Вернейские грачи - Кальма Н. - Страница 85
- Предыдущая
- 85/86
- Следующая
Смерть Жюжю потрясла Тэда и Дэва. Им тоже беспрерывно мерещилось маленькое мертвое лицо. Они оба — и Тэд и Дэв — оставили так много своей души в Гнезде, у друзей! Правда, они обменялись адресами, обещали переписываться, но можно ли им будет писать и вообще, что дает переписка, когда все мысли и желания стремятся к друзьям? Все вызывало сомнения у обоих мальчиков. Будут ли их отчитывать за дружбу с красными? Удастся ли им еще раз побывать в Гнезде? Единственное, в чем оба они были уверены, — это в доносе, который состряпает на них Хомер с помощью Фэйни.
Впрочем, Хомер почти и не скрывал своих намерений. После того как оба друга вернулись в гостиницу «Бо сежур», он при них запретил остальным своим питомцам общаться с «зараженными». Правда, Рой не послушался и продолжал, как обычно, разговаривать с Тэдом и Дэвом, зато остальные сейчас же принялись отпускать шпильки по адресу «красных демонстрантов».
— А ведь у родителей дома, пожалуй, тоже будут неприятности из-за нас. — зашептал вдруг Тэд, нагибаясь к самому уху Дэва. — Пожалуй, потащат куда-нибудь, будут допрашивать, что, и как, и почему они нас плохо воспитали…
Дэв упрямо мотнул головой.
— Мой-то старик ничего не побоится. Он их так отчитает, будь здоров!
Тэд облизал сухие губы.
— Боюсь и думать, что начнется…
— А ты не думай, — посоветовал Дэв.
— Ничего не могу с собой поделать. — Тэд глубоко вздохнул. Он раздвинул занавеску и заглянул в черную ночь за окном.
— Все равно, я обязательно сюда вернусь… когда-нибудь, — упрямо вымолвил он.
— Тс… Хомер! — цыкнул на него Дэв.
В дверях купе встала грузная фигура. Мальчики притворились спящими. Хомер постоял, посмотрел на них, потом медленно вернулся в коридор. Погасшая сигарета приклеилась к его губе. Учитель был насуплен, мрачен, зол на весь мир. Подумайте только: подвергаться таким неприятностям и опасностям, столько времени просидеть в глухой дыре, чуть не сделаться жертвой красных и ради чего! Что получил он, Хомер, кроме нескольких кисло-сладких слов от Вэрта! Да еще навязали ему на шею этого сонного увальня Гарденера и капризную, избалованную девчонку Мэйсон! Разве на это рассчитывал он, когда ехал в проклятый городишко?
Кто виноват во всем: Мэйсон, который настоял на поездке, Вэрт, втянувший его в это дело с Гнездом, или Фонтенак, из-за которого заварилась вся каша?
Путь круто шел вниз. Поезд потряхивало на спуске, за окном мелькали зеленые огни семафоров, металлически цокали мостики. В вагоне скрипели переборки, сухо щелкали дверцы купе, затихали голоса. И вдруг — что за наваждение! — заговорили все враз, запели колеса:
— Ян-ки, до-мой! Ян-ки, до-лой!..
Хомер не вытерпел: выругал французские вагоны, французские порядки, гадко выругал. А вагоны, нисколечко не смутясь, твердили свое:
— Ян-ки, до-мой! Ян-ки, до-лой!..
На глухой, безлюдной платформе, где поезд стоял всего минутку, Хомер выскочил освежить горящую голову. Молнии резали черное небо. Соседний вагон стоял с опущенными шторами. Ни единого огонька не было в его окнах. Хомер прошел мимо. даже потрогал металлические ручки дверец. Любопытство его томило: проводник проговорился, что в вагоне едет бывший сановник — Пьер Фонтенак.
Как выглядят бывшие сановники? Как себя чувствуют бывшие сановники? Хомер злорадно заглянул в одно из окон: наверное, тому типу не веселее, чем ему. Может быть; даже значительно хуже…
Правда, от этой мысли Хомеру ничуть не сделалось легче. Все такой же угнетенный, он вернулся к себе в вагон. В картишки, что ли, переброситься? Может, немного отвлечет… Он заглянул в купе, где Фэйни и Лори все еще любезничали с Алисой. Нет, этих сейчас не соблазнить картами. Но есть еще один игрок, рядом…
Хомер нерешительно дотронулся до руки Роя, Тот нехотя приоткрыл глаза.
