Круглая печать - Икрамов Камил Акмалевич - Страница 36

• Предыдущая
• 36/39
• Следующая

— А мальчик, значит, исчез? Это не тот ли, про которого говорили, что утонул?

— Тот, — сказал Садык, — только он не утонул. Он без меня никогда не купался. Он плавает плохо, а я хорошо плаваю.

— Тут вот еще фотография случайная тоже в пользу парня говорит, — сказал Иван. — Посмотри.

Михаил взял негатив и стал смотреть сквозь него на луну.

— Вот эти две фигурки, что ли? В тот самый вечер, говоришь?

— Да, тот самый, — сказал Садык, — потому что в этот вечер Кудрат полез печать на место класть.

— Пошли! — сказал Сазонов. — Хорошо бы успеть до утра обыск произвести.

Кудрат проснулся и, не открывая глаз, подумал, что уже наступило утро. Он проснулся от прикосновения холодных рук старика. Старик киргиз развязывал веревки.

— Тихо, тихо, — прошептал он Кудрату в самое ухо.

Над горами стояла ночь.

— Тихо, тихо, — повторил старик. — Я сейчас развяжу тебя, а сам обратно в юрту уйду. Ты полежи и, если в юрте все спокойно будет, пойдешь по дороге к Двенадцати ключам, а там — как я тебе показывал. К хозяину того белого домика сегодня сын приехал. Там большой дым сегодня был. Когда они для себя готовят, дым маленький, когда для сына — сразу большой дым идет.

Развязав Кудрату руки и ноги, старик скрылся в юрте.

«Значит, не обманул меня старик, — подумал Кудрат. — Какой храбрый, не боится басмачей!»

Вечером ему показалось, что старик передумал: ведь он весь день даже не взглянул на него. Правда, когда перед сном бандиты связали Кудрата и положили возле юрты, старик заботливо завернул его в старую кошму, но себе рядом не постелил, а, судя по всему, решил спать вместе с бандитами, не так, как обещал утром. Хорошо, что хоть в кошму завернул. Басмачам старик объяснил:

— Вы можете с вашим пленником делать что хотите, можете его связывать, можете не связывать. Но это ребенок, и он не должен мерзнуть и стучать зубами от холода. Вы можете его не жалеть, но пожалейте меня, старика. Если он будет лязгать зубами, я всю ночь не засну, а у меня и так плохой сон.

С вечера в юрте шел обычный разговор о том, что если Кур-Султан и завтра не приедет, то они сами поедут к нему в Ташкент. О том же басмачи рассуждали и накануне вечером, но ехать в Ташкент почему-то не решались.

— Ты, Барат, не мотай головой, — говорил один голос, — без нас ты не поедешь. Мы втроем поедем или будем ждать, пока сам приедет. Мы ему нужнее, чем он нам.

— Если гора не идет к Магомету, Магомет идет к горе, — сказал другой голос. — Ты не смейся, Барат, ты не смейся, ты глупый человек. Что он без нас сможет сделать? Он даже шурпу себе хорошую сварить не умеет.

— Молчал бы лучше, — возразил первый басмач. — Помнишь, как ты в Ургуте шурпу варил? Когда мы этих ученых убили.

Второй басмач засмеялся:

— Да… Я тебе, Барат, одну историю расскажу. Только ты Кур-Султану не проболтайся.

— Не проболтается, не проболтается! — нагло расхохотался первый.

— Я тогда сварил шурпу и посолил солью, которую у одного русского нашел. Оказалось, это не соль была. Горькая шурпа получилась. Помнишь, Барат? Я тогда отошел в сторону, хотел шурпу в яму вылить. Вижу, там русский мальчишка лежит. Думаю: мертвый или живой? А-а, думаю, если живой, закричит. Вылил шурпу. Оказалось, мертвый. Утром в яму заглянул, а этот мертвый, оказывается, сбежал. До сих пор думаю: как может быть? Ведь, конечно, он мертвый был, разве живой выдержал бы, если ему на голову горячую шурпу лить! А он утром сбежал.

— Да, — сказал первый басмач, — если бы Кур-Султан тогда узнал, он бы тебе за это…

Потом басмачи опять стали говорить про то, что если Кур-Султан завтра не приедет, то они сами поедут в город, потому что нельзя же из-за какой-то печати столько времени сидеть в горах. Под этот надоевший ему разговор Кудрат и заснул.

