Дорога на простор - Сафонов Вадим - Страница 34

• Предыдущая
• 34/68
• Следующая

Но чуть захлопнулись за гостями двери, человек мышиного цвета, незаметный, как дорожная пыль, показался из-за поворота улицы.

Глиняные норы снова поглотили сибирских посланцев. Они пробежали крытые кварталы, куда падали лишь редкие пятна лучей сквозь дощатый настил. Глухое пение доносилось временами из-за осыпавшихся стен… Внезапно на перекрестке толпа преградила дорогу татарам. Как ни торопились они, все же вынуждены были остановиться, оттиснутые к стене. Подняв над головами длинные прямые трубы – карнаи, трижды протрубили трубачи. Горнисты сыграли на рожках. Телохранители гигантского роста сомкнули круг. У каждого был колчан с оперенными стрелами, кривая сабля, щит и в руках длинное копье с красным бунчуком.

В кругу телохранителей шел хан, тень Аллаха на земле. У него было странное бледное лицо с поднятыми бровями. Он шел в китайском шелковом кафтане, золото блестело на витых рогах у его пояса. Рядом несли роскошные носилки. Хан мелко переступал ногами, обутыми в красные шагреневые башмаки.

Мальчики с нарумяненными губами плясали позади телохранителей, вскидывая узкие руки, унизанные кольцами и браслетами. И с каменными лицами выступали рядом с ними толстый куш-беги – великий визирь, мехтер – министр стражи, тощий диван-беги – хранитель казны и топчи-баши – хранитель оружия, в чалме, затканной золотыми полумесяцами.

Оружейники, чеканщики, гончары, ножевщики, тюбетеечники и продавцы "чахчуха", платья "с шорохом", – все они робко смотрели, как проходил хан-повелитель, тень Аллаха.

– Ля иллях! – сказал в молчании чей-то голос, и легкое движение вдруг пробежало по толпе.

– Это он! – прошептал один.

– Он сказал: ля иллях – нет бога! – выговорил другой.

– Глупцы! – закипятился тучный краснолицый купец в чалме из тончайшей белой материи. – Он не кончил речи. Он сейчас скажет: "ля иллях иль алла…"[21] – Ля иллях! – повторил звучный голос, и все обернулись к говорящему. Это был высокий тощий человек средних лет, с крючковатым носом и козлиной бородой. – Ля иллах! Люди бухарские, истинно сказано, что для тысячи таких ворон, как вы, достаточно одного комка глины.

Он стоял лицом к середине улицы и подмигивал черным смеющимся глазом туда, куда смотрел, – в сторону ханского шествия, о котором все забыли.

– Это он! – закричал мехтер, министр стражи.

По всей улице прокатились звуки рожков. Пристава и стражники кинулись в толпу. Началось смятение.

Во мгновение ока улица опустела.

Только бледнолицый хан с высоко поднятыми, словно приклеенными бровями двигался по пустой улице среди своих слуг и телохранителей, как будто его ничто не касалось. Хан поднялся в арк, дворец, возносивший свои крепостные стены на искусственно насыпанном холме.

– Кто говорил с народом? – спросили татары, когда смятение улеглось. – Ходжа Насреддин! – ответил прохожий.

– Его поймали?

– Ты видел птицу, пойманную черепахой?

Ковач был закопченный полуголый человек в тюбетейке, сдвинутой на ухо.

– А, вы от Абдурахмана-Эффенди. Знаю, – отозвался он, когда татары ему рассказали, кто их послал. – Еще что знает ковач? Только конские копыта. А вам, конечно, хочется услышать, кто сидит в седле?

Он засмеялся.

– Сказал ли вам старый чудодей, что в некоей северной стране предстоят перемены и мирным торговым людям лучше выждать их конца? Потому-то тропы на Иртыш и зарастают травой.

Этот кузнец был странно осведомлен не только в княжеских, но и в купеческих делах. И слишком вольно отзывался о достойном старце, испытавшем неверную судьбу пеплом бараньих лопаток. Поистине, в славной Бухаре все люди были не теми, кем казались!

Когда же пояса татар еще значительно облегчились, ковач лукаво прибавил:

– Мои руки не касались тех коней: для Великих песков подковы не нужны. Впрочем, может быть, я найду человека, который помогал седлать. Но к чему вам это! Если у вас нет крыльев, как вам опередить всадников! Который раз они слышали эти пернатые сравнения и советы? Можно подумать, что тут крылатый народ, которому гораздо привычнее летать, чем ходить по земле.

