Человек с горящим сердцем - Синенко Владимир Иванович - Страница 30

• Предыдущая
• 30/67
• Следующая

— Капля в море! Большой драки с этим не начнешь!

Но на приобретение оружия нужны были немалые деньги.

Харьков посетил профессор истории Милюков. Павел Николаевич иногда позволял себе благонамеренно журить правительство и уж совсем ласково — царя. Он согласился выступить в земской управе с обзором событий, поговорить о будущем России.

Узнав об этом, Шура Мечникова сказала Федору:

— Профессор — монархист, но именует себя демократом. Покажи земцам, нашей полуслепой интеллигенции, его истинное лицо.

Земская управа, земцы, земское движение... Свыше сорока лет уже благоденствует в России эта умеренная оппозиция помещиков и дворян. Самодержавие легко мирилось с земцами и даже уступило им местное самоуправление. Земцы разглагольствовали о конституции и страшились революции, предостерегали от нее царя.

Однако военные неудачи в Маньчжурии заставили земских деятелей заговорить об ограничении высочайшей власти и даже требовать уступок народному движению. Право на забастовки, восьмичасовой день? А почему бы и нет! Можно продать мужикам и какую- то часть помещичьей земли. Всех ублажить, всем чего-то наобещать!

На лекцию в здание земской управы по Сумской улице Артем явился с рабочими паровозостроительного завода. Дружинники во главе с Васильевым, Пальчевским и Димой Бассалыго уже сидели в разных концах сияющего огнями зала. В партере — земцы, служилая интеллигенция, в ложе — сам городской голова Погорелко и князь Голицын — председатель земской управы.

Маститый профессор рисовал картину внешнего и внутреннего положения России. У царя плохие советчики-министры. Искажая его предначертания, они орудуют силой полиции и войск. Везде лихоимство и произвол, стране грозит междоусобица. Как ее предотвратить, как спасти империю? Лишь отменив законы, противные началам свободы личности. Вопрос о войне, насущные нужды страны монарх должен обсуждать с депутатами от всех слоев общества. И тогда в России наступит эра справедливости. Конституция и демократия! Демократия и конституция! Демократия и народ!

Пустозвонство Милюкова утомило Мечникову, и она вышла из зала. Зря она подбила Федора на выступление. В зале масса переодетых полицейских.

Шура высказала свои опасения Пальчевскому.

— Не видать этим скорпионам Артема! — сказал Николай и вернулся в зал.

Шура вышла на шумную Сумскую. Стоклицкая и Фрося Ивашкевич, патрулировавшие возле земской управы, сообщили, что в соседних дворах разместилась полиция.

Послышались рукоплескания — лекция окончилась. Сейчас Артем возьмет слово. Выступление будет коротким, но сильным.

Милюков благодушно обратился к публике:

— Нет ли желающих высказаться, господа?

Кто отважится состязаться в красноречии с петербургской известностью? Но в конце зала раздался уверенный басок:

— Позвольте, профессор!

Партер проводил храбреца до кафедры неодобрительным шепотом.

— Пожалуйста, — развел руками Милюков. — Каждый волен...

— Вот именно, — кивнул Федор. — Вы сами очень напирали на демократию, свободу личности и слова. — Стоял перед собранием в рабочей одежде, слегка раздвинув ноги. Крепко сбитый, с непокорным ежиком на лобастой голове, Сергеев всем своим видом делал вызов респектабельному партеру. — Слушал я профессора и до слез умилялся. Какая забота о благе народа, о нашей земле! Но всем известно: господин Милюков самый настоящий монархист. Он и его единомышленники, именующие себя сторонниками ограничения власти дома Романовых, сами спешат оседлать рабочих и мужиков. Мечтают о рае для помещиков и фабрикантов под той же сенью самодержавия!

Профессор растерянно привстал. В партере послышались возгласы возмущения. Но протест одиночек утонул в одобрении большинства:

— Пусть говорит! Пусть го-во-рит!

Часть «чистой публики» демонстративно направилась к дверям, но у выходов плотно стояли дружинники.

В зале снова воцарилась тишина.

