Три сказки - Хоай То - Страница 12

• Предыдущая
• 12/21
• Следующая

Сын отвечал ей тихим почтительным голосом, но вид у него при этом был озорной и лукавый:

— Конечно, я все понял.

Богомолиха-Мама на всякий случай повторила еще раз свои Наставления, потом попрощалась с ним и ушла.

Но Маленький Богомол был не из тех, кто слушается старших. Мать не успела еще удалиться как следует, а он, хитро ухмыльнувшись, выпятил грудь (совсем еще худую и хилую) и сказал сам себе:

— Я уже вон как вырос, а она все считает меня младенцем. Это кого угодно выведет из себя!

Затем он тихонько подобрался к самому концу Ветки и принялся осматривать свои «владения». Конечно, суждения Маленького Богомола о своей собственной значимости — это сплошное недоразумение; ведь его Появление На Свет случилось совсем недавно. И у него просто не было времени вырасти. На самом деле он был еще очень мал. Крылышки его, мягкие и куцые, с грехом пополам прикрывали лишь часть спины. А клешни, тощие и слабые, даже когда он изо всех сил пытался вонзить их в кору, не оставляли на ней ни малейшего следа. Нежная кожа его блестела, как новенькая. И вообще он ужасно напоминал тщедушного и избалованного ученика-новичка, который даже от легкого летнего ветерка умудряется схватить насморк. Однако сам Маленький Богомол, гордый и самодовольный, был о себе совершенно другого мнения. И это, право же, достойно сожаления. О жизни он рассуждал с величайшим апломбом:

— Мама слишком осторожна. Она каждый день пристает со своими Наставлениями. То одно, то другое, прямо шагу ступить не дает. Хуже уже ничего не придумаешь. Незачем мне дожидаться того возраста, когда разрешается жить самостоятельно. Я и сейчас в силах находить для себя самые зеленые и сочные травинки, и у меня хватит ума, чтобы выбрать себе Хороших Друзей. Подумаешь, что здесь мудреного?!

Выходит, в жизни ничего мудреного и трудного нет? Такое можно услыхать лишь от совсем зеленого юнца вроде нашего героя. Ведь он пока еще шагу не сделал от Маминого Хвоста и видел мир только из-за ее спины. Обо Всем Вокруг судил он по собственным выдумкам и фантазиям, и жизнь представлялась ему чем-то вроде легкой и веселой прогулки. Да и откуда несовершеннолетнему Богомолу знать, что такое огорчения и лишения? Мало ли есть хвастунов и невежд, которые, что ни спроси, все-то они знают и готовы поучать вас и разглагольствовать целые дни подряд! Так вот, наш приятель Богомол был одним из этих самоуверенных ничегонезнаек.

Итак, он стоял на самом кончике Ветки, куда его посадила Мамаша, и смотрел с Высоты На Мир. Трава на Лугу желтела в лучах предзакатного Солнца, и вообще вся природа была подернута печальной осенней дымкой.

— Дня не прошло, как я сижу здесь, а меня уже прямо тоска разбирает, — грустно прошептал он. — Проторчишь тут еще день — совсем пропадешь от скуки. Завтра же утром спущусь вниз, посмотрю, не найдется ли там чего-нибудь веселенького.

Потом он вернулся на середину Ветки, поджал обе пары своих маленьких ножек, аккуратно сложил пополам длинные ноги (а их, как вы знаете, у него ровно две), свернулся в комочек и опустил голову на мягкий листочек: это он укладывался спать.

На следующий день после завтрака Богомол и вправду спустился вниз. Он нарушил Материнский Наказ. Однако сам он этого не считал. Наоборот, был уверен, что ни в чем не преступает ее Наставлений. Потому что перед тем, как совершить этот дерзкий и отважный поступок, он долго размышлял: «Мама сказала, чтобы я никуда не уходил с Ветки. Но если все время сидеть на одном месте, сам не заметишь, как заболеешь от тоски, потом зачахнешь и совсем умрешь. Ведь можно погулять немного и снова вернуться сюда… Что в этом дурного?»

Придя к такому выводу, Богомол перепрыгнул с Ветки на ствол и уже по стволу спустился до самой земли. Затем он напружинил свои длинные ноги и одним прыжком выскочил из-под Большого Розового Куста.

Неторопливо и важно шествовал Богомол по Лугу. Каждый шаг — прямо загляденье. Сначала он изящным жестом подбирал маленькие ножки, затем резко выдвигал вперед длинные ноги, пританцовывал, приседал немного и — р-раз — делал внушительный Шаг-Прыжок. При этом он еще грозно раскачивался из стороны в сторону: пусть все видят, что перед ними не какой-то там богомолишка, а сам Молодой Богомол, отпрыск славного Рода воителей и вельмож. Голову он задрал так высоко, что подбородок его упирался в небо, и лишь изредка поворачивал ее то в одну, то в другую сторону, чтобы убедиться, заметил ли кто-нибудь, какая у него величественная походка.

Так Молодой Богомол самозабвенно выделывал один за другим свои Шаги-Прыжки, пока вдруг не остановился как вкопанный. Что это шевелится там, в зарослях травы, прямо перед его носом? Он впился глазами в Травяной Лес, пытаясь разглядеть «это» сквозь чащу Травинок… Но трава шелестела и раскачивалась, и за ней ничего не было видно. Припомнив на всякий случай кое-какие Боевые Приемы, Богомол задумался: что бы «это» могло быть? У него даже возникла такая мысль: «Наверное, там сидит в засаде какой-нибудь негодяй, чтобы напасть на меня и ограбить…»

Богомол принял воинственную позу. Сказать по правде, он в душе здорово трясся от страха, так что, когда он снова захотел сделать свой величественный Шаг-Прыжок, у него стали заплетаться длинные ноги. Но он все-таки не удирал. «Чего мне бояться? Если их там много, я одним прыжком умчусь отсюда на несколько замов [4]. Да и крылья, хоть я и не пробовал еще летать, в Рукопашной Схватке всегда меня выручат. Оба меча мои остры — хоть коли, хоть режь! Нет, опасаться за свою жизнь пока рано!»

Поэтому Богомол не трогался с места. Он только по-прежнему пытался разглядеть невидимого «врага». Наконец из Травяной Чащи показались два больших черных уса: «О, дядюшка Мен, знаменитый кузнечик!.. Нет, пожалуй, не он. У дядюшки Мена голова светлая, вся прямо переливается на солнце, а у этого башка черная и какая-то грязная. Конечно, это не дядюшка Мен…»

Неведомое чудовище, все выше и выше поднимаясь над стеблями травы, подползало все ближе и ближе. Богомол, пяливший на него глаза, наконец воскликнул:

— A-а, Саранчук Тяу Тяу Ма! Понятно!

Это действительно был Саранчук Тяу Тяу Ма. Он преспокойно себе шевелился в траве, пожевывая что-то. Остроконечная голова его очень походила на шляпу, которую носят землекопы. Одет он был во все серое с разными оттенками, так что, когда он ходил по земле, то совсем сливался с нею и никто уже не мог его заметить. Вид у него на первый взгляд был довольно-таки туповатый. Зато Тяу Тяу Ма был очень добродушный и вежливый, он никогда не сердился и не ссорился ни с кем.

Но Молодому Богомолу Саранчук совсем не показался таким добродушным и кротким. «Морда у него мрачная и щербатая, сразу видно — злодей. Одни выпученные глаза чего стоят! А челюсти — вон какие здоровенные! Этакими челюстищами только кусни разок — кого угодно на тот свет отправишь. Если я сейчас брошусь на него, он, конечно, примет Бой… Драться так драться, не бояться же мне, Богомолу, какого-то там Саранчука! Просто сражаться с таким грозным врагом нужно осмотрительно и хитро. Только глупцы презирают врага, прежде чем разделаются с ним. Настоящий воин должен сначала обдумать План Битвы… Ага, он поднял свою неумытую рожу. И по усам и по глазам видно, как ему не терпится на меня наброситься. Какие тут еще могут быть сомнения: он жаждет моей крови!»

Тут Молодой Богомол напряг мускулы своих длинных ног: один прыжок, другой — и он исчез. Ай-ай, уж не струсил ли он в самом деле? Что за нелепые подозрения! Послушайте лучше, как он разговаривает сам с собой на бегу:

— Я совсем не испугался. Просто осторожен, и все. — Затем он обращался к своему грозному неприятелю, который, кстати, его даже заметить еще не успел: — Подожди, негодяй, мы еще с тобой разделаемся! Вот Мы вернемся на Наш Розовый Куст и придумаем такой Боевой Прием, что завтра же одним ударом дух из тебя вышибем!

• Предыдущая
• 12/21
• Следующая