На поиски исчезнувшего племени - Клячко Целестина Львовна - Страница 25

• Предыдущая
• 25/26
• Следующая

Солнце спряталось за облака, и стало прохладнее. Когда я кончил чертить, спускались сумерки. Кое-как я забросал раскоп, чтобы никто не поломал ног. Темнота наступила быстро. А я вдруг забыл, в какую сторону нужно идти. Из-за облачного неба я не видел, с какой стороны село солнце… Пошёл влево от селища, потом решил, что ошибся, вернулся и пошёл вправо. На небе ни одной звезды — всё затянуто тучами. Я не мог понять, где запад, где восток. И пошёл прямо. Захотелось есть. Я вспомнил, что в кармане осталось большое яблоко.

«Нет, пока есть не буду, — решил я. — Оно мне ещё пригодится. Наверное, я не туда пошёл!» Вдруг что-то зашуршало у меня под ногами. От неожиданности я отскочил назад, поскользнулся о траву и резко подвернул ногу. Боль была сильной, но, опираясь на лопату, я решил идти. Ни лагеря, ни просёлочной дороги… Кругом одна степь с шуршащей колючей травой.

Всё ясно! Я пошёл не в ту сторону и заблудился! В лагере все с ума сойдут! «И Володьке за меня попадёт, — думал я, стараясь пересилить боль. — Они, конечно, пойдут меня искать, но куда?! Степь велика. Я и сам не понимаю, где нахожусь».

Что-то побежало по моей ноге. «Главное — не пугаться, — подбадривал я сам себя. — Это просто полевые мыши или ящерицы. Змей ведь здесь нет. Надо идти вперёд — куда-нибудь же я выйду!»

Но боль становилась всё сильнее. Я остановился, чтобы передохнуть, и вдруг направо вдалеке увидел движущийся свет. «Машина! — сообразил я. — Свет от фар. Значит, там дорога. Всё в порядке, только бы добраться до неё…» Но на ногу я ступить уже не мог. Тогда я сжал зубы и решил: «Плевать мне на всех полевых мышей и ящериц. Главное, что я нашёл селище!» — И я лёг на траву и пополз, волоча за собой лопату. Она мне здорово мешала, но я её ведь не мог бросить! Пополз я вправо, туда, где увидел свет… И вдруг мне очень захотелось увидеть маму, папу и вообще нашу комнату… Наконец я выполз на дорогу…

Тут силы меня оставили, и я несколько минут лежал не двигаясь. Потом уселся на краю дороги, проверил в кармане, не потерял ли записную книжку со снятым планом. Потом достал носовой платок, туго перетянул у щиколотки ногу и стал ждать. «Ведь должен когда-нибудь кто-нибудь по ней проехать», — решил я. Тучи стали рассеиваться. На тёмном небе высыпали яркие звёзды, и по ним я понял, что пошёл в противоположную сторону от лагеря…

Селище оказалось славянским. Заложили ещё два шурфа и раскопали половину глиняного кувшина, несколько черепков. Всё это со славянским рисунком. И шиферное пряслице…

Лёва, красный от волнения, сидел рядом с Мультиком на траве и не отрываясь смотрел на раскопки.

— Селище тоже будем в будущем году копать! Сейчас нам здесь больше ничего не придётся сделать. Вот Алчедарское городище будем ещё не один год раскапывать. Там ведь мы положили только начало. И город тиверцев нас ждёт! — делились мыслями торжествующие Гэбэ и Ростислав.

Павел и Юра от души поздравляли Лёву.

— Ну, Лёвка, с тебя причитается! Как в Москву приедем, поведёшь нас в театры! — смеялись ребята, обнимая его.

— Да уж! А на будущий год дирекция раскошеливайся! Не такую экспедицию закатим! — улыбался Александр Степанович.

В лагере нас ждал накрытый на ящиках стол и вкуснейший ужин. Володя уж постарался по такому поводу! Он молча накладывал в миски порции и наливал в кружки чай.

Наступил день отъезда — день отъезда из нашего любимого Алчедара.

Мы с Лёвой и Мультиком возвращались в Москву, Остальные уезжали снова в разведку.

Свёрнуты наши палатки. Заколочены ящики. Всё погружено на машину. Посреди опустевшей полянки печально чернели обгорелые кирпичи да кучки золы между ними.

