Мы из ЧК - Толкач Михаил Яковлевич - Страница 24

На песню завернул хозяин. Тихонько присел и стал подпевать чистым тенорком.

Носко вдруг оборвал мелодию.

— Так бы петь да петь…

Скиба завалился на солому и промолвил:

— Чого вам блукать? Женитесь в Ямном и живите в свое удовольствие.

— А какое оно, свое удовольствие? — спросил Васильев.

— Хата своя… Земля своя… Садок та гарна жинка…

— И все? — удивился я.

— Ще горилка та шматок сала…

— А мне хочется посмотреть все — и горы, и море, и города большие… Добрых, умных людей послушать, — заговорил Носко.

— Тю, дурень! Нема добрых — кожен соби тягне. Ты не утягнешь, другой схапае, а тоби — дудка! Слухай, хлопец, чого спытаю. Кажуть, большевики продали Польше нашу Захидну Украину?

— Брешуть, — нехотя отозвался Носко.

Под утро в сарае заржал жеребец и прохрустел старый тын. Васильев выглянул из клуни. От сарая к заплоту двигались две тени. Высокий человек передал что-то другому. Явственно послышалось бульканье.

— Легонько!

По голосу я признал хозяина.

— Бу-ув-вай! — заикаясь прощался ночной гость. П-поезжай к Волчьей Яме. Не оп-паздывай…

— Жбанчик не потеряй! — наказывал Скиба.

А через полчаса он, запряг жеребца и уехал.

Что делать? Скиба связан с Черным Вороном. И заика — это связной. Решили следить за усадьбой.

Утром воробьи подняли такой гвалт и драку, что мы проснулись. Фома ходил по двору, выпроваживая скотину на пастбище. Мы с Васильевым поплескали воды на руки и вытерлись подолами. А Носко скинул рубаху и окатился до пояса. Дотошный Вася уже оглядел жеребца и, словно невзначай, заметил:

— Плохой ты хозяин, Фома!

— А чого?

— У жеребца бока опали, будто бы сто верст отмахал…

Скиба растерянно стянул белесые брови к переносице. Заячья губа подрагивала:

— Ну и глаз! Ты часом не козак?

— С конем имел дело…

К обеду веялка работала как новая. Хозяин, довольный ремонтом, позвал жинку:

— Слухай сюды! — и выразительно щелкнул себя по горлу.

На столе появилась бутылка первача. Мы не отказывались. «Где горилка — там может быть и бандит!» — научила нас жизнь. После третьей кружки Скиба заоткровенничал:

— Давлю оцю слезу, а у самого печенка гниет. Хлеба дюже мало. А он — подавай горилки — и никаких.

— Кто он? — быстро спросил я.

— А казалы — не шпие-оны! — Фома расхохотался во все горло, оглядывая нас победно.

— Пошли, Петро, от этого трепача!

Васильев вылез из-за стола и стал собирать свою котомку Я — за ним.

— Ото горячка! Я пошутковал. — Скиба подхватился и сильными руками усадил Васильева за стол. Меня толкнул на табуретку. Он изрядно захмелел.

— Воны без грошей машину починили. А ти лесовики що? Тильки грозят: убьемо! Скиба плюе на Ворона! Хоть зараз пойду в чека!..

Бахвальство пьяного могло испортить дело: вдруг за стеной бандитский агент!

— Тише, Фома! У тебя жинка та диты. Усадьба гарна. А бандюки дознаются… — Носко обнял Скибу за плечи.

Тот отбросил его руку:

— Та годи тоби! Що ты разумеешь, недотепа? Топора не маешь — пло-о-отник! Попробуй не дать горилки. Зничтожит!..

Носко тем временем взял деревянную лопату и куском угля набросал на дереве портрет хозяина. Скиба изумленно глядел на него. Потом заорал:

— Горпына, подывись! Мов живой. Ото чертяка тоби в горлянку! А если на бумаге? Дорого визьмешь?

— За так намалюю.

— Горпына, давай!

Вскоре на листе желтой оберточной бумаги появился портрет Скибы. Хозяин, размахивая руками, выкладывал душу:

— Сам батько пользуется моим самогоном. А боюсь його! Був такий Гудыменко. Перебежал к чекистам. Трошки его обидели. Добре, що свой человек Ворона известил. Красные в курень — пусто! Ха-ха-ха! Батько к расстрелу приговорил Гудыменко. А может, и повесит, де попадется…

Под яблоней в саду уложили спать хозяина. Поздно ночью я добрался до штаба Леонова и доложил о разговоре.

— Проследите связного. Скибу не трогайте. Надо использовать его в наших целях. Как там Носко?..

Леонов особенно тепло относился к Петру.

