Поединок в горах - Смирнов Виктор Васильевич - Страница 5

• Предыдущая
• 5/23
• Следующая

Пока все получается хорошо.

Петюк привалился к дверце и как будто дремлет, голова его покачивается. Но я уверен, что он наблюдает за мной.

Тело стало липким, полупальтишко греет, словно медвежья доха. Украдкой вытираю лицо.

Это от напряжения. Так было, когда я впервые выехал на стареньком «газике» в самостоятельный рейс и очутился среди потока машин. И еще когда я уселся на высоченное, как трон, сиденье «четвертака». Ничего, пройдет.

Впереди ползет машина. Белое пятно скользит по скалам. Стараюсь не отстать: так легче следить за дорогой.

— Жарко, а душа в сосульках? — язвит Петюк. Язык у него заплетается.

Подъем. Машина ведет перед собой освещенный кусок тракта. Эти сорок метров дороги — вот весь мир, который окружает меня. Все остальное исчезло, растворилось в темноте.

Появляются и исчезают редкие деревца с когтистыми ветвями, треугольники дорожных знаков, обломки скал. Темный тракт, окаймленный белыми полосами снега, надвигается на меня.

Внезапно белая полоса слева исчезает: дорога пошла над обрывом. Старательно делаю поворот, все время думая о колесах полуприцепа. Выворачиваю руль. Сейчас ведущие колеса проходят у самого кювета. Еще немножко протягиваю вперед и снова поворачиваю. Теперь и колеса полуприцепа описали круг.

До чего бесцветным выглядит все в свете фар. Только черное и белое. Потом мы катимся вниз.

Я едва удерживаю прыгающий руль. Дорога здесь с наклоном, и тягач норовит сползти в сторону. Петюка подбрасывает, он глухо ударяется головой о жестяную крышу.

— Раскочегарил!

Это звучит одобрительно.

Сзади, толкая тягач, тяжело скачет полуприцеп с трактором.

— Я ей не нужен, видишь ты, — бормочет Петюк. — Не нужен, ей, видишь! Она о нем вздыхает.

— О ком?

— Был тут один…

Лязг мешает разобрать пьяное бормотанье. На какое-то мгновенье забываю о несущейся под колеса дороге.

— Кто был?

— А что я, виноват, что он сковырнулся? Не виноват я! — кричит Петюк и расстегивает ворот рубахи, словно та душит его петлей. — Не виноват!

Переключаю фары на ближний свет, чтобы пропустить встречную. Два огненных слепящих пятна заслоняют тракт.

— Я-то об ней каждый день… Заедешь когда-никогда, поговоришь, а потом пятьсот верст одним махом чешешь, чтобы черных думок не думать. Убаюкаешься как следует — и ладно, вроде день прошел. А она смотреть не хочет. Как будто я виноват в том…

— В чем виноват?

Он всхлипывает.

— О ком ты говоришь, Петюк?

Я уже не в силах сдержать волнение. Торможу, глушу двигатель, включаю плафон. Петюк, стиснув голову ладонями, забился в угол кабины.

— О ком ты?

Но от него уже не добьешься ответа.

За горами взошла луна, небо посветлело, и впереди четко обозначаются вершины — изломанная черная цепь, как зубья пилы. Странная, чужая страна. Саяны.

Не скоро выпадает возможность съездить на метеостанцию: не удается достать путевку в сторону Аксая.

Все эти дни проходят как будто в тумане. Я что-то отвожу, привожу, подписываю и сдаю путевые листки и, как только выдается свободная минута, откидываю голову на сиденье и сплю, сплю…

Зато ночью, плюхнувшись на койку где-нибудь в заезжей, я долго не могу уснуть. Стоит закрыть глаза, как передо мной возникает округлый кусок крыла с фарой, и дорога летит и летит под это неподвижное крыло. Какие-то неясные фигуры бросаются наперерез, я торможу…

Так бывает с шоферами — от усталости.

Мне достался зилок сто двадцатый — двухосный тягач с длинным прицепом. Это отзывчивая и надежная машина. Досталась она мне благодаря всемогущему Петюку.

Вскоре после того как я вернулся из своей первой поездки с Петюком, меня вызвал главинж. Он был настроен благожелательно.

— Ну, как, новичок, освоился? Закуривай. Давай-давай, не стесняйся. У нас тут все запросто, по-товарищески.

Пухлощекий, добродушный Костюков не торопясь листал мое личное дело.

