Я побывал на Родине - Зотов Георгий Александрович "Zотов?" - Страница 18

• Предыдущая
• 18/36
• Следующая

После нескольких дней работы в порту в моей машине треснул карбюратор. Меня притянули на буксире на автобазу. На мое заявление начальник колонны пожал плечами и сказал, что ничем не может помочь мне, так как для заграничных машин не хватает запасных частей.

Мою машину загнали на автомобильное кладбище. Несколько дней я приходил на работу и торчал в ремонтном отделении, наблюдая, как механики старались сделать из ничего что-то. Свободные шоферы также приходили в ремонтное погреться. Из разговоров с ними я узнал, что запасных частей база не получала почти год. Шоферы сами добывали запасные части, покупали их частным образом.

Жить мне стало трудно. Я не получал никакого определенного жалования. Впрочем, другие шоферы тоже, вот уже два месяца, не получали заработной платы. Потому-то они все и стремились заработать кое-что на стороне. Мне они посоветовали постараться раздобыть себе карбюратор — тогда можно будет ездить и, стало быть, у меня будут заработки.

— Если я это сделаю, куплю карбюратор, то автобаза вернет мне деньги, потраченные на покупку? — наивно спросил я.

Этот вопрос страшно насмешил всех. Шоферы и механики буквально покатывались со смеху и говорили, что автобаза мне вынесет благодарность и что обо мне напишут в стенгазете, как о передовике, сумевшем обеспечить беспрерывную работу своей машины.

Меня такие почести не интересовали, мне нужен был заработок и я, конечно, согласен был произвести затрату на покупку карбюратора. Но откуда взять денег? Я и то уж каждый день благодарил Бога за то, что мне удалось все-таки довезти сюда вещи, на которые можно было кое-как жить…

Между тем, начальник колонны несколько раз спрашивал у меня, долго ли я собираюсь еще стоять? Я отвечал, что до тех пор, пока он не снабдит меня нужной для машины частью. На это Стрелков загадочно ухмылялся и говорил, что, возможно, еще придется долго простоять, а ведь машина нужна на работе!

Эти намеки были очень понятны, но раздобыть денег на покупку карбюратора было не легко. Жена моя не работала, и поэтому я получал на автобазе хлеб только для самого себя. Между прочим, на ребенка хлеба вообще не давали: учитывалось, что дети до одного года хлеба не едят. Мой паек состоял из четырехсот грамм хлеба на день, трехсот грамм подсолнечного масла на неделю и четырехсот грамм сахара — на месяц. Иногда вместо сахара давали восемьсот грамм повидла, причинявшего сильнейшую изжогу, либо тысячу шестьсот грамм печенья. Все остальное надо было покупать на базаре, и стоило все это очень дорого. Жили мы впроголодь.

На семейном совете было решено продать одни из моих брюк и на вырученные деньги приобрести карбюратор.

Я рассказываю об этом для того, чтобы дать полное представление о нашей тогдашней жизни. Другим тоже приходилось туговато, у них ведь не было резерва вещей на продажу… зато они были местные, а дома, как говорится, и стены помогают. Впрочем, слабо они помогают.

Моя жена познакомилась с одной соседкой — тоже возвращенкой. Эта женщина в Германии сидела в концлагере. И была еще одна молодая женщина, жившая в том же доме, где и мы с тещей. У нее был брат, служивший милиционером. Когда мы познакомилась с этой женщиной поближе, то однажды она сказала нам, что удивляется, почему ее брат с некоторых пор стал к ней очень часто приходить. Меня удивило, зачем она говорит об этом. Я в то время никак не мог подумать, что этого милиционера присылало начальство для того, чтобы он незаметным образом мог выспрашивать меня.

А к этой соседке мы заходили по вечерам довольно часто — поболтать. Приходила к ней и та возвращенка, о которой я уже упоминал. С нашей соседкой она была знакома еще перед войной. Мы часто беседовали о Германии и вообще о пережитом. Брат соседки, милиционер, присутствовал при наших беседах почти всегда. В разговоры вмешивался очень редко, больше только слушал. К сестре он приходил одетый в штатское, и о его службе в милиции я узнал только случайно, когда об этом обмолвилась его сестра. После этого я старался заходить к соседке пореже. У меня была черта, свойственная многим людям на западе: черта безотчетного предубеждения к полицейским служащим. С полицейскими считаются только тогда, когда они находятся при исполнении служебных обязанностей. Может быть, это и нехорошо, но тут, вероятно, действует какая-то традиция или пережиток. Во всяком случае, знакомство с полицейским, то бишь с милиционером, меня нисколько не привлекало. А он упорно старался поддерживать отношения.

