Эверест, юго-западная стена - Замятин Л. М. - Страница 31

Отвлекали лишние разговоры по рации, которые, впрочем, я старался предельно сокращать. Эдику я посоветовал ставить палатку на четырнадцатой верёвке, потому что более удобного места мне пока не попалось, а на подготовку площадки требовалось время. Было уже 13.00, и сколько мне придётся идти до хорошей площадки, было совершенно неизвестно.

Из-за обработки маршрута темп моего движения, конечно, упал, и Володя начал меня догонять. Когда я повесил все свои семь верёвок, мы начали работать в связке. Скалы стали круче, поиск приемлемых вариантов усложнился, и работа замедлилась. Перепад высоты от лагеря-1 достиг по альтметру 800 метров. К тому же день шёл к вечеру и пора было заканчивать работу на маршруте.

Володя уговорил меня остановиться на двух небольших площадках, которые впоследствии с большим трудом удалось приспособить под палатки на двух человек каждая. Мы оставили снаряжение и заторопились вниз.

Уже в темноте я подходил к лагерю. Недалеко от палатки я почувствовал полное изнеможение и лёг на лёд лицом вниз (рюкзак не позволил лечь на спину). Через несколько минут поднялся, боясь уснуть здесь на ночь глядя, и, тщательно обходя трещины, благополучно доплёлся до “Зимы”. Володя грел воду на газовой плите, Анатолий Георгиевич лежал в спальнике. Тут мы вспомнили, что ничего не ели и не пили с восьми утра, что наш рабочий день продолжался десять часов, что завтра нам опять предстоит тащить по пятнадцать-двадцать килограммов на высоту 800 метров.

Есть совершенно не хотелось, но я заставил себя поесть довольно плотно. Володя только пил. Зато утром я вообще ничего не ел, не мог, а Володя, наоборот, позавтракал. Ещё раз я убедился, что нет смысла заставлять себя есть, когда нет аппетита. Возможно, что это даже ухудшает сон и восстановление мышц. Как двигатель внутреннего сгорания не способен развить достаточную мощность при нехватке воздуха, сколько ни увеличивай подачу бензина, так неакклиматизированный организм не может усвоить пищу, если не получает соответствующего количества кислорода.

Вставать и выходить не было ни малейшего желания. Зная, что за день мы всё равно пройдём эти тридцать верёвок, решили выйти попозже.

Только сейчас я заметил, что все дыры в нашей палатке тщательно зашиты: Анатолий Георгиевич зря времени не терял.

Стартовали в 11.00. В 13.30 я был уже у четырнадцатой верёвки, взял дополнительный груз (всего около семнадцати килограммов). В это время Эдик по связи с площадки лагеря-2 пожурил нас за поздний выход. Когда я поднялся к ним, было около 17 часов.

Оказалось, что в лагере-2 опять вчетвером ночевать негде: палатка не установлена. “Мы перевернули несколько кубометров породы, но площадка получилась только на двоих”. У меня ёкнуло сердце: неужели опять идти на 6500? “Если вы не против, мы спустимся, а вы сами поставите палатку и переночуете здесь”. Я облегчённо вздохнул: лишь бы больше никуда не идти!

Ребята спустились к Анатолию Георгиевичу уже в темноте. Им в предыдущую ночь не повезло. Не послушав рекомендации Иванова, они поставили палатку под камнеопасным кулуаром и, конечно, “поймали” несколько камней. К счастью, обошлось без травм.

Час возился с палаткой, закрепляя растяжки понадёжнее. Мы с Шопиным неплохо разместились на трёх кариматах среди четырёх спальников. Хорошо поужинали.

Ночью порывы ветра были настолько сильными и резкими, что казалось, нас поднимет и унесёт вместе с палаткой. Голова у меня оказалась очень низко и вплотную к выходу. Было холодно и неприятно от ударов ткани, рукав входа постоянно шлёпал по лицу, и никуда от него было не деться. Я провертелся всю ночь и к утру почувствовал страшную головную боль. А я считал себя хорошо акклиматизированным.

Головная боль на высоте — признак горной болезни и преследует каждого альпиниста в период акклиматизации. Часто её появление невольно связываешь с какими-то неудобствами. Мне казалось, что голова болит оттого, что она очень низко лежала и что я не выспался из-за шума ветра. Помню первый подъём на пик Коммунизма — ночёвку на 6500 перед выходом на вершину. Под голову попал какой-то твёрдый предмет, от которого я никак не мог избавиться. Наутро именно в этом месте ощущалась сильная головная боль. Теперь я понимаю, что дело не в неудобствах. Японцы всю жизнь спят на деревянных полешках вместо подушек — и голова не болит.