— Рано продаете революцию! Вы — политические мертвецы... Заметили, товарищи? Профессор и словом не обмолвился о республике. Без царя монархисты не мыслят жить, а народ дурачат «демократией», как приманкой. Но нас не обмануть. Сами завоюем волю! Здесь много состоятельных людей, недовольных самодержавием, сочувствующей рабочему люду интеллигенции и студенчества. Не хватит ли все клясться в своей преданности народу? Докажите ее на деле. Жертвуйте деньги, а уж мы добудем оружие и свергнем деспотию.

Публика оторопела, а дружинники уже ходили по рядам и собирали деньги. Одни не отказывали из боязни, другие искренне жаждали перемен, но не знали, как их добиться. Верно, одними разговорами царизм не одолеть!

Васильев и Пальчевский надеялись, что Артема удастся вывести черным ходом и через соседний двор в ближний переулок, где на козлах пролетки восседал Забайрачный. Но всюду была полиция. Пробиваться с боем Артем строго-настрого запретил. Еще до выступления Федора Стоклицкая шепнула Шуре Мечниковой:

— Съезжу с Фомичом в Мироносицкую церковь. Отец Евгений хоть и поп, а либерал, дочь его Аглая — социал-демократка. Неужто батюшка не одолжит рясу и наперсный крест? Артем уже однажды уходил, обряженный монахом. Парик и сейчас в моем саквояже... Вряд ли полицейские посмеют задержать священника.

— Не теряй времени, — поторопила ее Шура. У нее с Фросей Ивашкевич был свой план, как выручить Федора.

Стоклицкая ушла, Шура осталась дежурить на улице, а юркая Фрося Ивашкевич пробралась в зал и нашла там знакомого поручика Десятова.

Десятое не понимал, куда его тащит бойкая женщина.

Федор держался спокойно, подшучивал над волнением дружинников, окруживших его в курилке. Он перебирал в уме все возможные шансы на спасение, когда Фрося втолкнула сюда поручика.

— Вот... — произнесла она, запыхавшись. — Господин Десятов предлагает свой мундир. Переодевайтесь, не мешкайте.

Увидев офицера, дружинники сомкнулись еще теснее. Поручик растерянно молчал, а Федор шумно выразил свой восторг:

— Молодец, Фрося! Благодарю вас, господин офицер.

— Какой мундир, Ефросинья Васильевна? — отступил поручик Десятое.

— Ваш, разумеется! А вы оденете пиджак и сапоги товарища Артема.

— Позвольте, сударыня... — покраснел поручик. — В принципе я не против, но... В таких обносках неприлично! Честь офицера...

— Чепуха, — махнула рукой Ивашкевич. — Ничего вам не сделается. Я вас не узнаю. Кто всегда восхищался романтикой революционного подполья? Сейчас вы получили возможность приобщиться к ней.

Офицер стал расстегивать китель. Однако эта учительница весьма энергичная особа! Кто бы мог подумать...

А на улице волновалась Шура Мечникова: где же Мина?.. Нашла ли Фрося в зале Десятова? Что там происходит?

Полиция плотно окружила подъезд и осматривала всех выходящих из земской управы. Расступалась перед «чистой публикой» и пристально вглядывалась в каждого рабочего, студента. Некуда этому Артему деваться. Разве что на небо... Так ведь далеко не ангел!..

— Тпру-у! — осадил Яков Фомич жеребца у самого подъезда земской управы и обернулся к Стоклицкой: — Здеся, что ли, барыня?

Та вышла из экипажа и направилась к дверям.

Участковый пристав, франтоватый, в белых перчатках, преградил ей дорогу:

— Повремените, мадам! Видите, какой тут Вавилон?

— Да, но меня вызвали! Там в обмороке человек, нужна срочная медицинская помощь...

— Люди разойдутся — тогда пожалуйста. А сейчас — в сторонку.

Поздно... Как нелепо все получилось! Однако волновались они напрасно. На ступеньках крыльца показался блестящий офицер. Он бережно придержал под локоток красивую даму в нарядной шляпке со страусовым пером. Та весело щебетала, а поручик, полный внимания к своей очаровательной спутнице, в ответ похохатывал приятным баском.

Артем и Юлия Федоровна, жена доктора Тутышкина, безукоризненно играли роль влюбленной парочки.

Городовые разомкнули кольцо и отдали офицеру честь. Козырнув в ответ и осторожно пробираясь сквозь толпу, он картавил:

• Предыдущая
• 30/67
• Следующая