Невидимый современник - Лучник Николай Викторович - Страница 15

Впрочем, в согласии его трудно было сомневаться. Институт задумали давно. Еще до начала первой мировой войны профессор Михаил Исаевич Неменов, известный петербургский врач, пытался организовать рентгенологический институт. В то время из этого ничего не вышло. Сразу после Октябрьской революции Неменов снова возобновил попытки. Луначарский очень заинтересовался этой идеей и горячо поддержал ее. Поэтому Неменов не сомневался, что нарком подпишет решение. Человек, бежавший по перрону, был, конечно, сам Неменов — будущий директор института.

Новым институтом заинтересовался не только народный комиссар просвещения. Крайне важно и то, что идею нового института поддержал и профессор Абрам Федорович Иоффе. Вы помните это имя? Иоффе был одним из учеников и ближайших сотрудников Рентгена — ученого, стоявшего у колыбели ионизирующих излучений. Кроме того, Иоффе был первоклассным физиком и талантливым организатором. Он не только поддержал идею о создании нового института, но и дал согласие заведовать в нем физико-техническим отделом.

Новый институт начал свое существование осенью 1918 года. Его задача состояла в исследовании самих лучей, изучении их биологического действия, применении в медицине для диагностики и терапии, использовании для исследования атомов и молекул. Физико-технический отдел впоследствии выделился и превратился в крупнейший самостоятельный институт. А институт Неменова существует до сих пор. Сейчас он называется Центральный научно-исследовательский институт рентгенологии и радиологии Министерства здравоохранения СССР.

Михаилу Исаевичу Неменову удалось сколотить довольно сильный коллектив. В 1920 году начал выходить журнал «Вестник рентгенологии и радиологии», сразу ставший одним из ведущих радиологических журналов мира.

Но дело сейчас не в этом. Главное, на что я хочу обратить ваше внимание, это то, как был создан этот институт. Если бы не энтузиазм Неменова, не его инициатива, не знакомство с Иоффе, не интерес Луначарского, такой институт появился бы гораздо позже.

Я хочу вспомнить комичный случай, происшедший не когда-нибудь, а совсем недавно, в 1955 году. Сотрудники лаборатории (радиобиологической лаборатории), где я в то время работал, готовили к печати сборник своих статей. По существующим правилам научные статьи, а тем более книги, чтобы их можно было напечатать, должны получить положительный отзыв специалиста. Этим уменьшается вероятность выхода в свет недостаточно серьезных работ. Отзыв должен быть от ученого из другой лаборатории. Считают, что это обеспечивает большую объективность.

Но что делать? В городе, где мы работали, все радиобиологи собрались в стенах одной лаборатории. Пришлось дать на отзыв просто биологу — старшему научному сотруднику, опытному и потому не очень молодому. Отзыв был вполне положительным. Серьезные возражения рецензента встретило только одно слово «радиобиология», встречавшееся чуть ли не на каждой странице. Он нашел его не вполне удачным и советовал заменить каким-нибудь другим.

Рецензент полагал, что мы сами придумали слово «радиобиология». Между тем оно существовало уже несколько десятилетий. Однако ничего удивительного не было в том, что биолог с большим стажем не знал о существовании целой науки, ведь он сам работал в довольно далекой области.

Теперь слово «радиобиология» не только известно каждому студенту, он даже знаком с основами этой науки. И не обязательно студент-биолог, а и многие из студентов физиков и химиков. Но два последних десятилетия оказались чреватыми событиями, которые отвели радиобиологии совсем иное место, чем раньше.

А до середины 40-х годов радиобиология развивалась главным образом за счет инициативы энтузиастов вроде Тарханова, Неменова и других, с чьими именами мы еще встретимся в дальнейших главах. Чем привлекала их эта наука, жившая в те времена где-то на задворках биологии и физики? Трудно сказать. Но, судя по превосходным работам этих энтузиастов, видно, что это были в большинстве своем крупные ученые. Вероятно, они смотрели дальше других и предвидели будущее радиобиологии.

Зловещий гриб вырос до самого неба и, когда рухнул вниз, похоронил под своим пеплом город с сотней тысяч мирных жителей. Это было 6 августа 1945 года, рано утром. Именно так, разрушением Хиросимы, атомный век возвестил о своем приходе. Да, наше время действительно атомное. С этим нельзя не считаться. И это определяет очень многое. В том числе и развитие наук.

Если раньше биологическое действие лучей имело практическое значение лишь с точки зрения профессиональной вредности для рентгенологов и рентгенотехников да в плане нежелательных осложнений при радиотерапии, то теперь огромные группы людей стали жить бок о бок с радиацией. Речь идет не только о работниках атомной промышленности. Мирное применение ионизирующих лучей и радиоактивных изотопов проникает во все новые и новые области. А потенциально все жители нашей планеты могут столкнуться с радиацией. Даже не могут, а уже сталкиваются. Ведь естественный фон радиации на Земле за время ядерных испытаний повысился и до сих пор еще не вернулся к прежнему уровню.

Так почти сразу радиобиология из предмета увлечения горстки энтузиастов стала делом государственной важности. Возникла необходимость знать все о биологическом действии радиации. Начали открывать лаборатории, институты, потребовались тысячи специалистов-радиобиологов…

Прошло немного лет, и человек шагнул в космос. За первым шагом последовали другие. Люди надеются все дальше и все на более длительное время уходить от родной планеты.

Люди любят называть свое время «таким-то веком». И не успел родиться атомный век, как появился век космоса. Впрочем, чаще говорят не о веке, а о космической эре. Для этого есть все основания. Точно так же, как и для того, чтобы говорить: мы живем в век полупроводников, в век кибернетики, в век молекулярной биологии. А может, через год или через месяц начнется еще какой-нибудь век. В такое уж время мы живем, что на каждое столетие приходится по нескольку веков.

Космическая эра тоже предъявила свой счет радиобиологам. На поверхности Земли мы надежно защищены атмосферой от действия космических лучей. А оболочки скафандров и космических кораблей они прошивают насквозь, впрочем, как и тех, кто в них находится. Но космические лучи — такие же ионизирующие частицы, как и те, с которыми ученые познакомились еще на рубеже двух столетий, только с гораздо большей энергией. Возникают вопросы, ответы на которые должна дать радиобиология.

Ни один из университетов не готовил впрок радиобиологов, которые должны были пригодиться атомному веку космической эры. Но — удивительное дело! — возникший «вакуум» заполнился быстро.

В старину генералов не называли просто генералами. Были «генералы от инфантерии», «генералы от кавалерии», «генералы от артиллерии» и т. д. Когда я знакомлюсь с радиобиологом моего поколений, то иногда спрашиваю: «„От чего“ вы радиобиолог — от зоологии, от ботаники, от медицины, физики, химии или чего-нибудь еще?»

Да, именно так и заполнялись сотни вакантных должностей: их заняли люди разных специальностей, пришедшие в радиобиологию со стороны. И это хорошо. Потому что каждый принес знания, методы и подходы своей науки. А для такой пограничной науки, как радиобиология, именно это и нужно.

В связи с возросшим значением их науки совершенно изменились условия работы радиобиологов. Раньше, бывало, чтобы провести облучение, приходилось ехать на другой конец города, а то и в другой город, в больницу, где знакомый врач позволял поставить под рентгеновскую трубку коробку с десятком мышей или баночку с лягушачьей икрой.

Теперь же радиобиологам стали покупать дорогие приборы, сооружать уникальные установки, строить лаборатории, виварии и оранжереи. И если раньше радиобиологи могли завидовать большинству своих коллег из соседних лабораторий, теперь многие коллеги стали завидовать им.