Битвы и приключения - Василев Орлин - Страница 12

• Предыдущая
• 12/25
• Следующая

…Потому пионерские команды очутились сейчас на своих тайных постах.

Потому Гочо, единственный из буничан, испугался радиопередачи и бросился в сад к своим ульям.

Потому Светла стала непризнанной чемпионкой в беге на тысячу метров.

Потому и «Волга» летела сейчас прямо ко двору Сучьей Лапы…

Стамат нажал на тормоза, и Матей первый соскочил с переднего сиденья. Высыпали через широкие дверцы и остальные преследователи.

Что же они увидали?

Маленький мальчуган с красным галстуком на шее вцепился в высокого, сутулого, как верблюд, мужчину, не давая ему убежать, и кричал сквозь слёзы:

— Стой! Стой!.. Бросай рамки!.. Бросай!..

Высокий человек в самом деле держал в руках несколько полных, только что вытащенных из нового улья рамок. Он дёргался из стороны в сторону, крутился, дрыгая то одной, то другой ногой, но никак не мог вырваться из рук своего ничтожного на вид, но крепенького и смелого противника. Наверно, он всё-таки отделался бы от мальчишки, если б не обрушилась на него как снег на голову — точно по плану! — группа захвата.

— Стой, ни с места, Сучья Лапа проклятая! — загремел страшный голос Матея.

— Держи его, Пламен! — взвизгнула Светла.

— Пусти ребёнка! — закричали во всё горло остальные мужчины.

Не понадобилось ни вытаскивать револьвер, ни взводить карабин. Вор покорно опустил свои длинные руки. Прямо так, с зажатыми в них рамками. Жалко только сладкий весенний мёд, который янтарными ниточками стекал из сломанных во время борьбы восковых ячеек.

Ну ничего!

Наши бунинские пчёлы умеют трудиться не хуже бунинских ребят: живо отремонтируют ячейки и снова наполнят их янтарным мёдом. А от мёда, как вы сами убедились, и ум становится ясной, и руки крепче, и сердце смелее.

Что вам ещё сказать?

Ах да, про тайный знак.

Увы! Как ни любите вы всё таинственное, должен честно сознаться, что никаких знаков на рамках не было. Учитель Ганушев выдумал это, чтобы припугнуть вора, чтоб попался он, как лиса в капкан. Он и попался.

Так-то!

Когда бы ни вспоминал я родное село, всегда вспоминаю я и лес, куда мы, мальчишки-пастухи, загоняли в полдень свои стада.

Это был общественный лес. Привольно росли здесь дубы, высокие, развесистые, увитые плющом и повителью. Лишь кое-где деревья расступались, открывая места заячьих игрищ — зелёные полянки, по которым солнце разбрасывало узорчатые тени.

Лес… Это было наше, пастушье, владение. Пока овцы спали, приткнувшись одна к другой, мы бесились так, что увлекали своим озорством даже седобородых стариков.

Одни расчищали место для костра и разжигали буйные огни, другие, забравшись в кукурузу по ту сторону оврага, возвращались, нагруженные крупными тыквами и початками, укутанными шелковистым волосом. Мы разрубали тыквы пополам, укладывали их в самый жар, засыпали перегоревшими угольями, а сверху принимались печь кукурузу. Зерна лопались, кипел молочный сок, потрескивая на углях…

Эх, нет ничего на свете слаще медовой тыквы и печёной молодой кукурузы!

Но радость наша никогда не бывала полной. Нас вечно держали в страхе опаснейшие враги. Что бы мы ни делали, мы всё время должны были оглядываться и прислушиваться, не готовит ли нападение опасный враг.

Будь это волки, мы спустили бы на них злых своих собак, отогнали бы их острыми ножами и тяжёлыми дубинами.

Будь это медведи, созвали бы охотников из села — ведь многие из них мечтали о тёплом тулупе и медвежьей шапке.

Будь это гадюка девяти локтей длиной, мы бы забили её камнями.

Нет, враги наши были многочисленней всех волков, медведей и змей, вместе взятых.

Это были страшные лесные разбойники — осы из дупла на Кривом дубе.

