Вернейские грачи - Кальма Н. - Страница 49
- Предыдущая
- 49/86
- Следующая
Такими мстительными мыслями Хомер старается вытеснить тревогу. Он едет в город уже не в первый раз. Едет с тоской, с томлением, с тяжелым сердцем. В ушах его ледяной, ровный голос Вэрта: «Увы, мистер Хомер, над вами нужно еще много-много работать. Я думал, вы более легко схватываете суть, мистер Хомер».
Такая фраза хуже порки. Хомер вздрагивает и мысленно перебирает, с чем он явится сегодня к капитану.
За последние дни он, правда, много потрудился. Ни на шаг не отставал от Рамо, всячески старался подружиться с ним. Он расспрашивал Рамо об испанской войне, показывал ему шрам на затылке — якобы след фашистской пули, а на самом деле след от фурункула — и тем старался вызвать учителя на воспоминания о войне и о его друзьях-партизанах. Он обошел все окрестности Гнезда, побывал даже в знаменитой Змеиной пещере, которая, по рассказам, служила здешним партизанам складом оружия. Он обнаружил еще много других пещер и может теперь утверждать с полной ответственностью, что место это чрезвычайно удобно для всяких военных целей. Хомер даже зарисовал кое-что. Но Вэрт, конечно, в первую очередь спросит о Матери Гнезда, о Марселине Берто.
Здесь Хомеру пока нечем похвалиться. Он беспокойно ерзает на сиденье. Тонкая штучка эта Берто, никак ее не раскусишь! Целый день на виду, целый день занята мастерскими, тетрадями грачей, работами на огороде и в поле. Все разговоры только о детях, об их успехах и поведении. И при этом любезна, приветлива, обходительна. Но стоило Хомеру завести речь о Комитетах Мира, о политике, о сборе подписей, как она вдруг пронзительно посмотрела на него: «А вы разве хотите войны, сэр?! разве вас не волнует то, что делается в мире? У нас, например, даже дети это понимают…»
Дети! Хомер теперь знает, что это за дети! Чего стоит, например, одна Дамьен со своими идеями! Фэйни пробовал прощупать девчонку насчет политики. Завел разговор тоже о войне, о фашистах; попросил Клэр рассказать, что за девушка изображена на фото, висящем над ее кроватью. Конечно, Дамьен сейчас же призналась, что это советская партизанка, которая боролась с фашистами, отдала свою жизнь за Родину и прочее… «Вы, наверное, мечтали бы быть такой же, как она?» — спросил этот ловкач Фэйни. «О, это для меня недосягаемая высота», — ответила девчонка. «Это госпожа Берто подарила вам фотографию? Наверное, она постоянно ставит вам эту девушку в пример?» — не отставал Фэйни. Вот тут можно было бы разоблачить Берто, установить, что она внушает детям преданность Советам. Но эта Дамьен ответила совсем не так, как бы хотелось. «Вовсе это не Мать подарила мне фотографию! — сказала она. — Мать очень не любит, когда мы заносимся и воображаем себя героями. Она хочет только, чтоб мы хорошо учились. Для нее это самое главное». Вот и добейся тут!
Но все-таки следует рассказать в городе об этой Клэр. Ведь она носит имя, как говорят, известное чуть ли не всей стране. Такие дети могут стать опасными всерьез!
Пока Хомер ехал в город и мысленно репетировал все, что скажет Вэрту и Гарденеру, майор разговаривал по телефону с управляющим завода «Рапид» господином Морвилье. То есть разговаривал, собственно говоря, один господин Морвилье, а майор Гарденер иногда бросал в трубку отрывочные реплики.
Управляющий «Рапида» позвонил, чтобы справиться о здоровье офицеров, с которыми он имел честь и удовольствие встречаться у мэра — господина Лотрека. Он интересовался также, хорошо ли их принимает в своей гостинице Кажу? Достаточно ли дисциплинирована прислуга в гостинице, а то в Вернее есть много любителей бастовать и вообще своевольничать. Вот, например, и у него на заводе сейчас тоже напряженное положение. Каждый обеденный перерыв рабочие собираются в цехах, произносят речи, подстрекающие к забастовкам, к бунту. Главный акционер завода господин Фонтенак нервничает — и для этого есть основания! Рабочие громко, не стесняясь, заявляют, что потребуют от правительства его отставки, потому что будто бы господин Фонтенак был пособником нацистов, участвовал в карательных экспедициях против партизан.
