В рядах борцов - Гансовский Север Феликсович - Страница 20
- Предыдущая
- 20/33
- Следующая
— Что? — недоуменно спросил Хьюз.
— Ты пиявка, — объяснил мальчик. — Большая жирная пиявка, напившаяся крови.
— Потише, — сказал Хьюз, — особенно не расходись.
— Я и не расхожусь, я тебе просто объясняю, что? ты такое… Большая пиявка! Когда-нибудь ты лопнешь. Насосешься крови, вдруг кто-нибудь тебя прижмет, и ты… бах! И лопнул. Вот красота будет!
— Никакой красоты, — сказал сутулый рабочий. — Одна вонь только. Пойдем. — Он обнял мальчика за плечи.
Хьюз посмотрел им вслед:
— Ладно, ладно. Я вам это при расчете припомню. — И добавил, повернувшись к Данни. — Я всегда мексиканцам плачу меньше, чем нашей швали.
— Правильно, — одобрил тот. — Вот пусть какой-ни-нибудь из наших «красных» сунется к этому мексиканцу. Тот его так пугнет… Он ни с одним американцем разговаривать не станет.
— Так и делаем, — самодовольно сказал Хьюз.
Девушка стирала возле ручья. Она положила мужскую рубаху на маленький плот, который рабочие поставили здесь специально для стирки, и из консервной банки налила на нее немного жидкого черного мыла. Потом присела на желтые, плохо обструганные бревнышки плота и принялась рукой плескать воду из ручья.
Было около девяти утра. Солнце стояло высоко, но жара еще не началась. На другом берегу ручья ровные ряды апельсиновых деревьев купали в утреннем воздухе овальные кожистые листья.
— Здравствуй!
Девушка испуганнно обернулась.
— Ах, это ты, Архи. — Она опустила глаза и вновь принялась за стирку.
Мальчик подошел ближе и сел на корточки рядом с плотом. Толстая зеленая курточка на нем была сплошь покрыта густым слоем пыли. Пыль лежала и на лице, так что даже веснушек не было видно. С минуту Архи молча смотрел на быстрые загорелые руки девушки, потом похлопал себя по курточке и сказал:
— Еще не мылся сегодня. Ездил на прицепе в Сакраменто. На дороге чертовская пыль.
Девушка молчала. Под черной кофточкой на спине у нее двигались лопатки.
— Роза!
— Да?
— Ты чего молчишь?
Она бросила на него быстрый взгляд и опустила голову, продолжая стирать.
— Я боюсь.
— Дяди?
Девушка кивнула.
— Они все далеко. В южном конце сада.
— Всё равно.
Мальчик огорченно почесал голову, отчего рыжеватые волосы у него стали дыбом.
— Дай мне немного мыла, — попросил он. — Не мешает сполоснуться.
Не глядя, девушка подвинула банку. Архи встал и сбросил куртку в воду.
— Я ее тоже постираю, — сказал он. — Если долго не стирать, она делается твердой, как панцырь у черепахи. Об воротник можно шею сломать.
Он прямо в брюках вошел в ручей. Мыло было плохое, не мылилось. Мальчик стал наливать его себе на волосы и оно пенистыми потоками спускалось на шею и грудь.
Архи вымылся, потом сполоснул курточку в воде, бросил ее на кусты у ручья и снова сел рядом с девушкой.
Она уже покончила с рубахой и взялась за коричневое одеяло. Руки у нее так и ходили, мыльная пена пузырилась на маленьких загорелых пальцах.
— Роза!
— Да!
— Ты так и будешь молчать?
Тыльной стороной руки она откинула со лба прядь черных жестких волос.
— Знаешь… — она оставила одеяло и села на песок на берегу. — Я боюсь. Если дядя узнает, что я с тобой разговариваю, он рассердится. У нас в семье никто не разговаривает с американцами. Только по делу.
— Да… — мальчик покачал головой. — Он у меня вчера во дворе шляпу так и не взял.
— Я видела. А теперь дядя еще больше рассердился. Всем американцам что-то заплатили, а нам ничего… Совсем ничего. Мы даже должны остались.
— Скотина этот Хьюз, — сказал Архи. — Самая большая скотина в этих местах… Я их тут всех знаю на сто километров кругом.
— Он говорит, что за столовую высчитал и за сарай. — Она вырвала травинку, пожевала ее и бросила в ручей.
— Столовая! — Архи презрительно сплюнул. — У меня в одном зубе дырка есть, — так весь обед проваливается в эту дырку, в живот ничего и не попадает.
Девушка сдержанно улыбнулась.
Край намыленного одеяла сполз в ручей, от него в прозрачной воде расходилась клубящаяся муть.
