Пресс-хата для депутата - Рыжков Владимир Васильевич - Страница 20

• Предыдущая
• 20/73
• Следующая

— Чем делиться? — прохрипел я. — Этим барахлом? Да тут и делить нечего! Все, что подороже, забрала жена. Остальное — мусор! Забирай все, что хочешь, и гуляй! Я даже тебе помогу до лифта поднести.

— Ну да, так я тебе и поверил! — проворчал мужик. — Все вы так говорите! А чуть отпустишь, так сразу за оружие хватаетесь! Сам что-то вякнул про убийство! Сначала говорят, бери, что хошь, а потом ка-ак раз табуреткой по башке! Знаем!

— Да, ей-богу, я тебя отпущу! — взмолился я. — На кой ты мне нужен! У меня жена ушла. Все равно мне теперь вещи не нужны! Забирай, что собрал, и иди себе с богом!

Но мужика это только разозлило.

— Все, сейчас ты у меня договоришься! Ты меня уже достал!

Он подобрал с пола какую-то майку, скатал ее и засунул мне в рот. Видно, беседа со мной его раздражала. Особенно мои глупые вопросы. Он не хотел рассказывать мне свою биографию. И правильно сделал. Она у него, видно, густо покрыта черной краской. Но теперь и я не смогу рассказать ему о своих ощущениях. А мне есть, о чем поведать. Такой чудовищной боли я еще не испытывал. Хотя, может, и испытывал, но она была кратковременной. Теперь же мне пришлось терпеть боль на протяжении получаса, да еще и с кляпом во рту.

Через полчаса в квартиру ввалились два мента, один, судя по погонам, капитан, другой, судя по красной роже, сержант. Но оба хороши. В смысле под градусом. Они приподняли меня с пола, посадили на стул и вынули кляп. Уже за это им огромное спасибо! Надоело как-то валяться на полу в виде свернутого ковра. Да еще и держать спиной колено этого матерого взломщика.

Но что удивительно! Раз приехали менты, значит, это все же не взломщик, а переодетый опер, который косит под вора. Сейчас ведь их не отличишь, все на одно лицо. Точно, так и есть! Зачем, спрашивается, вору вызывать ментов? Чтобы они задержали его самого! Нет, этот мужик — самый настоящий мент. Так что я доигрался! Сейчас они начнут меня допрашивать. И может быть даже с пристрастием. То есть с физическим воздействием. Короче говоря, станут меня бить. А бить как раз есть за что!

Я ведь подозреваюсь в убийстве. Причем при отягчающих. То есть с применением огнестрельного оружия. А это уже, как минимум, две статьи — за хранение и за употребление. И еще одна за сопротивление властям при задержании. Лет десять строгача мне обеспечено. Не меньше! Однако быстро они меня поймали! Подослали на мою квартирку мужичка-провокатора, он меня повязал и сдал им с потрохами. И сейчас они начнут вытрясать из меня все, что я знаю про убийство. Конечно, совершенное мною. В этом они не сомневаются! В этом даже я начинаю не сомневаться. Раз меня так берут, значит, так и есть! Первым делом, конечно, будут выяснять, как и за каким чертом я застрелил того типа! Что ж, должен буду их разочаровать. Ни как, ни за каким, я не знаю. То есть даже понятия не имею. И все еще сильно сомневаюсь, что это сделал именно я. У меня бы ни за что не поднялась рука убить живого человека. Но разве эти звери поверят! Им бы только найти виноватого!

И вот я сижу на стуле, стоящем одиноко посреди комнаты, чисто как король на именинах. Мои руки больно сцеплены за спиной браслетами. Напротив стоит капитан милиции и строит зверскую рожу. Он широк в плечах, коренаст, с открытым деревенским лицом, так что видно, рубаха-парень. Рядом с ментом в подобострастной позе расположился мужичок и заискивающе поглядывает на капитана. Кто он — вор или мент — я так и не понял! Сейчас ведь многие работают на два фронта. В общем, мне это уже без разницы. Сержант, этот громила под два метра ростом с пудовыми кулаками и круглой, как сковорода, рожей ходит по комнате и рассматривает разбросанные вещи. Причем некоторые из них поднимает с пола и рассовывает себе по карманам форменного кителя.

— Это вы нам звонили? — говорит капитан мужичку.

— Я, кто же еще! — отвечает тот.

— В этом можете не сомневаться! — замечаю я по этому поводу. — Мне бы это никак не удалось! Он напал на меня и связал, так что я не мог пошевелить ни рукой, ни ногой!

— Тебя не спрашивают! — рявкает в ответ капитан. — Когда спросят, будешь открывать рот. — И обращается к мужичку. Вежливо так, на «вы». — Расскажите, что произошло! И покороче.