Уже давно пора вставать и улучшать площадки или хотя бы идти вниз, а мы лежим, не в силах это сделать.

Наконец потихоньку начали греть воду. Кружка кофе сразу вывела меня из оцепенения. Правда, это “сразу” произошло к часу дня.

Мы видели, как снизу к нам подходит группа Валиев — Хрищатый — Чепчев — Наванг... Ещё ниже шли Мысловский — Чёрный — Овчинников.

Начали спуск. При встрече Овчинников сказал, что они решили нести грузы до 16 часов, чтобы успеть засветло спуститься в лагерь-1. Таким образом, получилось, что Коля оставил груз, не дойдя четырёх верёвок до лагеря-2, а Эдик — семи-восьми верёвок.

Анатолий Георгиевич оставил свои тринадцать килограммов на площадке, которая везде фигурирует под названием “четырнадцатая верёвка”. Шеф спустился, как я понял, в смешанных чувствах. С одной стороны, для него было неожиданным, что он не смог дойти до лагеря-2, и это его расстроило. С другой — он всё-таки получил удовольствие оттого, что побывал на стене самого Эвереста.

Во время дополнительной вечерней связи было принято решение — завтра нашей группе спускаться вниз. Казбеку хватит снаряжения для обработки маршрута до подхода следующей группы.

Вечером кухней занимались Коля и Эдик. Надо заметить, что, хотя мы уже третий день ничего не ели, острого голода я не испытывал. Заставлять себя есть не было нужды, так как завтра — вниз, в лагерь. Там отъедимся.

3 апреля. Однако события закрутились несколько по-другому. До 6100 мы с Володей добежали за час, а дальше начались осложнения. Оказалось, что за последние дни дорога через ледопад сильно ухудшилась, а 60-метровая стенка стала предельно опасной. Мы занялись переделкой дороги, и возвращение в лагерь затянулось до вечера. Пришлось поднять все лестницы с опасного участка и перенести метров на двести правее. Установили мягкую десятиметровую лестницу из репшнура, жёсткую в один пролёт и две трёхпролётных на отвесной стене и ещё один пролёт внизу через трещину.

Требуются, конечно, ещё доработки, но в целом вариант смотрится не так страшно, как раньше. Лёд крепкий, монолитный, и сверху ничего не висит.

Из-за этой задержки мы оказались на ледопаде в самое пекло. Желание выбраться из этой белой печки было так велико, что я обошёл на очередном вираже колонну Мысловский — Чёрный — Овчинников, для порядка попросив разрешения.

В лагере все мы, конечно, накинулись на сок. Причём Володя выдал по паре кружек сока манго, которые после разведения превратились в четыре-пять. Хорошо пообедали и ещё лучше помылись в гелиобане. Отличная вещь. На улице холод, а в бане теплынь и вода почти пригодная для мытья.

Гелиобаня, сделанная на одном из омских заводов специально для нашей экспедиции, представляет собой круглую палатку из тёмной ткани, покрытую полиэтиленовым чехлом. Солнце нагревает воздух внутри бани и воду в чёрном резервуаре на крыше. К сожалению, мы так и не дождались хороших, солнечных дней, но всё-таки в бане было достаточно тепло, чтобы раздеться, а воду мы грели тут же на примусах. Наша баня была предметом зависти многочисленных туристов, вынужденных в путешествиях по Непалу неделями обходиться без мытья.

4 апреля. Хотя погода плохая, но всё-таки дело движется к лету: заметно теплеет и ледник интенсивно тает. Сегодня спускали озеро, которое грозило затопить нашу палатку, переносили продукты в новый холодильник (старый оказался затопленным), выполнили строку плана киногруппы — медосмотр. В перерывах ели, играли в домино.

Казбек сегодня прошёл ещё верёвок двенадцать. Не совсем ясно, где он находится, но похоже, что уже можно устанавливать лагерь-3. Это где-то на 7800. Кажется, самая трудная часть маршрута пройдена. Кстати, Валиев, Хрищатый, Чепчев — первые из советских восходителей, превысившие потолок 7500, хотя, впрочем, трудно сказать, превзошли ли они Конгур, на котором были К. Кузьмин и другие.