Короли Альбиона - Рэтбоун Джулиан - Страница 70

• Предыдущая
• 70/91
• Следующая

— А ты увез ее с собой, и вы были счастливы вместе.

Он уловил нотку зависти и ревности в моем голосе.

— Нет. Мы оставались там, на юге, жили в Лондоне или поблизости от него, главным образом в замке Уолтхэм, и я числился ее церемониймейстером. Она присматривала за своим сыном-королем и за детьми, которые у нас родились. Мы не могли уехать, пока Генри не подрос.

— У вас родилось трое детей?

— Да, трое.

— А потом она умерла при родах?

— Нет. Она умерла от долгой и тяжкой болезни, от той, что запускает щупальца во все тело, как осьминог.

— Я умею это лечить. Давно это было?

— Двадцать… двадцать три года назад.

Я порадовалась, что он не сразу сумел дать ответ. Значит, он давно перестал считать месяцы и годы со дня своей утраты.

Легонько вздохнув, Оуэн погладил меня по волосам, а другой рукой теснее прижал меня к себе, так что моя грудь чуть не расплющилась о его мощные ребра. Он дал мне ответ прежде, чем я осмелилась задать вопрос:

— Ты так же красива, как она. И совсем другая.

Да, совсем другая. Дама на портрете — белокожая, хоть волосы у нее и темные. Потом, когда никто меня не видел, я заглянула в ее газельи глаза, поцеловала розовые губки. Она была хороша, но — совсем другая.

С чего это началось? Страсть, охватившая меня и Оуэна ап Маредудда ап Тьюдира?

Когда мы — королева, принц и я — прибыли в замок, и проехали через ворота в его массивной стене, и Добс пошел шагом по усыпанным гравием дорожкам между клумбами с цветущими розами и искусственными прудами, где, несмотря на летнюю жару, резвились карпы, Оуэн уже встречал нас у внутреннего подъемного моста, и члены его семьи тоже собрались, чтобы приветствовать нас. Эдмунд, его старший сын, умер за четыре года до этого, но остались невестка и внук Генри, трехлетний мальчик, никогда не видевший отца. Этот мальчик унаследовал от отца титул графа Ричмонда Эдмунд получил этот титул благодаря браку с праправнучкой Джона Гонта (по линии его третьей жены). Таким образом, семья Тьюдиров связана с правящей династией не только через Екатерину Валуа, жену Генриха Пятого и Оуэна Тьюдира.

Я успела хорошо узнать маленького Генри[42] за те несколько месяцев, что провела в замке. Он очень серьезен, даже в играх, весьма развит для своего возраста, умеет себя вести, хорошо говорит, но он также хитер и научился исподтишка натравливать взрослых друг на друга. Его дед, Оуэн ап Тьюдир (англичане называют его «Тюдор») несколько недолюбливал внука, поскольку все эти подлые штучки были ему противны, но считал, что мальчик далеко пойдет. Быть может, он и не ошибался: чтобы «далеко пойти» в Ингерлонде, мужчине нужна лишь физическая сила, жестокость и склонность к насилию. Генри пока проявлял лишь жестокость, да и то если видел в том пользу, но зато, как я уже сказала, он очень хитер.

Что? Ты спрашиваешь, как это началось у нас с Оуэном? Очень просто. Через несколько дней королева решила ехать в Шотландию, поскольку тамошняя королева давно заключила с ней союз и могла поддержать людьми и деньгами. Покуда все семейство провожало Маргариту, я проникла в комнату наверху, сняла с себя мужской наряд и залезла в постель к Оуэну. Там он и нашел меня час или два спустя.

Вот и все. И на сегодня достаточно. Тем временем на юге происходили события, о которых Али знает гораздо лучше меня, — пусть он продолжит рассказ.

Но нет. Вместо этого мне вновь подсунули копии писем князя Харихары к его двоюродному брату — императору, переписанные аккуратным почерком его управляющего Аниша.