Они вышли со злобой против этих людей, скользких, как угри.

В глиняном лабиринте, куда они углубились, путая следы, как лисица, они нашли наконец дом князя Шигея.

У ворот стояла стража, ночью в доме горели яркие огни. Но огни лгали: князь уехал на охоту. Больше лазутчики Кучума не выведали ничего. Прилежные поиски привели их даже к тайному пристанищу Сейдяка.

Цирюльник проник туда легче, чем, можно было ожидать. Но он увидел темные комнаты в странном запустении, с паучьими гнездами по углам и крысиным пометом на ложе.

Охота Шигея, исчезновение Сейдяка, всадники, ускакавшие в северную пустыню!.. Сибирские лазутчики словно описали круг: он снова возвращал их к ковачу на глухом пустыре.

К беззаботно сидящему толстому, почти безбородому человеку, с круглым лоснящимся лицом, подскочил дервиш в остроконечной шапке.

– Я ху! Я хак! Ля иллях илла ху! (То он. Он, справедливый! Нет бога, кроме него!) – выкрикнул дервиш и протянул свой чуп-каду, сосуд из тыквы. – Гм, – сказал круглый человек. – Тебя обмануло сходство. Но я все-таки не тот, о ком ты говоришь. Тебе надо вот куда…

И, взяв дервиша за плечи, он повернул его к мечети, в свод которой был замурован ларец с волоском из бороды пророка. В одно мгновение вокруг обоих собралась хохочущая толпа.

– Ты видел, откуда он пришел?

– Да. С большого базара. Я шел за ним.

– Верно! Он убедил ростовщика на базаре, что аист снес алмазное яйцо. – Нет, он сказал ростовщику: "Брось в пустой мешок столько пул[22], сколько ты отдал в долг беднякам, и вместо каждой вынешь тилля". Ростовщик тотчас стал кидать в самый глубокий кожаный мешок все слитки и вещи, какие у него были, потом просунул голову и половину туловища в мешок, чтобы посмотреть, как растут деньги, и застрял там.

– Я сам видел зад лихоимца, торчащий из мешка, а у меня зоркие глаза, потому что я охотник на джейранов.

– Ради бога! – взмолился цирюльник Муса. – О ком вы говорите? Кто тут был?

– Ходжа Насреддин! – отвечали ему.

– Но ведь это совсем другой человек.

– Ты, должно быть, никогда не видел его. Это он пошел в Балхе на базар ни с чем, а вернулся в шубе, на коне и с полным кошелем.

– Это он научил в Дамаске нищего заплатить жадному харчевнику звоном денег за запах плова.

– Ведающий птичьи пути! – воскликнул цирюльник Муса, торопливо продираясь в середину толпы.

Тревожные вопли рожков наполнили воздух. Стража с обнаженными мечами оцепила улицы. Людей пропускали по одному. Однако круглого человека в толпе не оказалось, хотя глухие стены тянулись с обеих сторон и в них не было норы, в которой могла бы укрыться белая бухарская кошка – не то, что такой толстяк…

Двое, каждый в трех драгоценных халатах и в сорокаоборотной чалме тильпеч, сидели на расшитых подушках. Ковры Абдурахмана показались бы в этом доме нищенскими лохмотьями. Между резными столбами галереи огромные зевы цветов краснели в тяжелой тусклой листве, окутанной неподвижным облаком приторного аромата.

Тут не было ни высокопарных обиняков, ни кур, склевывающих просяные зерна. Эти двое никем не старались казаться. Ханы возносились и низвергались; они же были их тех, чье могущество неизменно. То было само могущество Бухары.

И перед ними сидели не шорник, борец и цирюльник, но посланцы сибирской земли.

Выполняя особое веление Кучума, Джанибек начал:

– Где великие ханы Золотой Орды? Настали глиняные времена. Чтобы покорить вселенную, каган Чингиз соединил народы.

– Азраил отверз ему двери рая, – медоточиво вставил старший из двоих. – Глиняные времена, – повторил Джанибек. – Нет Казанского и Астраханского ханств. В Юрге – власть врага. Горы не остановили его. Что ханство Кучума рядом с державой Московита? Тайбугин род уже платил дань. Вот слово хана Кучума: если воины Московита придут на Иртыш, их должны встретить не джигиты Сибири, но священное войско ислама. За Кашлыком черный жребий в некий день выпадет Бухаре. Но будет, как вы рассудите.

• Предыдущая
• 34/68
• Следующая