— Это мне известно, — нехотя вставил Гарденер.
— На заводе все бурлит, — продолжал господин Морвилье. — Находятся люди, которые помнят какие-то имена, даты… Их охотно слушают. По рукам ходят листы с каким-то протестом. Кажется, в них требования отставки Фонтенака, отмены всех военных договоров…
— Вот как? — несколько оживился Гарденер.
— Да! И это, разумеется, можно расценивать как настоящий заговор против безопасности страны. У господина Фонтенака нет никакой личной заинтересованности, но он сказал, что твердо надеется на друзей. Он даже упоминал о каком-то разговоре, происходившем недавно в Париже.
— Разговор в Париже? — переспросил Гарденер. — В первый раз слышу. Вы, по-видимому, что-то перепутали, господин управляющий. Да, да, именно перепутали. Итак, господин Фонтенак не хочет приезжать сюда? Опасается, что это вызовет еще большие волнения? Не знаю, не знаю, правильно ли это… Нет, я ничего не советую, я здесь чужой человек, сэр. Но я деловой человек и ведал большим предприятием. «Энергия и воля» — вот мой девиз, сэр. Передайте вашему патрону: энергия и воля. Точка.
— Вот идиот! — Вэрт, прослушавший весь разговор по другому аппарату, повернулся к майору: — Если мы за короткое время сумели наладить здесь информацию, то и у тех, кто в этом заинтересован, она, вероятно, не хуже.
Гарденер взглянул на помощника.
— Вы правы. Коммунисты и так кричат на всех перекрестках, что мы вмешиваемся во внутренние дела Франции и других стран. Вот теперь они получат доказательства. Морвилье действительно дурак.
Вэрт махнул рукой.
— Фонтенак должен намылить ему голову. А подумать о здешних делах нам, видимо, придется. Французы нуждаются в крепком руководстве. Вот, сэр, я получил тут одно письмишко, — он вынул из кармана и бережно развернул какое-то письмо. — По-видимому, в ближайшее время нам придется развернуть дополнительные работы. Район Старой Мельницы абсолютно для этого непригоден.
Гарденер слушал, хмуро покусывая губы: очевидно, у Вэрта какие-то свои источники информации.
— Да, но перебраться туда, куда вы предлагали, видимо, не удастся, — проворчал он, не поднимая глаз. — Хомер в последний раз утверждал, что школа и эта Берто далеки от политики. Все заняты ученьем, работами. Никаких заговоров.
— Хомер — болван! — отрезал Вэрт. — В конце концов можно обойтись своими средствами…
А не убежать ли нам с тобой, читатель, подальше от этих холодных исполнителей чужой, страшной воли, от их секретных протоколов и донесений, за которыми скрываются человеческие бедствия! Не пройтись ли нам по узенькой тропинке, петляющей по горам, извивающейся от удовольствия среди низких изгородей и подбегающей к самому замку Фонтенак. Тем более что мы не одни пойдем по тропинке, которая приведет нас к домику привратника замка. Вместе с нами войдут в дом привратника Точильщик Жан и малыш Жюжю. Однако, еще не заходя во двор замка, они остановятся на тропинке и будут разглядывать стену замка, всю в трещинах и выбоинах, островерхую крышу, вылезающую из-за деревьев, и шпиль, на котором еще с рыцарских времен красуется заржавленный флюгер в виде кошки.
— На гербе Фонтенак тоже изображена кошка! — говорит Точильщик, щуря глаза от солнца. — Хищная, лукавая, неверная зверюга.
— Ага, — рассеянно отзывается Жюжю. — Ну, что же мы стоим? Идемте же скорей, дядя Жан.
Точильщик чуть усмехается.
— Что, не терпится поскорей попасть в замок? — спрашивает он. — Эх, Жюжю, Жюжю, правду говорит Корасон, что ты начитался приключенческих книжонок… Задумать такое дело… Жюжю вспыхивает or обиды.
— А вы сами, дядя Жан, вы сами! — кричит он запальчиво. — Вспомните, что вы делали, когда здесь были нацисты! Вы же сами рассказывали, как однажды ночью пробрались к ним в штаб!
— И ничего похожего, — отвечает Точильщик. — Я тогда действовал не один и не по собственному желанию. Меня послали товарищи, и мы вместе разработали все это дело. А ты все скрыл от друзей, все делаешь тайком: Мать ни о чем не подозревает, а Клэр, Корасон и твои «отважные» — все против.
- Предыдущая
- 49/86
- Следующая