«Дорогой брат,

наконец-то мы дождались избавления, нас вывели из этого тюремного замка и отпустили на волю. Позволь рассказать тебе, как все произошло, пока эти события еще свежи в моей памяти. Если ты получал предыдущие письма, то тебе известно, что, хотя Лондон уже перешел в руки йоркистской партии, мы все еще томились в заточении. Войско Йорка отправилось на север во главе с Уориком, Фальконбриджем и Марчем, а в Лондоне осталось около двух тысяч солдат под командованием графа Солсбери, отца Уорика. Наш хозяин, злобный и раздражительный лорд Скейлз, продолжал обстреливать из пушек дома, находящиеся в пределах досягаемости ядер, всячески беспокоя и удручая жителей этих домов.

Скейлз похвалялся, что враги не могут ответить ему огнем, а если б они попробовали выставить против него пушки, он тут же разнес бы их залпом из своих орудий, однако он допустил глупейшую ошибку: все его пушки были размещены в башнях, смотревших на город, поскольку именно с этой стороны он ожидал нападения, а граф Солсбери, проведя в Лондоне пару недель и убедившись, что Скейлз именно так распорядился своими ресурсами, перевез по мосту пять больших пушек (для этого пришлось снести целый ряд магазинов), поставил их на южном берегу и ниже по течению, откуда он мог в полной безопасности с расстояния всего в двести шагов обстреливать стены Тауэра, примыкавшие к реке. Орудия Тауэра были столь надежно закреплены на своем месте, что потребовалось бы немало времени и усилий для их перемещения.

Еще один урок для нас — вроде бы и очевидный, но не спохватишься, пока не окажется слишком поздно: нужно защищать свои пушки от вражеской артиллерии, но, размещая их внутри крепости, нужно позаботиться и о том, чтобы можно было легко и быстро их переместить и развернуть в другом направлении.

В течение трех дней неприятель обстреливал стену, выходившую к реке, и она быстро начала поддаваться, поскольку с этой стороны ее не укрепляли на случай нападения извне. На четвертый день настал черед внутренних укреплений, и теперь уже мы подвергались непосредственной опасности, не говоря о неудобстве, которое причиняли нам шум, пыль и рушащиеся камни. В скором времени лорды — я сообщал вам в предыдущем письме, что они вместе с семьями решили искать убежища в Тауэре, — уговорили Скейлза сдаться. К тому же кончались запасы еды, так что у коменданта не осталось другого выхода. Вчера вечером посредники, выбранные от обеих сторон, условились, что нынче утром должна состояться официальная церемония передачи ключей от главных ворот. Теперь очень важно, чтобы лорд Солсбери, видевший нас семь месяцев тому назад во время нашего недолгого пребывания в Кале, теперь узнал нас и принял как людей, приверженных Йорку.

Вечером, когда переговоры завершились, мы с Анишем повстречали в садах Тауэра сержанта Бардольфа Эрвикку. Он был пьян и полон печали: дескать, за то, что он исполнял свой долг перед королем и приказы королевского офицера (то бишь лорда Скейлза), его должность младшего сержанта артиллерии достанется какому-нибудь приверженцу Йорков, а он окончит свои дни уличным попрошайкой. Хуже того, если его узнают и откроется, какой пост он занимал в Тауэре, его разорвут на куски в отместку за ущерб, причиненный артиллерийским обстрелом городу. Аниш, никогда не упускающий удобного случая, тут же предложил сержанту хорошую работу в Виджаянагаре, если тот решится на столь дальнее путешествие. Эрвикка был не прочь: во время последней вспышки чумы он лишился жены и троих детей, так что теперь был один-одинешенек в целом мире. Эта мысль вновь ввергла его в меланхолию, и он принялся шмыгать носом, оплакивая свое, как он выразился, «долбаное семейство».

Сию минуту произошли события, подтвердившие, что страх сержанта перед местью горожан был не напрасен: сперва мы слышали яростные вопли, звон оружия, гневные завывания, а затем через разрушенную со стороны реки стену перелетела голова. Лицо было бледным и окровавленным, его искажала гримаса гнева и предсмертного страха, но тем не менее мы опознали черты лорда Скейлза и его бородку. Понимая, насколько он ненавистен лондонцам, комендант решил подняться в лодочке по реке до Вестминстерского аббатства и там спрятаться. Суеверные представления этого народа о святости храма привели к тому, что даже приговоренный судом преступник получает право убежища, если сумеет добраться до церкви или часовни: стоит ему попасть внутрь — и он уже неприкосновенен.

• Предыдущая
• 70/91
• Следующая