Таинственные перья - Зверев Максим Дмитриевич - Страница 21

• Предыдущая
• 21/23
• Следующая

Дальше песца нельзя допустить ни на один шаг, и огромная белая полярная сова решается на крайнюю и рискованную меру. Она взмывает вверх, как бы уступая дорогу. Песец бросается вперёд, но вдруг взлетает вверх — это сова схватила его за спину и, махая изо всех сил, оторвала хищника от земли.

Не успел песец опомниться, как шлёпнулся вниз. Сова вовремя отпустила его и не дала схватить себя зубами.

Такой встряски оказалось вполне достаточно, и песец прыжками помчался обратно, огрызаясь и шлёпая по лужам. А сова долго ещё гналась за ним и победно «аплодировала» крыльями.

Отроги Заилийского хребта рассекают глубокое Кокпекское ущелье. Но дну его проходит шоссе, как в каменном коридоре. Отвесные скалы и чёрные осыпи нависли над дорогой. По ней мчатся автомашины в Нарынкол и дальше — в дружественный Китай. А навстречу им из далёких горных ельников Кунгей-Алатау мощные «ЗИЛы» с прицепами везут лес для строек Алма-Аты. Там, где ущелье выходит к широкой Сюгатинской долине, у самой дороги есть родник с прозрачной холодной водой. Кто-то соорудил возле родника деревянный навес, и редкий шофёр не останавливается здесь, чтобы не долить воды в радиатор перед крутыми и длинными подъёмами, которые предстоит преодолеть, добираясь до Нарынкола. Впереди на десятки километров воды нет. Тут же, у родника, присев на подножки машин, шофёры наскоро закусывают, разворачивая свёртки, взятые из дому.

«Шофёрский ресторан» — так называют это место среди камней, иногда шумное, иногда совершенно безлюдное, когда нет машин.

Зимой, когда отходит последняя машина, оставив мокрый след воды, пролитой из радиатора, там, где она стояла, опускается стайка полярных рогатых жаворонков. Жаворонки торопливо бегают, выискивая, не осталось ли каких-нибудь крошек или зёрен.

В один из таких зимних дней мы сидели под навесом и наблюдали. На крутом склоне горы из-за камней показалась голова лисицы. Её влажный носик на острой мордочке пытливо нюхал воздух, а большие уши настороженно застыли. Вот лисица вышла из укрытия, посмотрела вправо по шоссе, влево и пошевелила ушами. Тишина нарушалась только слабым попискиванием жаворонка на шоссе и криком кеклика на вершине горы: краснолапый горный петушок заметил лису и оповестил об этом всех.

Не теряя больше ни секунды, лисица быстро спустилась с горы и забегала по шоссе, вспугнув полярных жаворонков. По тому, как держалась лисица, было видно, что она не первый раз приходит сюда. Сразу же она нашла какие-то объедки от завтрака шофёров, жадно съела их и снова заметалась по шоссе, нетерпеливо повиливая белым кончиком пушистого хвоста. То и дело она останавливалась и прислушивалась. Но всё же на этот раз прозевала: из-за поворота ущелья бесшумно вылетела «Волга»…

Рыжим пушистым шаром лисица метнулась вверх по склону, но не успела пробежать и половины расстояния до вершины, как «Волга» уже поравнялась с родником. Лиса залегла прямо на склоне, сливаясь мехом своей шкурки с красноватыми камнями горы.

Машина пронеслась, на минуту в ущелье стало тихо, и вновь до слуха долетел ещё далёкий грохот бортов старого грузовика на шоссе. Лиса встала, встряхнулась, не спеша поднялась вверх и скрылась за теми же камнями, откуда пришла.

Около «ресторана» остановилось сразу несколько грузовых машин. Только через час они отъехали, но сразу же после их отъезда из-за камней снова показалась лиса. Осмотревшись, она уверенно побежала вниз к роднику.

На этот раз она заметила меня, бросилась в сторону и скрылась за поворотом горы. Оказалось, на снегу была вытоптана торная лисья тропа от родника к камням на горе, и только по ней лиса бегала взад и вперёд. Вверху, за камнями, была её лёжка, протаявшая до земли. Там лиса отдыхала и оттуда наблюдала за «шофёрским рестораном». Лиса изменила обычный образ жизни и питалась днём.

В этом году был невиданный урожай кедровых орехов в тайге. Кедры стояли, опустив ветви под тяжестью огромного количества шишек. Осень выдалась затяжная, тёплая, без конца тянулось «бабье лето» с паутинами в синем небе, пылью на дорогах и багряными красками осин, берёз и лиственниц.

Неугомонные кедровки торопливо делали запасы орехов. Они прятали их под опавшей листвой, на полянах, среди гари, по всей тайге. С неукротимым азартом птицы делали своё дело и с утра до вечера сновали по вершинам кедров. Но орехов оставалось ещё так много! Разве можно было отдыхать или тратить время на еду? Скорей в кедрачи, и с новыми запасами орехов в уродливо раздутой головке куда-нибудь на полянку — так действовали эти чересчур ретивые заготовители. От затянувшихся неистовых заготовок пернатые жадины худели и слабели с каждым днём, «забывая» завтракать, обедать и ужинать.

А зима, словно нарочно, задержалась, и осень тянулась без конца. В обычные годы уже давно в это время трещали морозы, завывали метели, и кедровки спокойно лакомились запасами, безошибочно находя их под снегом, неизвестно каким образом. Эта птичья тайна пока не раскрыта.

Наконец наступила зима — повалил снег и ударили морозы. Тишина в природе— редкое явление, бывает только высоко в горах да в зимней тайге, если нет поблизости дятла или писклявых синиц. Но почему же в этом году не слышно кедровок — ведь они самые крикливые птицы в тайге?

Значительная часть их, измученная заготовками, погибла при первых же больших морозах, став жертвами неимоверной жадности.

Наш катер быстро мчался вверх по реке, поднимая по бокам буруны валов. На сотом километре от Илийска мы решили остановиться у бакенщика Чернова, поохотиться на фазанов. Года три тому назад мы у него неплохо постреляли.

Домик Чернова стоял на самом берегу. Хозяин только что кончил смолить лодку, перевёрнутую вверх дном. Видно было, как он поставил на земле ведро со смолой и, заслонив глаза ладонью от низкого вечернего солнца, смотрел на катер. У самого берега я включил задний ход, и катер осторожно ткнулся носом в песок около бакенщика.

Чернов засуетился, стал помогать выносить вещи. Было видно, что бакенщик соскучился по людям, как большинство людей, одиноко живущих на маяках, дальних речных перекатах, уединённых метеорологических станциях и на лесных кордонах.

Я понёс было рюкзак в домик, но Чернов воскликнул:

— Обождите, сначала я войду, а то обдерёт!

— Кто?

— Да кот у меня живёт, только меня и знает. А на чужих бросается и норовит лапами в лицо вцепиться.

— Откуда вы взяли такого зверя? — удивился я.

— Кошка у меня жила в прошлом году, от скуки завёл, всё было с кем словом обмолвиться. А она нашла себе в тугаях дикого кота в женихи. Сама-то сдохла после родов, а двух котят я выкормил из соски. Одного соседу рыбаку Лазареву отдал, он выше меня на берегу живёт, километров через пять. А другого себе вырастил. Лучше всякой собаки сторожит. Ну, милости прошу, заходите, при мне не тронет.

Чернов зашёл в комнату, а мы следом за ним. С печи раздалось басистое ворчание, словно там сидел тигр: В полутьме сверкнули два зеленоватых глаза и показалась голова крупного кота. Уши у него были прижаты. В самом деле, казалось, что он вот-вот бросится. Я невольно подался к дверям.

— Свои это, свои, — ласково сказал Чернов. Ворчание сразу стихло, и кот спрятался в тёмный

угол на печке.

Мы долго сидели за столом, рассказывая городские новости и слушая хозяина о его борьбе с бурями, про охотничьи похождения и наблюдения над дикими животными.

— Да что же это мы заговорились? — спохватился бакенщик. — Пойдёмте, я достану из садка османа на уху, уже темнеет.

— Зачем же всем за одной рыбой идти? — удивился кто-то из нас.

— Если я выйду, он на вас бросится. Нельзя вам без меня оставаться.

Пришлось и нам пойти на берег. Последним вышел хозяин. Уху мы варили на улице, а спать легли в каюте катера.

• Предыдущая
• 21/23
• Следующая