— Покончим с бандитами и пошлем тебя, Петро, музыке учиться, — не раз говорил он Носко.

Петя стеснительно краснел, отмалчивался. В ЧК было решено: после операции послать его в Харьковскую консерваторию!

И вот мы вновь в хате Скибы. Вечеряем. Хозяин мрачен: горилка не удалась!

Вдруг на улице конский топот. Громкие крики; В хату Фомы постучали:

— Видчиняй!

Скиба перетрусил: каганец дергался в его руках! А если кто донес про его бахвальство? Может, оци мастеровые от батька?..

— Принимай гостей, Хома! — Порог переступил колченогий Щусь. Притопывая на вывернутых пятках, уставился на нас.

— А оцэ хто такие?..

— Мастеровые… плуги налаживают… — Скиба услужливо подставил табуретку. А в хату вваливались все новые селяне — в брылях, самотканных свитках — и все с оружием.

— Геть! — Махнул плеткой Щусь. И нас оттерли в сени.

— Беги, Петро, к Леонову! — шепнул Васильев Носко.

И тому удалось улизнуть из усадьбы. А нас посадили на пол. Бандиты по очереди караулили. Из горницы доносилось:

— Горилки!

В хате накурили. Воняло самогонкой и конским потом. Каганец вот-вот угаснет. Мы с тревогой нарастающей ждали: успеет ли Носко?..

— Горилки! — Щусь стучал кулаком по столу.

— Немае, пан атаман! — Скиба пугливо развел руками. Заячья губа дрожала.

— Як нема? Ты кому такэ кажешь? — Щусь со всего размаху ударил Скибу плеткой. — Дайте ему грошей!

Подручный Щуся, толстый бандит с перебитым носом, положил на стол несколько желтоватых бумажек. Я узнал их — то были деньги, которые печатались у Нестора Махно.

— Темно, где же ее купить? — плакал Фома. — Ночь кругом.

— Хлопцы, посветите пану Скибе! — Щусь пьяно захохотал и снова пустил в ход плетку.

В мгновение ока бандиты запалили хлев, где стояла скотина. Заревели коровы и телята. Испуганно ржал жеребец.

Скиба кинулся было отворять ворота, но налетчики не пустили его.

— Ратуйте! — голосила Горпына, мечась по двору. Бандиты подбрасывали солому в огонь. Васильев не вытерпел: в два прыжка очутился у ворот, выдернул засов.

— Стой, хвороба тоби в горло! — Щусь стрелял в воздух.

Васильев распахнул ворота, прикрыв голову попоной, нырнул в дым. На ощупь добрался до стойла. Падали горящие доски. Конь храпел, задыхаясь в чаду. Ухватив его за гриву, Васильев потащил к выходу. За воротами дико закричал:

— Воды-иии!!!

Даже бандиты покорились его приказу: окатили из ведра холодной водой. Жеребца увели подальше от огня. Щусь, косолапо ступая, облапил чекиста:

— Гайда до моего куреня!

— Нема часу, жениться приспичило, — отшутился Васильев, прикрывая глаза, чтобы не выдать своей ненависти к бандиту. Воспользовавшись суматохой, я отошел в темноту, надеясь добежать до наших.

Во двор Скибы пьяные налетчики втащили мальчишек. У меня замерло сердце: Саша и Вася!

— Хто такие? — Щусь, раскачиваясь, играл плеткой.

— Беженцы… хлебушка просили, — сквозь слезы отвечал Саша. Вася ревел вовсю:

— Ногами… дерутся…

— Хто обижает сирот?

Заговорил мужик в немецком мундире:

— Пан сотник, воны биля тачанок шастали. Мабуть, красные подослали.

Щусь без слов ударил Сашу плеткой со всей руки. Парнишка волчком завертелся и завыл от боли. Главарь снова замахнулся, но Васильев перехватил его руку:

— Не тронь!

Окружающие застыли в изумлении: перечить Щусю! Но главарь опустил руку:

— Люблю смелых!

Ребятишки юркнули в темноту. Кто-то свистнул. Другой заулюлюкал. А Щусь, вяло усмехаясь, сказал:

— Смелых взять! Под стражу! Всыпать по двадцать пять горячих!

Васильев расшвырял налетчиков. Они растерялись. За горящим сараем он увидел оседланную лошадь. С ходу — ногу в стремя! Жеребец вздыбился, бросился в сторону и понесся. Сзади стреляли. Васильев припал к гриве — ветер засвистел в ушах.

На звуки стрельбы и сполохи пожара прибежали другие налетчики, шнырявшие по Ямному. Верзила с шеей борца и кулачищами боксера отыскал Щуся, козырнул: