Шляпа императора или Всеобщая сатирическая история человечества в ста новеллах - Сахарнов Святослав Владимирович - Страница 6

• Предыдущая
• 6/26
• Следующая

Третья жена императора Клавдия Мессалина была младше своего супруга.

— Ну, конечно, мне пятьдесят, а девочке пятнадцать, — рассуждал император решаясь на брак. — Зато стройна, молчалива, улыбка загадочная. Это именно то, что нужно римскому народу.

Загадочная улыбка вышла Риму боком — сплошными скандалами и потрясениями. Юная императрица меняла любовников, как перчатки. Соперниц не терпела.

— Даже не убеждайте меня, — говорила она. — Зачем в Риме еще одна красивая женщина? Одной меня недостаточно? Подумаешь, какая-то Поппея Сабина! Да у меня линия спины не хуже.

Оставшись наедине мучалась: «а вдруг хуже?»

Кроме того, ненавистная Поппея положила глаз на актера Мнестера.

— Мне он самой нужен, — рассуждала императрица. — Как великолепно на сцене он читает стихи:

— Здесь погребен Фаэтон, колесницы отцовский возница.

Пусть он ее не сдержал, но, дерзнув на великое, пал!..

Надо и мне дерзать!

У Сабины был нежный друг, сенатор по прозвищу Азиатик. Нашли доносчиков, которые рассказали Клавдию, что Азиатик будто бы собирается его убить.

— Не могут же они все врать, — убеждала Мессалина мужа. — Ну и что же что он честный и гордый. Под суд этого гордеца!

Суд приговорил Азиатика к смертной казни, но добродушный Клавдий позволил приговоренному самому выбрать себе смерть.

— Свой последний день проведу так, — сказал сенатор. — Утром гимнастика, потом плавание. На обед жареный кабан с персиками. И тогда — ванна, теплая вода, два врача. Только чтобы вены мне они вскрывали поаккуратнее. Тело сжечь на костре.

Так умер Азиатик.

К безутешной Сабине были посланы надежные люди. Они ясно объяснили, что завтра ее поволокут в тюрьму и посадят в камеру с уголовниками. Гордая красавица приняла яд.

Кстати, у нее был муж. Когда не следующий день Клавдий спросил его во время трапезы:

— Что же ты один? А где же наша Сабиночка?

Тот ответил, как истинный римлянин:

— Скончалась по велению судьбы, — и положил себе на тарелку отварных устриц.

Между тем, эти мелкие успехи совсем вскружили голову Мессалине.

«Дворец она превратила в публичный дом, — свидетельствует историк. — При живом муже решила сыграть еще одну свадьбу.»

— Что-то месяц не вижу собственной жены, — пожаловался как-то Клавдий доверенному лицу, бывшему рабу с нежным именем Нарцисс.

— Именно месяц. Медовый он у них с любовником — Гаем Силием. Совсем обнаглели. Прикажите действовать?

— Валяй! Или нет: он, Силий, что у нее первый? Неужели были еще?

— Как собак нерезаных.

— Ай, ай, ай! Сейчас же иду в казарму преторианцев, — возмутился император. — Любовников переловить и доставить туда.

Тут шум, крик, составляют по памяти списки, ловят, пересчитывают. Проверив, всем отрубили головы.

«Надо торопиться, пока император не остыл», — понял Нарцисс и, захватив с собой кучку верных людей, бросился к Мессалине. Молодая императрица сидела у себя в саду под кипарисами и ревела в три ручья.

— Убить немедленно, — сказал Нарцисс офицеру. — Что стоишь, дурак? Приказ императора.

Офицер был человек опытный:

— А вдруг император отметит свое решение? Где документ?

Помогла мать Мессалины, которая тоже ненавидела дочку. Зная местные порядки, она вбежала в сад с криком:

— Что сидишь? Ждешь, когда поволокут за волосы на плаху? Кинжал-то у тебя хоть есть? Боги, ну что за хозяйка — кинжала в доме нет. Господин офицер, одолжите ваш меч.

Втроем кое-как закололи императрицу. Особенно, говорят, старался Нарцисс, подпрыгивал и нажимал коленкой на рукоять меча.

Он знал, что надо торопиться. Когда Клавдию доложили о смерти супруги, тот долго молчал, а потом приказал впредь ставить на стол рядом со своей тарелкой ее. И часто вздыхал.

Видно, было что-то такое в этой чертовой бабе... Но с точки зрения хода мировой истории и процветания государства, все действующие лица поступали тут правильно. Даже этот подлый Нарцисс.

Апулей был древнеримским писателем, а заодно и жрецом. Как жрец, он должен был сеять разумное, доброе, вечное, а как писатель откликаться на злобу дня.

Однажды его пригласили к чиновнику, который занимался древнеримской литературой, а значит и журналами. Журналы были рукописные, но тем не менее проблемы тиража и распространения у них были те же, что сегодня.

— Над чем работаете? — спросил чиновник. — Да вы не стойте, присаживайтесь.

— Благодарю покорно. Вот принялся за «Метаморфозы». Размышляю о борьбе двух начал в человеке: доброго и злого. О великом, о вечном.

— Гм-м... Любопытно. Понимаете, у нас просьба. Горит один популярный журнальчик. Не раскупают, хоть тресни. Написали бы для него новеллку, или дали бы главку из ваших «Метаморфоз». Для примера, хотя бы один эпизодик, о чем он?

— Ну, как вам сказать... Есть, например, такая поучительная история.

Не подумав о последствиях, жена впустила в дом, в отсутствие мужа, юношу. Но муж возвратился, чтобы во время предотвратить грехопаде...

— Стоп, стоп, стоп! Ну, зачем же предупреждать? Предупреждать не надо. Читатель любит этакое, с перчиком... Пожалуй, ваша новеллка может спасти журнал... Только давайте так: муж приходит, жена прячет юношу, а мужа уговаривает забраться в огромный узкогорлый сосуд...

— У меня в новелле есть бочка.

— Можно — в бочку. И в то время, пока муж сидит в бочке, жена наклоняется, а юноша... Отлично! Ну, не упирайтесь, всего одна новеллка. Ждем.

Когда журнал вышел, Апулей, купив его, прочитал под рассказом «Продолжение следует». Друзья, которые стояли рядом и успели прочитать журнал, хихикали.

— А еще жрец! — сказала, проходя мимо, знакомая весталка.

Апулей побежал к чиновнику.

— Ничем не могу помочь! — развел руками тот. — За журналом теперь в киосках очереди. Надо продолжать. Кстати, кто у вас там главный герой?

— Юноша, которого злая сила превратила в осла.

— Великолепно! Лучшего сюжетика не придумаешь. В облике животного он... Как вашего героя зовут?

— Луций.

— Ваш осел — Луций, дай ему волю, такого натворить может. Хи-хи-хи... Нет, вы просто для нас находка. Придется писать продолжение. И не стесняйтесь. Нравы теперь, сами знаете, какие. Сейчас про все можно.

Так был написан «Золотой осел».

Между прочим, чиновник своим детям (а у него была большая семья) роман не показал. Читал по вечерам под одеялом, повизгивая от удовольствия.

Вопрос, как улучшить породу, как иметь в государстве побольше крепышей — возник рано и привел в истории ко многим невеселым случаям.

Прежде всего додумались освобождаться от стариков. На островах Тихого океана заметив, что дедушка уже не может даже плести силки для птиц, его потихоньку отводили в лес и там приканчивали раковинным топором.

Японцы были сердобольнее:

— Ну, как, бабушка, ходишь еле-еле? — спрашивали ту, что была когда-то родоначальницей.

— Совсем обезножила, — простодушно соглашалась та.

— Ну, тогда подыши воздухом, мы поможем.

Старушку отводили высоко в горы, где лежит вечный снег и там оставляли, прикрыв для приличия циновкой.

Древние греки и римляне смотрели глубже. Они рано поняли, что не обязательно ждать старости, что от слабого можно избавиться и вскоре после его рождения.

У римлян отец приняв на руки новорожденного внимательно осматривал его и либо, кивнув, передавал кормилице и матери, либо — если в ребенке ему что-то не нравилось, тут же суровой рукой душил.

Греки и спартанцы несколько усложнили этот момент — некачественного по мнению коллектива ребенка там сбрасывали со скалы.

Не исключена возможность, что случались недоразумения.

Скажем, греческий военачальник полемарх в целях сурового воспитания идя на скалу брал с собой своего малолетнего сына.

• Предыдущая
• 6/26
• Следующая