Вчера у прощального костра сидели далеко за полночь, были сказаны последние хорошие слова, спеты последние песни.

К Лёве пришли прощаться Яша и Соня. Они часто навещали нас. И на этот раз принесли Лёве в самодельной клетке пушистую молоденькую соню. К их большому удивлению, Лёва тут же открыл дверцу клетки. Соня секунду посидела в раздумье, как бы не веря, что перед нею снова свобода, потом выскочила на траву, буквально вихрем пронеслась по полянке и исчезла на ближайшем дереве.

Мультик изумлённо смотрел ей вслед.

— Ну каково ей будет в московской квартире после кодр, ребята? — объяснил он стоявшим молча Яше и Соне. — Я и сам-то буду чувствовать себя первое время, как в клетке, — смеялся он, обнимая ребят.

На прощание они обменялись адресами, обещали писать друг другу.

— Я обязательно пришлю тебе мои марки, — сказал Лёва Яше. — Теперь я собираю спичечные этикетки.

Володя подарил Лёве тросточку, мастерски им вырезанную из дерева. Среди сложного рисунка там была надпись: «Лёвке — настоящему парню!» И Лёва с гордостью её нам демонстрировал.

Сейчас мы все, одетые по-дорожному, стоим у нашей машины. Один Мультик, боясь, чтобы его не забыли, путается у всех под ногами, старается обратить на себя внимание. Потом просто садится на мои ноги.

Александр Степанович в последний раз проверяет своих «коней». После последнего путешествия поисков Лёвы по ночной степи и пескам — он трое суток, почти не вылезая, пролежал под машиной, ругая на этот раз не только молдавские дороги и начальника московского гаража, но и, главным образом, Володю.

— Товарищи! — говорит он торжественно. — Давайте по старинному русскому обычаю присядем перед дорогой!

И первым опускается на траву. За ним и все мы. После минутной паузы он встаёт со словами:

— Ну, в добрый час!

— В добрый час! — хором, смеясь, отвечаем мы.

— До чего же жаль покидать наш лагерь! — выражает общее состояние Володя.

— Валентина Львовна, а вы с нами на будущее лето? — кричат одновременно Юра и Павел.

— Обязательно! — улыбаюсь я. — И Мультик!

— И я! — кричит звонко Лёва. — Георгий Борисович обещал…

— И Володя, — говорит Гэбэ и добавляет: — Ну, друзья, пора садиться. До Кишинёва сто пятьдесят километров.

— Поезд ждать не будет, — напоминает рассудительный Ростислав.

Мы в машине на своих местах. Мультик устраивается у меня на коленях. Мотор включён, машина разворачивается, и мы выезжаем на дорогу.

Лёва, Павел и Юра машут рукой нашей удаляющейся полянке. Володя провожает её задумчивым взглядом.

Мы едем по той же дороге, что и два месяца назад, но сейчас всё вокруг выглядит по-иному. Густые зелёные травы пожелтели. Плантации золотых подсолнухов превратились в плантации больших светло-зелёных дисков, в которых густо сидят жирные чёрные семечки. Пшеница давно убрана. В полевых станах на токах бесконечные потоки золотого зерна текут из веялок на расстеленный брезент. В бескрайних фруктовых садах деревья уже чуть не до земли склоняют свои ветви, отягощённые созревшими плодами. Всё это красочно. Солнечно. Начинается прекрасная молдавская осень…

В Кишинёв мы въезжаем запылённые и слегка охрипшие, так как, к ужасу музыкального Ростислава, всю дорогу пели все песни, какие только знали.

Вот и вокзал. Поезд наш уже стоит, но до его отхода ещё сорок минут.

Мы идём по платформе к нашему вагону. Я смотрю на энергичные загорелые лица товарищей и чувствую, что мне очень жаль расставаться с ними. Лёва испытывает то же, что и я. В одной руке он сжимает подаренную Володей тросточку, в другой — поводок с Мультиком. Ребята несут наши чемоданы и сумку с едой на дорогу.

Лёвина нога уже почти не болит. Он подбегает то к одному, то к другому.

— Так смотрите напишите, ребята! Адрес не потеряйте! — волнуясь, говорит он Юре и Павлу. — А ты как приедешь, сразу позвони! — обращается он снова к Володе.

• Предыдущая
• 25/26
• Следующая