Когда поселились они на этом дереве, старики не упомнят. Жили они там, может, сто лет, а может, и двести… Расплодилось их бесчисленное множество роев и с каждым летом становилось всё больше и больше. Хозяйничали они не только в лесу, но и по всем окрестным полям и даже в селе. Стоило поставить где-нибудь для просушки противень с ломтиками яблок и груш, как осы с жадностью кидались на него — грабить.

Были они здоровенные! Брюшко чёрными и жёлтыми поясками перепоясано, глаза выпученные, огромные, как желудёвые колпачки, челюсти — детский палец перекусят, а жало… Лучше уж, чтоб в тебя цыганскую иглу воткнули, чем это жало ужалило. Укусит ядовитая оса — сразу весь пухнуть начинаешь. А случалось, и умирали люди!

Дерево с осиными гнёздами росло возле маленького лесного озерка, где мы поили своих овец, прежде чем пустить их пастись на луг. Там мы и купались, наевшись печёной тыквы. И хоть и были мы все не робкого десятка, но раздевались всегда со страхом, оглядываясь на триста сторон — не зажужжит ли где крылатый разбойник. А заслышав жужжание, тотчас кидались в воду.

Мы тоже не давали осам пощады. Стоило им попасться нам подальше от гнезда, и мы безжалостно били и давили их.

Одного из наших товарищей звали Гаврил. Он уже не пас овец, потому что поступил учиться в гимназию, а летом вместе со взрослыми работал в поле. Но как-то заболел его дед, и Гаврилу пришлось снова взять в руки пастушью палку.

В первый же день, увидев, как пугливо раздеваемся мы на берегу, он вспомнил своих старых недругов. Подошёл он к Кривому дубу, внимательно осмотрел вход в дупло и угрожающе покрутил головой.

— Послушайте, ребята! — повернулся он к нам. — До каких пор будем мы терпеть этих разбойников? Пора их всех перебить!

Пастушата рассмеялись — не родился ещё герой, который осмелился бы сразиться с бесчисленным роем.

— Чего хохочете? — нахмурился Гаврил. — Ос можно победить.

— Что ж, попробуй, — поддразнил его Атанас.

— Нет, в одиночку их не осилишь, — ответил Гаврил. — Над разбойниками только общими силами можно верх взять. Слушайте мой план…

План Гаврила был простой и разумный. И мы решили завтра же все вместе начать сражение.

Заметили мы, что осы в полдень забираются к себе в дупло на отдых и отдыхают, пока спадёт жара. И задумали атаковать их именно в это время.

Все пастушата разделились на четыре группы: поджигателей, закупорщиков, залепильщиков и охрану.

Принесли мы из села шерстяные тряпки и огромный клубок трута. Сгребли в кучу сухой конский навоз. Скатали из глины несколько больших лепёшек. Нарубили целый ворох лёгких веток, покрытых листвой, свалили в одну груду свои пиджачишки.

Двое поджигателей подожгли навоз и трут.

Двое закупорщиков свернули шерстяные тряпки в тугие клубки.

Четверо залепильщиков взяли в руки по глиняной лепёшке.

Остальные ребята из охраны схватили ветки и пиджаки и двумя рядами прикрыли первую группу атакующих.

Подбирались мы к дереву так тихо и с такими предосторожностями, как волк к овечьей кошаре не подбирается. Отверстие-то в дупле было большое — человечья голова пролезет. Мы были уже рядом с Кривым дубом, когда оса-наблюдатель взвилась над нашими головами и ринулась в дупло, наверно, чтоб сообщить о нашем нападении. Но в эту самую минуту поджигатели сунули в дупло зажжённый трут и дымящийся навоз.

— Затыкай! — заорал наш командир.

Закупорщики стали запихивать в дупло шерстяные тряпки. Не успели они отойти, залепильщики уже метнули свои глиняные лепёшки и замазали каждую дырочку, через которую могла бы выбраться наружу хоть одна оса.

— Бей! Бей! — гремел голос командира.

Позади нас кипел великий бой. Охрана, размахивая ветками и нашими пиджачишками, убивала всех ос, которые летели к дуплу, и не подпускала их к поджигателям и закупорщикам.

А едкий дым заполнял дупло и травил ос. Целых три часа несли мы караул возле замазанного дупла, хлестали ветками опоздавших разбойников.

• Предыдущая
• 12/25
• Следующая