груша, любимая прислужнице графини, и поспешно проговорила:
– Едет… Князь-жених едет…
– Ну, слава Богу! Пойдём, Наташа, навстречу жениху.
Пелагея Степановна взяла за руку побледневшую ещё более графиню Наталью и пошла с нею навстречу князю Ивану Долгорукову.
Подруги Натальи Борисовны и её сенные девушки встретили жениха величальной песней.
– Спасибо вам, красные девицы, спасибо! Вот вам на наряды да на сладкий леденец, – весело проговорил князь Иван, кланяясь девицам, и дал им горсть червонцев.
Вслед за князем Иваном в палаты Шереметевых прибыл император-отрок с цесаревной Елизаветой Петровной, и тотчас же начался обряд обручения, а затем был открыт блестящий бал.
Государь, двор и все вельможи принимали участие в нём, веселье было общее, одна невеста по-прежнему оставалась печальной.
Жених заметил это и спросил у Наташи:
– Радость моя, ты печальна; скажи, с чего? Я так счастлив, безмерно счастлив, а ты, моя голубка, грустишь?
– Тебе так показалось, князь, я весела.
– Нет, нет, меня ты не обманешь. Ну да скоро я развеселю тебя цыганской песней и пляской. Под Москвой стоит табор цыган, я приказал привести их сюда; твои братья дали мне своё согласие. Вот как уедет государь, я и прикажу ввести цыган, конечно, если ты дозволишь.
– Что же, пускай повеселят…
Действительно, по отъезде государя и двора в палаты Шереметевых были введены пятеро цыган и шесть цыганок. Долго веселили они гостей своими песнями и пляской, а потом цыганки стали гадать, получая за это с гостей щедрую подачку.
– Эй, старая колдунья, погадай и мне про мою судьбу!.. Скажи, что ждёт меня впереди, – подзывая к себе старую цыганку, одетую в рубище, грубо сказал князь Иван Долгоруков, протягивая руку.
Долго смотрела на его ладонь цыганка, а потом, не говоря ни слова, хотела отойти прочь.
– Стой!.. Куда же ты? Сказывай, что на моей ладони увидела! – остановил её князь Иван Долгоруков.
– Ох, князь-красавец, лучше не спрашивай. Цыганкины слова вещие, они сбудутся, не минуются. Судьба твоя плачевна и несчастна. Кровь, кровь я видела… Несчастный, бесталанный!.. Лютая казнь ждёт тебя.
Как ни тихо проговорила эти слова цыганка, но они дошли до слуха графини Натальи Борисовны, стоявшей рядом с женихом, и она упала без чувств.
Произошёл большой переполох. Все бросились на помощь графине. Старая цыганка воспользовалась этим и скрылась из палат незамеченной. Сколько ни искали её, нигде не могли найти. Некоторые из гостей заметили, что с этой цыганкой пред тем долго говорил князь Никита Трубецкой, находившийся на балу; кивком головы он показал старухе цыганке на своего соперника, князя Ивана Долгорукова.
Обморок невесты на всех гостей произвёл удручающее впечатление. Они поспешили разъехаться, и в палатах Шереметева у своей невесты остался только Иван Долгоруков со своими любимцами и приятелями – Лёвушкой Храпуновым и Степаном Васильевичем Лопухиным[13] . «Свойственник государев по бабке его Лопухиной, первой супруге Петра Великого», Стёпа Лопухин был камер-юнкером при дворе и пользовался особою привязанностью царского фаворита.
– Ну что, как Наташа? – дрожащим голосом спросил Иван Долгоруков у брата невесты, графа Петра Борисовича Шереметева, только что вернувшегося из горницы сестры.
– Всё ещё без памяти; впрочем, лекарь говорит, что опасного ничего нет.
– Господи, и с чего это с нею, с чего? Неужели враньё проклятой цыганки так подействовало на неё?
– Страшные слова сказала цыганка, князь Иван Алексеевич, страшные.
– Неужели же верить им?..
– Ох, князь, большинство людей верит в цыганские предсказанья.
– Неспроста старая цыганка сказала те слова, неспроста, – тихо проговорил Храпунов. – По-моему, её подучили сказать их.
– Кто, кто?
– Верно сказать, князь, я не могу, а только видел, что князь Никита Трубецкой с цыганкой что-то долго говорил, и на тебя кивнул ей головою.
– Ты думаешь, Трубецкой подучил цыганку? Может быть! У Никиты Трубецкого есть ненависть ко мне и злоба, он ненавидит меня, и, без сомнения, это он подучил цыганку. Но он поплатится за это!.. Я всё узнаю, – с большим волнением проговорил Долгоруков.
– Что ты задумал делать? – спросил Лопухин.
– Я… я сейчас поеду к Трубецкому и спрошу у него…
– Разве он скажет тебе?
- Предыдущая
- 29/170
- Следующая