А теперь, глубокой ночью, он лежал, все еще завернутый в кошму, и полегоньку разминал затекшие руки и ноги. В юрте похрапывали басмачи. «Пора», — решил про себя Кудрат.

Первые десять или двадцать метров он полз, а потом вскочил на ноги и помчался по тропинке.

Выло очень холодно, как бывает, только когда в жаркий день окунешься в холодную воду. Кудрат бежал и не мог согреться. Вот появились чинары, вот Двенадцать ключей, а там ниже тропинка к реке. «Только бы они не проснулись! — думал Кудрат. — Эх, не догадался положить что-нибудь в кошму. Как только выйдут, сразу и увидят, что я убежал. А может, не выйдут?»

Горная речка, которая прошлой ночью наполняла своим ревом всю долину, сейчас текла спокойно и тихо, ее легко было перейти вброд.

Сколько времени прошло с того момента, когда он вылез из-под кошмы, Кудрат не знал. Может быть, час, может быть, два, а может быть, и больше. Луна зашла за гору, стало темнее.

Кудрат выбрался на противоположный берег и начал карабкаться в гору. Теперь он не чувствовал холода. Чтобы сократить путь, он не шел по тропинке, а продирался сквозь кусты, царапая ноги, руки, лицо, разрывая одежду. До белого домика оставалось совсем немного, всего один поворот тропинки, но Кудрат все время лез напрямик.

Вокруг дома была сложенная из валунов ограда, которую легко можно было перешагнуть. Кудрат перешагнул ее, чтобы сразу направиться к двери. Он заметил, что под навесом стоит рослый конь, и подумал, что киргиз не ошибся — на таких лошадях ездят милиционеры.

Неожиданно из-под навеса выскочила огромная овчарка и с лаем кинулась на мальчика. Бежать было некуда, и Кудрат с силой рванулся к двери. Она была не заперта.

Кудрат рассказывал, а молодой, коротко стриженный парень в гимнастерке без пояса и милицейских галифе слушал. Отец его охал и удивлялся, мать что-то причитала. Милиционер задавал вопросы, из которых Кудрату стало ясно, что про шайку Кур-Султана знают даже здесь, в горах. В конце концов милиционер сказал:

— Хватит, остальное потом расскажешь.

Он натянул сапоги, подпоясался, оседлал лошадь.

Старик отдал Кудрату свой халат.

— Садись сзади, — сказал милиционер, — и держись за мой ремень.

Лошадь, видимо привыкшая к этой дороге, шла быстро. Подковы сильно били по камням. Кудрату казалось, что из-под копыт летят искры.

Конюх угрозыска, заспанный человек в милицейской фуражке без козырька, подъехал к крыльцу в извозчичьем фаэтоне.

— Вы, Михаил Петрович, когда на дело пойдете, лошадь привяжите где-нибудь покрепче, а то у нее привычка обратно сюда возвращаться.

Михаил Сазонов и еще два работника угрозыска сели в фаэтон.

— Ты сумеешь показать, как лучше этот пустой двор найти? — спросил Сазонов Садыка.

— Конечно.

— А не боишься?

— Нет.

— Тогда поедем с нами. А тебе, Иван, незачем. Лучше сделай к утру отпечатки с негатива и принеси. Могут пригодиться.

Михаил Петрович сел за кучера, Садыка посадил рядом с собой.

— Сколько их? — спросил сзади один из работников угрозыска.

Сазонов тронул лошадь и, не оборачиваясь, ответил:

— Минимум два, максимум четыре, я думаю.

— Не много ли на нас троих?

— Не взвод же брать, — помолчав, ответил Сазонов. — Надо до рассвета успеть. Бог не выдаст — свинья не съест! Фактор внезапности прими во внимание. Да и неизвестно, там ли еще они. Может, давно и след простыл. Чего срамиться. Мы тихонечко, вежливо…

На улице Оружейников все без уговора не проронили ни единого слова.

Садык со сжавшимся сердцем глядел на калитку своего дома. Там в тревоге и горе не спала его мать. Мальчик взял Сазонова за рукав и кивнул головой. Сазонов понял, и фаэтон свернул в проулок.

Лошадь привязали к дереву, с которого несколько дней назад Кудрат случайно заглянул во двор милиционера Исы и увидел там сапоги.

• Предыдущая
• 36/39
• Следующая