— Так что ж с тобой, дружок, приключилось, что ты к нам подался? С насиженного места? Мне-то можешь сказать.

— Обстоятельства так сложились.

— И решил убраться подальше, да? В тенек?

У Костюкова были улыбчивые, узкие глаза-щелочки.

— В общем, Михалев, ты правильно сделал. У нас тебе будет неплохо. Поможем. Петюк о тебе отзывается положительно. Вот только на какую машину тебя посадить?.. На лесовозы людей не хватает!

Лесовоз значит утопят на всю зиму куда-нибудь и тайгу. А мне надо оставаться на тракте. Я должен был поехать на метеостанцию. Видно, мое лицо явственно отразило тревогу. Костюков понимающе подмигнул:

— Ну-ну, ты, я вижу, понимаешь суть дела. На лесовозе особенно не заработаешь. Дороги — упаси боже. Много не наездишь, от ремонта до ремонта. Конечно, лучше всего у нас на «бочке». Это я тебе откровенно говорю. Но бензовозов недостаточно…

Костюков, задумавшись, посмотрел в окно, решая, как бы лучше устроить мою судьбу.

— В общем все в наших силах. Ты потолкуй еще раз с Петюком. Для меня самое главное — мнение передовиков, общественности. Пусть он помозгует. Ну, давай жми.

К счастью, не пришлось тратить время на поиски Петюка. «Учитель» ожидал меня во дворе автобазы.

— Ну как, говорил с шефом?

— Велел к тебе обратиться.

— То-то и оно, — довольный рассмеялся Петюк. — Не плюй в колодец, пригодится. Пойдем теперь в мой «кабинет».

Кабина петюковского тягача все еще была наполнена густым парфюмерным запахом. Видать, стойкие попались духи.

— В общем, Михалев, ты мне понравился. Дело знаешь, и характер есть. Только гонору в тебе много.

Мне оставалось только молчать, выслушивая поучения Петюка. Если посадят на лесовоз — прощай, Козинск.

— Куражиться нечего, коли есть хочется, — загадочно произнес Петюк. — Машину поможем достать хорошую. Зарабатывать будешь в порядке. Но учти — с тебя и спрос.

— Ладно.

— Ну и хорошо, что понятливый… А что я тебе спьяну там болтал… У нас, у шоферов, жизнь ломаная.

Петюк привычно положил руку на руль, облокотился. Я только тогда заметил, какие красивые у него руки, смуглые, тонкие в кисти, с длинными хваткими пальцами. Артистические руки.

— Ну, договорились! — он одернул кожанку. — Поднимусь к шефу.

На следующий день я получил свой тягач.

Между тем зима уже спустилась с гор и захватила Козинск в снежные объятья. Бульдозеры ходили по тракту, как танки, опрокидывая сугробы в кювет. Двигатели оделись в ватные шубы зимних капотов. Тетя Феня накинула пятерку за топку печи.

А я по-прежнему никого не знал на тракте, слился в одно целое со своим ЗИЛом — здесь ни выходных, ни нормированного рабочего дня.

Однажды утром диспетчер дает мне долгожданную путевку. Пункт назначения — Аксай. Груз — валенки.

И снова сливается в бесконечную ленту дорога. Я спешу. Длинный полуприцеп то и дело заносит; чтобы не случился «циркуль», я прибавляю газу, дергая прицеп. Езда нервная.

Воздух посвистывает в приоткрытом ветровичке. Встречные машины поднимают облака серебристой пыли. Глаза слезятся от сияния снегов.

Внизу уже виден мост, а чуть подальше — знакомый бревенчатый дом, антенна, мачта с флюгером.

Желтые будки на метеорологической площадке толпятся, как ульи.

Высоко на вершине склона несколько высоких каменных зубов, словно мрачные фигуры великанов, следят за дорогой.

На протоптанной в сугробах тропинке меня встречает мальчишка лет пяти, в черной шубке. Он расчищает снег деревянной лопатой, и его курносая мордашка выражает хозяйскую озабоченность.

— Здравствуй, — говорю я. — Кто дома?

— Мама, — отвечает он.

Комната дышит паром и запахом мокрого белья. Таня, оторвавшись от корыта, торопливо поправляет халат.

— Вы меня, наверно, помните? Я заезжал с Петюком.

— А, новенький, — говорит она без особой приветливости.

Букет увядших подснежников все еще стоит на стеллаже, у фотографии.

— Я приехал, чтобы поговорить с вами о Жоре Березовском.

• Предыдущая
• 5/23
• Следующая