- Как что! Ясно что! — вспыхивает мужичок, словно его обвинили в чем-то предосудительном. И начинает с жаром, с пылом, объяснять. — Я, понимаешь, полчаса замок ломал! Все свои лучшие отмычки извел. Трудный, собака, попался! Наконец, еле отмычку подобрал, с таким трудом дверь открыл, ну, начал вещички собирать, что подороже. Вон, только полмешка насобирал! А тут этот лезет! Хозяин, значит, хаты! И чего, спрашивается, лезет! Будто не видит, что тут люди работают!

И мужик начал энергично, буквально захлебываясь, рассказывать, в каких трудных условиях ему приходится работать, с какими сложными замками иметь дело и сколько на себе таскать вещей. А у него уже годы не те, да еще радикулит, подагра, псориаз и, сами понимаете, цирроз печени…

— Понятно! Достаточно! — наконец, оборвал его капитан и повернулся ко мне. — Это твоя квартира?

Я кивнул. Насколько позволяли это сделать больные шейные позвонки. Все-таки мужик изрядно попортил мне опорно-двигательную систему. Каждый кивок дается с трудом. Значит, он все-таки вор! А вовсе не мент, который якобы ловил подозреваемого в убийстве. Получается, что они не считают меня подозреваемым! Но тогда непонятно, за что меня захомутали?

— Моя, — вдобавок к кивку прохрипел я. — Кажется…

Капитан устало вздохнул. Видно, ему с утра пришлось провести штук пять допросов, и допрашиваемые вымотали его силы окончательно.

— Так твоя или нет?

Я пожал плечами.

— Я не уверен. Судя по адресу — моя, а судя по вещам — нет.

Мужик подошел к мешку, стоящему в углу и набитому всевозможным барахлом, которое он насобирал в моей квартире, и вынул из него магнитолу. Подтащил ее ко мне, воткнул в физиономию.

— Вот это твоя гармошка? — отчетливо сказал он.

- Вроде бы… — кивнул я. — Хотя таких «панасоников» во всем мире… Может, моя, а может, и нет.

-Так, все ясно! — уверенно сказал капитан и махнул рукой. Свой приговор он уже обнародовал. И сейчас будет приводить его в исполнение. — Пишите заявление!

Это он сказал мужичку. Потому как смотрел на него. Если бы он это сказал мне, то я, скорее всего, ответил бы отказом. Ведь нельзя же что-либо написать со связанными руками. Мужик насторожился, испуганно заморгал и стал суетливо елозить на одном месте. Видно, ему жутко захотелось слинять отсюда, как можно скорей, сдав меня на поруки, а тут вдруг выяснилось, что его заставляют что-то писать. Лично я засомневался, хорошо ли он знает грамоту!

- Какое заявление? — недоуменно уточнил мужик, подтвердив мои подозрения.

— Ну, я, такой-то, такой-то, имею столько-то судимостей, где сидел и по каким статьям, хотел обчистить квартиру такую-то по такому-то адресу, но гражданин такой-то, являющийся хозяином этой квартиры, мне помешал… — стал объяснять ему капитан.

- Ага! — кивнул взломщик. Понятливый оказался мужик. Обычно по три раза переспрашивают, как писать официальную бумагу. А этот сразу понял. Он сел за стол, взял чистый лист бумаги, ручку и начал что-то старательно царапать. Зачеркнул, скомкал лист, взял еще один. Начал выводить что-то более аккуратно. Возможно, долго вспоминал буквы.

Капитан решил оставить мужика в покое и заняться мной. Я представлял для него более интересный экспонат в галерее уголовных типов. Он подошел ко мне вплотную, так что я чуть не задохнулся от перегара, исходящего из его глотки, и заглянул мне в глаза. Наверное, они показались ему предельно хитрыми, поэтому он грубо спросил:

— Как твое имя?

- Мое? — переспросил я.

- Ну, не мое же! — огрызнулся мент.

Я открыл рот, чтобы сказать ему, как меня зовут, и осекся. Хотел выдать информацию, что меня зовут Федор Павлович Иванов, как и было указано в справке, выданной в отделе кадров Института, но вдруг вспомнил лицо того типа из сквера и понял, где я его видел и почему оно показалось мне знакомым. Я его видел на фото с учетной карточки. Да, именно так и есть! Значит, это он Федор Павлович Иванов, и это была его жена Надя. А я, как форменный дурак, приставал к ней, пытаясь соблазнить на свою сторону! И, стало быть, это ихняя квартирка! А совсем не моя! Но тогда кто я такой и как меня зовут? Я вдруг отчетливо понял, что не только не помню своей фамилии, но у меня даже вылетела из головы такая простая вещь, как свое собственное имя! То есть я совершенно не помню, как меня зовут. Вот это уже конец! Это уже равносильно смерти! И, похоже, она уже стучится в мою дверь.

• Предыдущая
• 20/73
• Следующая