Однажды он специально зашел к нам и пригласил нас придти к его сестре отпраздновать день его рождения. Не желая его обидеть, мы вечером явились к его сестре. Милиционер привел с собой несколько своих товарищей. Все они были в форме.

Пришла также и возвращенка. Звали ее Валей. Сестра милиционера испекла пирог, а виновник торжества принес водки. Началось усиленное угощение. Я добросовестно опорожнил стаканчик, но от повторения отказался наотрез. Чем больше настаивали, чтобы я выпил еще, тем упорнее я отказывался. Моя жена тоже не пила. Милиционер в конце концов потерял надежду меня напоить и оставил меня в покое. Зато его товарищи атаковали меня со множеством вопросов, и я уж держал ухо востро, стараясь не сказать чего-нибудь такого, что могло бы быть истолковано не в мою пользу.

Возвращенка Валя охмелела очень быстро и стала болтать всякую всячину. Она пустилась в откровенности, все говорила, что за границей люди живут не так, как здесь, и что если бы она не сидела в концлагере, то, может быть, никогда не вернулась бы на родину. Плача, она жаловалась, что ее приняли как чужую, относятся к ней плохо — и это все только из-за того, что она побывала за границей. Здесь она не может устроиться на работу; на нее смотрят как на дикого зверя…

Валя все больше и больше горячилась, и наконец стала упрекать брата хозяйки в том, что он — «лягаш» и доносчик.

А он только усмехался. Его товарищи подливали масла в огонь, задавая Вале различные вопросы, в ответ на которые она высказывала все, что у нее на душе. Валины собеседники часто обращались ко мне за подтверждением: правда ли — мол, что рассказывает Валя о жизни за границей, или это только ее фантазия. Я говорил, что Валя пьяна и сама не знает, что мелет. Один из гостей не без ехидства заметил: что у пьяного на языке, то у трезвого на уме.

Решив прекратить это нечестное и унизительное выспрашивание, я сказал, что как ни приятно тут сидеть, но завтра мне нужно рано на работу и поэтому я ухожу. В ответ все дружно запротестовали, говоря, что неудобно, дескать, нарушать компанию, особенно, когда человек в дружеском кругу празднует день рождения. «Хорош дружеский круг!» — подумал я, а вслух заявил, что готов остаться еще немного но лишь под тем условием, что больше никаких разговоров о прошлом не будет. Милиционеры (или чекисты?) переглянулись между собой и — делать нечего — согласились. Чтобы смягчить свои слова, я предложил выпить еще по стаканчику. Все необыкновенно обрадовались этому предложению, и мы выпили. Я, однако, воспротивился, чтобы Валя пила еще. Ей и в самом деле больше пить не дали, да, в сущности, это уже было и не нужно: она выболтала все, что от нее хотели услышать.

После этого Валя ушла домой, и кто-то из присутствовавших заметил каким-то странным голосом, что «ему эту девчонку жалко». Брат хозяйки ответил на эти слова, что ему нисколько не жалко никого из тех, которые побывали в Германии, потому что все они — изменники родины.

Три дня спустя я получил повестку из милиции — явиться для оформления документов. Я отпросился с работы и пошел в милицию. В комнате, куда меня привели, меня принял брат нашей соседки. Он был в новенькой форме. Он показал мне бумагу, вернее часть бумаги, остальное прикрыл так, чтобы я прочел только то, что мне полагалось прочесть. В бумаге говорилось о Вале. Это было свидетельство, составленное от моего имени. Я будто-бы подтверждал, что Валя в Германии работала на хорошем месте и что ей отлично там жилось. От моего имени говорилось, что при мне Валя хвасталась отличной жизнью за границей и при этом ругала советскую власть последними словами. Валя якобы признавалась мне, что работа в Германии доставляла ей удовольствие, так как Германия вела войну против советской власти, большим врагом которой была Валя.

• Предыдущая
• 18/36
• Следующая