— Архи!
— Что?
— Почему тебя зовут Архи? Это американское имя?
— Нет, — он дотронулся пальцем до своей щеки. — Видишь веснушки? Сколько их! Целый архипелаг. Вот ребята и стали звать меня Архипелагом, а потом Архи.
— А отчего бывают веснушки?
— От здоровья. Не веришь? Я такой здоровый, что могу неделю не есть. Только худею очень.
— А было так, что неделю ты ничего не ел?
Архи задумался.
— Неделю не было… А по три дня бывало. Я только арбузные корки ел. Собирал в городе на помойке.
— И у нас так было. Мы в эту весну очень голодали. У нас один маленький умер.
Справа из кустов вдруг вылетела, хлопая крыльями, серая птица и, мелькнув в светлоголубом небе, исчезла за деревьями.
— Утка! — воскликнул мальчик, — вот бы ружье!
— Ну ладно. — Девушка встала. — Я буду стирать. А ты уходи. Вдруг дядя придет.
Мальчик тоже поднялся.
— Подожди, — сказал он. — Сколько вы еще будете здесь работать? Неделю?
— Нет. — Она оглянулась по сторонам. — Только ты никому не говори. Мы уйдем ночью. Сразу, как стемнеет.
— Ого! — Архи свистнул. — Вы только осторожнее. Хьюз вас будет преследовать. У него собака есть специально для погони. А потом еще приедет шериф и вас оштрафует. Понимаешь, чем это кончится?
— Я не знаю, — сказала девушка. — Это всё дядя решил.
— Но и тут торчать нет смысла. Хьюз вас выгонит, когда кончится сбор урожая. Куда вы ни пойдете, всюду будут надписи: «Работы нет».
— И потом еще дожди, — сказала девушка. — Говорят, тут всё затопит. Мы тогда совсем пропадем.
— Дожди будут, — подтвердил мальчик.
Они постояли некоторое время молча.
— Знаешь что… — Архи сунул руки в карманы. — Хочешь, я вас провожу? Я тоже собираюсь уходить. Меня Хьюз вот-вот выгонит.
— Нет, что ты! — девушка испуганно отступила. — Я тебе говорю: дядя всех американцев ненавидит. Он с тобой и говорить не станет. Он лучше с голоду умрет, чем возьмет что-нибудь от американца.
— Ну ладно, — сказал мальчик огорченно. — Чудак он, твой дядя. Это же Хьюзу выгодно, чтобы мексиканцы были против нас… — Он протянул девушке руку. — Ну, прощай.
— Прощай, — сказала девушка. — Мы, наверное, больше не увидимся никогда.
— Наверное.
— Ты теперь так и будешь всё время один?
— Так и буду. Ну ничего. — Мальчик встряхнул волосами. — Я привык.
— Опять будешь жить в лагере безработных?
— Да. Скорее всего там. Только зимой там очень плохо. Холодно.
Мальчик перепрыгнул через ручей и остановился на другом берегу.
— Знаешь что?
— Ну!
— Если вы будете ночью уходить, не идите по дороге. Они на лошадях вас сразу догонят. Идите лесом и постарайтесь добраться до лагеря безработных. Если успеете уйти километров за двадцать, — ваше дело выиграно. Хьюз надолго ферму не оставит.
— Хорошо. Я объясню дяде. Скажу, что сама придумала.
— Ну, прощай!
— Прощай.
Было около двух часов ночи, когда Хьюз стал будить Данни.
— Ты всё валяешься, — он стаскивал с вербовщика несвежую простыню. — Ты спишь, а птички улетели.
— Какие птички? Что ты несешь?
— Мексиканец удрал вместе со своим курятником.
— Что ты говоришь? — Данни сел на кровати. Сон у него слетел. — Не может быть!
— Вот тебе и «не может». У тебя он украл, выходит, долларов шестьдесят, если считать, что они еще две недели должны работать, а у меня все двести.
— Надо торопиться. — Данни поспешно натягивал брюки.
— Ничего, — сказал Хьюз, — одевайся пока. Майк седлает лошадей, а я пойду возьму собаку.
Через четверть часа они выехали. Вербовщик — на тяжелом упитанном жеребце по кличке Молодец, Хьюз и Майк — на кобылках из американских рысистых. Рядом с лошадьми бежала собака. Майк держал ее на длинном, в три метра, ремне. Было еще темно, но дорога различалась хорошо. Собака сразу взяла след и с лаем тянула вперед. Лошади шли ровной некрупной рысью. Только у Данни жеребец всё время дергал повод вниз.
- Предыдущая
- 20/33
- Следующая