— Что надо? — грубо спросил он.
— Может, сыграем в покер, Мэйсон? — предложил Хомер. Голос его звучал жалобно, заискивающе. — Или в бридж?..
— Идите вы, сэр, знаете куда… — И Рой громко, со всей определенностью сказал, куда именно должен идти его почтенный воспитатель.
Тишина, тишина… В доме грачей темно. Спит намаявшееся, наплакавшееся, измученное то горестными, то радостными волнениями Гнездо. Спят наши друзья: Витамин, и беленькая Сюзанна, и Ксавье, и неугомонный Жорж Челнок. В спальне малышей рядом с Лисси, вполглаза, как всегда, спит счастливая Засуха: она дождалась-таки Марселины. В бывшей «резиденции» американцев крепко спит семейство Кюньо — Жером, румяная Франсуаза и маленькая Полина, замучившая родителей вопросами: куда они уходили и почему так долго не было папы?
Только Этьенна нет в «резиденции». Вместе с Корасоном и Тореадором Этьенн стоит в пикете. Через два часа их сменят друзья с завода. Кто знает, что еще может прийти в голову полиции? На всякий случай у Гнезда решено поставить караул. Со двора, который то и дело освещается зарницами, изредка доносятся приглушенные голоса; пикетчик Рамо разговаривает с пикетчиком Корасоном.
А пикетчик Этьенн на минуту отлучился. «Только на одну минутку», — сказал он товарищам. Он подымается по лестнице в дом и на цыпочках идет по коридору.
Молнии прочерчивают небо за окнами. Вой Мутона, потом страшный треск. Виноградари бросают ракеты в горах, чтобы отвратить град или обратить тучи, грозящие градом, в воду. В наступившей мгновенной тишине доносится звон колокола — далекий, беспокойный, как голос путника, зовущего на помощь: это деревенские церкви тоже стараются умилостивить небо.
На подоконнике, у комнаты Матери, чуть виднеется темная фигура. В любимой позе — коленки к подбородку — сидит Клэр.
— Все еще не спишь? — спрашивает Этьенн.
Клэр качает головой, и темные пряди вдоль ее щек тоже покачиваются. Этьенн пододвигается к ней, нагибается. Ему во что бы то ни стало нужно заглянуть в лицо Клэр. Но молнии угасли. Вместо них раскатывается по горам орудийным выстрелом гром.
— Ты что? Ты не думай про это. Не надо.
— Да я не только про это. Я… про все… — с запинкой отвечает Клэр.
Этьенн некоторое время стоит молча. Чуть слышно в темноте их общее дыхание.
— Ты бы все-таки легла, — говорит он наконец. — У тебя так голова заболит.
Клэр шевелится на подоконнике.
— Я скоро лягу. Ты… иди. Ты не беспокойся. Это пройдет…
Этьенн вздыхает и все так же, на цыпочках, уходит вниз, к товарищам.
А Клэр прислоняется горячим затылком к стеклу. У нее и вправду болит голова. Очень болит. Она закрывает глаза. Как мучает ее этот крик, истошный, звенящий крик Жюжю: «Клэр! Берегись, Клэр!» Опять и опять повторяется крик, и Клэр чувствует, как опадает, слабеет прижавшееся к ней тело мальчика, и видит смертную бледность на круглом мальчишеском лице и потухающие, леденеющие зрачки. А рядом, близко — пергаментное, величавое лицо Фламара с сомкнутыми губами, над которыми стрелками белеют усы. Кровь на асфальте. Много крови. Точно пролили красные чернила…
И снова в памяти гробы, плывущие, как пурпурные ладьи, по темному человеческому потоку. Глухой рокот «Интернационала». Маленький гробик Жюжю и большой — Фламара. Цветы, цветы, цветы… Кюньо и слепой Сенье, которые говорят что-то у открытых могил. И руки, тысячи рук, поднятых, как в клятве…
Перед закрытыми глазами Клэр источенные временем камни. Зеленая плесень стены. Ржавые пятна на воротах. Наверное, точь-в-точь такие же ворота были в Бастилии тогда, четырнадцатого июля, в революцию. И так же, как теперь, требовал свободы узникам народ. Грохочет, взывает, приказывает многотысячный голос народа: «Свободу Берто!», «Свободу Перье!», «Свободу борцам за мир!»
Уже знают все, что суд постановил освободить арестованных за недостаточностью улик. Ничем не подтверждается обвинение в «заговоре».
- Предыдущая
- 85/86
- Следующая
