Дорога на простор - Сафонов Вадим - Страница 27
- Предыдущая
- 27/68
- Следующая
Он задохнулся, кашель потряс его тщедушное тело, и в тряпицу он отхаркнул кровь.
Легкой синью на небе возникли горы. Воздух двигался и переливался вдали. И вот уж в прозрачности погожего осеннего полудня видно стало, как зеленая пена взбегает по склонам и, словно разбившись о каменные гряды, отпрядывает обратно.
Ермак сказал наконец слово. И по тому слову казаки, не оповестив купцов, сели в струги. Проплыли Чусовую и повернули в Сылву. Тут был конец владений строгановских и начинались "озерки лешие, леса дикие".
У реки появились городки зырян и вогулов. Земляные кучи, лесные муравейники. Казаки дивились на них. Плыли не спеша, с частыми привалами, с одного из привалов выслали отряд "кучу разгрести, муравьиных яиц добыть". Отряд вернулся через малое время.
– Что за люди? – спросили у воротившихся.
– Оружья не ведают, – рассказал ходивший с добытчиками Бурнашка Баглай. – Зелья слыхом не слыхивали. Такой кроткой да утешной жизни, что им да веру христианскую – с ангелами б им говорить. Как овны беззлобные – сами все богатства и отдали.
– Ты бы и остался там, с теми богачествами.
– Мое, малый, от меня не уйдет. Великого сокровища жажду. Жизнь-то я чуть почал – она, голубица, все мне еще в клюве принесет, как ветвь масличную, – пропищал великан.
Но богачества были – немного желтых дырявых лисьих шкур да несколько кубышек горьковатого меду, а сам Бурнашка был полунаг: и малые сокровища не держались в его длинных громадных руках, торчавших по локоть из рукавов рубища с чужого плеча.
И казаки гребли дальше мимо городков, уже не разгребая убогих земляных куч.
Суровая непогода поздней осени опустилась на ущелья.
И тогда понял Ермак, что "обмишенились", что по Сылве выхода в Сибирь нет. А уже коченела земля: салом подернулась вода; белая муха зароилась в воздухе.
Где застигла беда, там и остановились. Насыпали вал, нарубили лесу, построили городок.
И вскоре голод подобрался к городку. Люди, посланные Ермаком, на лыжах прошли ущельем и – в мути, в колючей снежной замяти – разглядели черную тайгу загорной страны.
Были дни удачи.
В берлоге взяли медведицу. Убили сохатого и из жилы напились горячей крови.
Но все круче приходилось казакам. По утрам находили обмерших на ночном дозоре. Мертвых выволакивали за тын, зарывали прямо в снег.
Мутным кольцом облегла метель, выла над ледяным ущельем Сылвы. Не все возвращались с охоты.
И не выдержали слабые духом, они бежали по сылвенскому льду.
Тогда снова на страже лагеря Ермак поставил суровый донской закон. Строго справлялась служба. Артели отвечали за казаков, сотники за артели, есаулы за сотников, казачий круг и атаман – за всех.
Недолго сочился мутный свет – и снова тьма. Дым и чад тлеющих головешек в избушках, в землянках, тошный смрад от истолченной коры, которую курили в огромных долбленных трубках, похожих на ложки; тяжкое дыхание тесно сбившихся людей. Опухшие, с кровоточащими деснами молча, недвижимо лежали. Только охнет, застонет в забытьи да грузно повернется человек. Долгий, нескончаемо долгий вечер; ночь. Иногда, как бы очнувшись, кто-нибудь распластанный на шкурах подымется, пошатываясь, толкнется к выходу – там сугробы выше человеческого роста, оттуда влетит, рассыплется белесый обжигающий столб.
Раздался голос атамана:
– Уныли? Рассолодели? Не мы первые, не мы последние. Грамотеи! Сказку расскажи. Что так сидеть?.. Послушаю.
Колыхнулась черная масса – стало различимо, что сложена она вдвое: сидящее туловище и перед ним ноги с поднятыми коленями – и колени и макушка одинаково чуть не упираются в потолок. Тонкий голос пропищал:
– А вот хоть я… Да сказки из головы давно вымел: сорока на хвосте принесет, в одно ухо вскочит, в другое выгоню. Быль скажу.
– В книгах прочитал или люди передали?
– Было. Вот слушай.
Быль казака Бурнашки Баглая Про свои дела не стану рассказывать. Не терплю похвальбы. Я и так всему войску ведом. Может, я не только что тут – и в Сибири бывал. А расскажу вам не про себя, а про казака, который в здешних местах бродил и не хныкал, не то, что вы.
Собрался тот вольный человек на охоту. Взял щепотку соли и наговорил на нее: "Встану, не благословясь, пойду, не перекрестясь, в чистое поле. И пусть сбегаются ко мне белые звери, зайцы криволапые и черноухие, со все четыре стороны, со востоку и с западу, с лета и с севера".
В лесу встречу ему – медведь. Сытый был, не кинулся, захрапел и наутек. Долго гнал его казак. Слышит бег медвежий перед собой, треск ветвей, на ветвях видит клоки шерсти, а нагнать не может. Распалился. Вдруг смолк топот, шатнулись дерева. Показался медведь – голова с пчелиный улей, встал на дыбы, пасть, как дупло, дымом курится.
У казака и сердце зашлось. Шепчет: "Ставлю идола идолова от востока до запада, от земли до неба и во веки веков, аминь".
Сгинул медведь, будто и не было. Глядит казак – место неведомое. Дубы трехвековые, черные, топь в гнилушках. И ничего у казака – ни ножа, ни ружьишка, – где девалось!
Сорвал можжевеловой ягоды – да кисла, – бросил. Видит: уже смеркалось, вышел в вышине пастух рогат на поле намеряно – пасти овец несчитанных.
Звезда одна скатилась, пала на землю и, как свечка, горит. Нагнулся к ней казак. Да обернулся во-время – катит к нему в черной свитке по трясине, как по-суху. Казак и ударь его наотмашь, – звякнул и рассыпался: куча злата жаром горит!
Мне что: я своего часа жду. Навороти передо мной чего хошь – и не колупну. А казачишка был тороплив. Слаб духом, значит, забыл, что и брюхо пусто: пал на ту кучу, в полы гребет, руки трясутся.
Только захлопало вверху – птица села на ветку. И говорит ему птица человечьим голосом:
– Ты кинь все это золото и серебро кинь. А возьми, слышь, простой малый камень.
Обмер: место черное. Не слыхивал, чтобы птицы говорили. Золото и серебро жаль кидать. Но поднял камешек. "Что, мол, такое?”
Так, кремешок. А глянул – глаза протирает. Будто солнце горит в камне, и зеленая трава по пояс, и листочки шелково шелестят. А в траве – пестрые шляпки грибные. И не шляпки грибные – крыши изб и теремов, окна резные, верхи позолочены. И народ травяной снует, – с ноготок – и того меньше. Бороды зеленые, ножки – стебельки, глаза – маковы росинки. Рос там желтый цвет – козлобородник, раскрылся – стукнул, как воротца распахнулись. Выглядывает будто княжна или царевна, сама желтая, волосы желтые, нагнулась, вниз чего-то кричит. А там возы едут, плотники топорами стучат, бревно к бревну подгоняют, дом ставят.
- Предыдущая
- 27/68
- Следующая
